Запасный выход
Шрифт:
– Нет, спасибо, – отказывается от чая и ночевки Иван. – Надо домой, потом пару часов поспать, собраться, а утром самолет в Красноярск. Так что поеду.
И стоматолог Иван уезжает. Он еще надеется, что если будет мало спать и быстро летать, то успеет, победит в великой нарциссической гонке, заработает приз и большой причиндал.
Я всегда завидовал людям, которые мало спят, быстро думают и бегают. Я много раз представлял себе гигантский первичный признак успешного человека, который бы я себе отрастил тогда, имей я эти навыки. Но не так давно я урывками прослушал небольшой кусок лекции очень (как мне показалось) умной
Воздержусь от полного перевода в текст своих воспоминаний от урывочно прослушанной лекции, какой бы интересной задачей мне это ни показалось. Просто кратко упомяну то, что мне запомнилось.
Мы, конечно, все прекрасно представляем гештальтистскую гауссиану цикла контакта Гудмана и Перлза. Это вам не цех глушения цыплят-бройлеров, когда надо напрягаться и задействовать воображение, чтобы представить линию подвески, трепещущие тела, покрытые перьями. Это даже не катух с соломой на полу, где размахивает копытами гнедой конь с зевником во рту. Нет, тут все очень просто – ось абсцисс (время), ось ординат (наша энергия) и красивая кривая нормального распределения Гаусса, с разгона взмывающая вверх, недолго там задерживающаяся и скатывающаяся по детской горке обратно вниз. Показывающая нам, как еще совсем недавно, в те времена, которые уже прошли, но на которые мы ориентируемся в нашей жизни, выстраивался цикл контакта.
Двигаемся от нуля и оказываемся у подножия горы. Зона преконтакта, когда мы выбираем, что именно нам хочется, что нас привлекает – американо или капучино, блондинка или брюнетка, Толстой или Достоевский. И сначала главное препятствие, которое может нас заставить вернуться во время подъема на подошву горы, – страх. Наша энергия еще невелика, нам нужно ощущение безопасности.
С нашего заповедницкого кордона Чодро в сторону Улагана и Балыктуюля конная тропа на перевал Акташ вела вверх по длинному крутому серпантину. Как-то я поднимался в Акташ вместе со старым Катуковым, который иногда приезжал к нам пожить-порыбачить. Пока мы ехали к реке, переправлялись через нее и подходили к подножию горы, он дружески учил меня жизни, передавал мне свой накопленный и осмысленный опыт.
– Бабу, парень, бить ни в коем случае нельзя. Вот имей в виду. Ни в коем случае нельзя. Ни под каким предлогом.
Я внимательно слушал. Категорическое неприятие домашнего насилия в те недавние времена, за которые мы так держимся, на которые ориентируемся, когда сталкиваемся с экзистенциальными вызовами, – в те времена это неприятие не было так уж распространено.
– Я вот свою не бил. Потому что это нельзя, это я тебе говорю.
Жена у него умерла. Повесилась.
Я ехал, круто повернувшись в седле, и глядел назад, на Катукова, как он значительно держит руку с зажатым в ней чумбуром и убедительно поднятым вверх толстым указательным пальцем.
– Раз только было. Шифером. И все. Правда, было еще. Цепью тогда и это… ведром. Ну и как-то бичиком искамчил. Оглоблей еще было. А так нет. Никогда. Потому что неправильно. Так что вот знай это, парень, я тебе плохого не скажу.
Лошади пошли в гору, и Катуков остановился, слез, подвязал повод и отдал мне чумбур. Потом развязал седельную сумку и полез в нее.
– Веди, а я пешком. Возраст уже, по склонам не могу ездить.
– Как вы в такую гору пешком полезете?
– А-а, для этого у меня запасено.
Катуков достал чуть початую и заткнутую смятым полиэтиленовым пакетом бутылку водки. Сделал несколько глотков, обеспечил себе психологическую безопасность перед крутым подъемом, и мы стали подниматься.
В начале кривой Гаусса мы справляемся с нашими страхами, разбираемся в себе, определяемся получше, что именно мы хотим, и так проходим начальный отрезок этой самой гауссианы. Делаем наш выбор. Выбрали американо, например, и каким-то образом (у дяди Жени Катукова свой способ, у нас свой) перед началом подъема уменьшили страх.
Горка становится круче, и тут нас начинает подстерегать еще одна трудность – одиночество. Теперь мало того, что страшно, так еще и некому руку подать.
Мы выбрали американо, а все добрые люди выбирают эспрессо или вообще – блондинок с Достоевским. И мы стоим со своим желанием большого стакана жиденького кофе в полном одиночестве как дураки. Хорошо еще, если как дураки, если мы своим желанием американо не подрываем каких-то важных устоев. Хоть бы кто-то подошел и сказал, что тоже любит американо, что американо полезен для чего-нибудь у нас в организме. Нет, никто нас не хочет поддержать.
Когда мы только закрутили с Любкой, я не мог считаться образцовым выбором – разведенный лесник с ребенком от первой жены и без образования. Девчонки с ее факультета увлекались математиками, еще очень популярны были розовощекие как на подбор физики. А тут – что-то замшелое и отсталое. Конечно, Любке было непросто. И все-таки поддержка случилась – Олька Самойлова, увидав фотографию, на которой я улыбался, сказала: «Ух ты! Зубастый такой, ничего».
Поддержка важна.
Но проходим и этот этап. Храбро карабкаемся, наша энергия растет и растет, мы все ближе к вершине, к встрече и полному контакту с тем, что выбрали.
Наконец, справившись по дороге еще и со своими проекциями, ретрофлексиями и эготизмом, мы добились того, что храбро выбирали. И выпили свой американо. Нас не ударило на выходе из кофейни дверью так, что стаканчик вылетел из рук, мы не обожглись и не обнаружили, что нам налили не тот напиток.
Американо попал внутрь!
Теперь нам нужно ассимилировать наше удовлетворение. Съезжая по второй части кривой вниз, посмотреть, например, в небо, где летят птицы и облака в то время, как желанный кофе плещется в желудке. Если мы хотели именно американо, если мы не ошиблись, то и птицы, и облака начинают приятнее лететь, гармоничнее как-то. И наша энергия довольно затухает.
Это очень важный момент – когда мы отваливаемся от блондинки или от прочитанного Достоевского – расслабиться и вяло понять, что это было то самое, чего хотелось. Что мы добились и довольны полученным. Что в ближайшие пять минут нам вообще ничего не захочется. Даже курить, потому что отдышаться надо.
Посмотрите, как ассимилирует съеденную кашу с мясом наша собака Кучук. Он медленно, прогулочным шагом, облизываясь, идет от тарелки, поворачивает голову направо и налево, но ничто не вызывает его интереса. Он бережно и чутко прислушивается к своему чреву, как беременная женщина к таинственным толчкам изнутри. И энергии у него при этом не больше, чем у спящего сурка. Но удовлетворения много.