Запасный выход
Шрифт:
С утра голова не очень хорошо соображает, мысли путаются, остается лишь раздражение. Это, наверное, нормально при началах специальных военных операций. В тех случаях, когда неожиданно для себя завяз в очередном мортоновском гиперобъекте – эмоций много, а соображалка плохо работает.
Завариваю чай покрепче, а потом иду относить коню кашу.
Март, отчаянные синие просветы в рваных тучах, разрисованные пятнами солнца белые просторы, тоненькие голоса каких-то птичек – они с осени стаями перелетают по этим полям, собирают что-то себе на еду и перекликаются друг с другом и всем окружающим нас пространством.
Кстати, а давайте я ненадолго обращусь к такому непопулярному
Эта виньетка скроет мою неуверенность в том, как надо описывать начала специальных военных операций, когда ты узнаешь о них в своем доме на самом конце кривенькой улицы вымирающего на зимнее время села.
А заодно отвлечемся от моих бесконечных обид. С обиженными на весь мир людьми трудновато общаться, и я боюсь, вы окончательно потеряете интерес к моему запасному выходу.
Итак, попробую.
Чем мой пейзаж похож на привычный нам городской? Надо же найти что-то понятное нашему взгляду. Легче всего будет представить что-то рукотворное, сотворенное не копытами, не членистыми лапками, построенное не клювами и вырытое не когтями. Не выросшее само из себя, а появившееся здесь благодаря пятипалым ладошкам, немудреному опыту и знаниям, почерпнутым из Ютуба.
Передо мной находится изгородь левады. К металлическим столбам, вкопанным почти год назад, приделаны березовые жерди, протесанные с двух сторон и также упомянутые в апреле прошлого года. Жерди потемнели, местами изгрызены конем Феней, который любит все грызть. Любка называет эту привычку оральной фиксацией. Только недавно выяснилось, что в прошлой, городской жизни конь имел обыкновение больно грызть и окружающих его людей, на что жаловались все девочки, ходившие за ним в конно-спортивном комплексе. Нам об этом заранее не сказали, чтобы не пугать. Вергилий с Овидием пугали, сосед Володя пугал, хотя бы бывшие хозяева не стали этого делать, и то хорошо. Сейчас конь если и грызет, то в основном жерди, их много – почти триста метров, а нас если и щиплет, то слабо. Скорее игриво, чем зло. Хочет раскрутить на какую-нибудь реакцию, эмоцию. Хочет раскусить.
У меня, оказывается, тоже есть оральная фиксация – я курю.
В ограде калитка, запирающаяся на проволочное кольцо. За ней стоит конь и в нетерпении роет снег копытом. Дальше – утоптанный, подмороженный за ночь снег левады, слева отворенная настежь дверь катуха, справа ворота на выпас, тоже раскрытые.
Первые дни после приезда конь с удивлением самостоятельно входил и выходил из своего нового дома. Дни были теплые, закрывать коня в катухе мы планировали только в холода.
Иногда Феня проводил по нескольку часов, входя, разворачиваясь внутри, тратя полминуты на размышление и выходя обратно. И снова – взгляд на отворенную дверь катуха и еще одна проверка.
Жизнь повернулась новой стороной: не нужно теперь ждать того, кто отомкнет запоры и поведет тебя на тренировку, в солярий или душ. Не нужно проводить основную часть суток в крохотном пространстве денника. Теперь доступное тебе, полностью твое пространство расширилось до полугектара. Но ты утратил и солярий, и душ,
Конь подумал и запретил нам закрывать дверь катуха даже в морозы. Так он решил вопрос свободы и комфорта. Теперь дверь распахнута настежь в любую погоду. И зачем я утеплял стены и крышу минеральной ватой, лепил под доски паро– и гидроизоляцию?
Я гляжу на все это, и конская свобода кажется как-то мудрее, чем та, о которой твердят мне мои обиды.
Слева от левады деревянный туалет, опутанный сетью ветвей девичьего винограда. Когда виноград в мае развернет свои листья, туалет полностью пропадет из виду. А осенью, перед листопадом, станет ярко-красным. Туалет стал первой постройкой здесь, сделанной моими пятипалыми ладошками. И стоило мне достроить его, покрасить и отойти с кистью в руках, чтобы полюбоваться на благородный синий цвет деревенского нужника, как непрошенные соавторы взялись вносить свой вклад в этот арт-объект. Изнутри они повесили ловчие сети на мух, разбросали мышиный помет, прицепили к стенам какие-то крохотные домики из глины, в которых живут чьи-то личинки, снаружи оплели стены и крышу ветвями так, что теперь в летнее время сортир надежно укрыт камуфляжной сеткой и сливается с местностью. В мешанине стеблей и листьев птички устраивают гнезда, постоянно шебуршат и выводят птенчат. Мое произведение уже не принадлежит мне, оно зажило своей жизнью.
Слева баня с комнатой для Васи на втором этаже. Бревна сруба, такие золотистые еще лет семь назад, стали охристыми, а с северной стороны – серыми. Железная блестящая крыша стала матовой. То, что я делаю руками, тут же начинает меняться и врастать в пейзаж.
При виде построек меня, выросшего в московской квартире, удивляет кажущаяся настоящесть всего этого. Неужели можно самостоятельно натащить на пустую землю разного материала и вручную слепить его таким образом, что в доме ты развешиваешь картинки и фотографии, садишься морозными вечерами с женой на диван, пьешь чай и смотришь сериалы?
Я до сих пор не могу в это поверить, это как-то слишком первобытно, поэтому все построенное мной вызывает у меня удивление. Я по привычке верю лишь в то, что возведено людьми в касках с помощью башенных кранов и тяжелой техники. А вот осокоря, самостоятельно наросшие вдоль ручейка Кривелька, кажутся вполне реальными. На вишнях за баней расселись свиристели, это все тоже настоящее. С самого детства плохо различаю выдумку и реальность.
За баней – жиденький забор из сетки-рабицы, а за ним ничего, сотворенного руками, больше не видно. А то, что могло бы проглядывать далеко вдали, в соседних селах, заслонено осокорями и неровностями ландшафта.
Под огромным умирающим осокорем еще совсем недавно, каких-нибудь двадцать лет назад, мог быть виден дом тракториста Колюшки Родионова по прозвищу Сука Поганая (очень добродушный и безвредный человек был, по отзывам соседей), но уже нет на свете ни Колюшки, ни его сгоревшего дома.
Дальше только то, что можно описывать с помощью слова «раскидывается». Всякие просторы, поля, заросшие луга и лужки, заросли. Я не знаю, могут ли раскидываться заросли и кусты, но, на мой взгляд, они именно раскиданы по поверхности слегка неровной, но, в общем, плоской земли. Эта поверхность занесена голубоватым снегом, а из снега торчат сухие палочки морковника и пижмы, они в принципе довольно неподвижны, только при сильном ветре чуть подрагивают.