Запах напалма по утрам (сборник)
Шрифт:
– Вы ведь, кажется, Якушев? – вполголоса произнес Кропотов. – Вы были в Мелочевке, когда я производил замеры. Позже, при вашем участии, мне был вручен протокол каких-то филькиных перемеров, где я лишался грунтовых настилов на полгода вперед якобы за перерасход пил только на основании какого-то странного режима экономии…
– Да, и об этом режиме вам приходило курьерское уведомление, и это решение по всем строительствам я буду отстаивать, если понадобится, в наркомате, в котором у вас, по слухам, есть высокие покровители. –
– Хорошо, отстаивайте, – согласился тот. – Но я буду покупать древесину в деревнях по отпускной цене, раз Центротрест зажимает ее по важным идеологическим соображениям. Вы поймите, что я не могу без леса, физически. Расчеты, которые мне тут привозили, липа, и липа паршивая. Не представляю, какой кабинетный считал и с какого потолка их брал. Нормы выпуска – ничтожные. Нормативы безотпила не учтены, как будто у нас учебная мастерская. По отпускной цене в деревнях, слышите?
– На государственные деньги? На деньги народа? – завизжал райкомовец.
– Да, потому что я строю для народа и во имя его! – привычно разозлился Кропотов. Он говорил это в двадцать пятый раз.
Мальчишка уже спал без задних ног, когда он ввалился в «светелку», как ему назвали крохотную комнатушку с корытом, печной лежанкой и колченогим столом, хоть лампаду зажигай, но Кропотову для чертежей полагалась как минимум двадцатисвечовая лампа, и он радовался, когда спираль встречала его раскаленно звенящей вольфрамовой яростью. Он не успел зажечь ее. В истекающее дождем окошко постучали кнутовищем.
– Екимыч! Заходи.
Тулуп был торжественно помещен на этажерку, угрожающе заскрипевшую.
– Ктой-то у тебя? – насторожился вошедший.
– Да вот, сунули светить у брода, промок… – Кропотов улыбнулся и пригласил к столику. – Тяжко на стройке-то.
– В колхозе потяжеле будет, – близко придвинувшись к лицу, выдохнул Екимыч. – Сколь стоек возьмешь на месяц?
– Екимыч… а вырубка эта точно твоя?
Мужик сановно надулся и впился цепким взглядом в кропотовское пенсне:
– Ты, голуба, ни себя, ни меня не мучай. Ты мне лучшее скажи, что спрашиваю, а моя – не моя – отступись и забудь. Я зверь подколозный, да не колхозный. На подряде, глядишь, и уцелею, и дочуру подниму, и сынов, и люди мои довольные. Всем и поперек довольные, понял, к чему веду?
– Понял, Екимыч. Возьму триста пудов. Цена та же.
– А вот насчет цены, Митрий, уступи, – решительно зашептал Екимыч. – Другая она нынче. По полтине накинуть придется, никак, – рубанул он по горлу.
– Екимыч…
– Уступи. Инфляцион. Давно меня знаешь.
– Екимыч, я же пропаду совсем, ты же меня в ужасное положение ставишь… По рукам, – хлопнул по ручище Кропотов.
Оперуполномоченный ГПУ Надсадный развернул записку. «Лапой куриной корябано, что
«…энжынер Кропатов Дмитри Ляксандровитч является пасобником кулаков нашых класавых врагоф да смерти и пакупаит у них древесину па сговару кагда весь трудавой народ галадаит и мокнит тратит рабочикристянские срества тайком ат началства. сим падписуюс сын трудавова народа полазаф фиактист».
Кропотова уводили вечером. Бледный, он вышел из «светелки» с тремя сыщиками, неся узелок с бельем, словно не узнавая окрестностей. В лице его была не растерянность, а догадавшееся о чем-то высшем и беспрекословном понимание своей дальнейшей судьбы, которая наконец-то скатилась туда, откуда видно гораздо больше, чем со всех участков, намеренных ей…
Феоктист Полозов смотрел на это странное лицо из-за угла.
Когда подвода отъехала, к нему приблизился Надсадов.
– Тут тебе он оставил. На.
– Что это?
– Читай-читай. Умел написать – прочтешь.
Полозов развернул бланк.
– «Ха-рак-те-рис-ти-ка.
…Ре-комендуется к обучению в школе рабочей молодежи. Сообразителен, скор, грамотен, обладает недюжинными математическими задатками. Настоятельно рекомендую принять в ШРМ на стипендию начального этапа с целью дальнейшего поступления в техникум по результатам обучения. Голодать не должен.
Главный инженер стр-ва Д. А. Кропотов».
Надсадов наклонился к Полозову.
– Чего не поделили-то? – шепнул он. – А может, группа у вас, а? Небось самому-то с пеньков перепало али как? Р-р-разберемся! – Опер расхохотался и пошел к пружинисто оседланной лошади, так и ходившей задом.
Звон
Моей России
Летом 58-го, по окончании журфака, я был прикомандирован к волжскому совхозу-миллионеру с расплывчатым заданием от столичной газеты.
Было от чего разочароваться: заголовки набухали целинной тематикой, друзья по факультету уже слали пространные заметки, шедшие почти без купюр, а мне предстояло окунуться в идиотизм областной жизни, так и стоявшей нетронутой с самой войны… Я поехал.
Дорожные передряги мои были вполне сносны, на станции встречал меня председательский «газик» с угрюмым шофером, впрочем, сделавшим вид независимый и надменный, как бывает с селянами при контактах со столичными штучками. Признаюсь, это меня расстроило, но не раздражило.
Пейзаж был однообразен – поля тянулись бесконечно, то тут, то там мелькали переправы, куда-то ехали телеги, груженные сеном, в кабину нанесло жаркой свежестью брошенных навзничь исполинских пространств, луговыми покосами, зерновой прелью. Чуть только шофер затормозил на крутом взгорке, Волга открылась нам всею широтой, и я замер пред ней восхищенный.