Запасный выход
Шрифт:
И как же мне хочется рассказать вам историю о том, как я хитростью и силой обломал доставшегося нам коня. Покорил его и подчинил. Иногда перед сном я мечтаю об этом. Эта история захватила бы и меня, и вас. И нам всем известно, как именно нужно рассказывать такие истории, чтобы было интересно. Тут мало что нужно изобретать, и комплектующими для сочинения подобных историй завалены полки нашего гигантского гипермаркета.
К сожалению, мне, мужчине в маленьком, перенаселенном мире, мужу очень независимой женщины, работающей психотерапевтом, человеку, приютившему старую охромевшую на службе лошадь, приходится рассказывать совершенно другую историю. Медленную, трудную и не совсем увлекательную. И я
Однако перед сном я иногда мечтаю поведать понятные и привычные истории о покорении чего-то необузданного и неоповоженного. О доминировании над чем-нибудь природным.
Уступлю своей слабости, уж очень хочется. Для экономии места и времени я сильно ужму мою историю и переведу ее в разряд ностальгических воспоминаний. Я даже пропущу все подготовительные ухищрения, всякие премудрости, которые герой освоит на пути к тому, чтобы стать всадником, и перейду сразу к волнующему моменту, когда ты выходишь на решающий поединок – отрешенный и пустой, с уверенным холодком в сердце.
Итак, давным-давно, в минувшем тысячелетии мы с любимой в одном из своих долгих путешествий зашли на кордон, где я когда-то проживал свою варварскую и прекрасную молодость человечества. Мужики, глядя на меня с хитроватым прищуром и любопытством, пожаловались на своенравную кобылу, которая сбрасывает седоков. О, эти хитрые естествонаблюдатели, они переводили глаза с горячего и влюбленного меня на Любку, а потом обратно. Уж ты-то, говорили они, поди, смог бы усидеть на ней. И я их понимал, ибо нет ничего слаще, чем опыты над влюбленными москвичами, я просто видел самого себя на их месте, по-доброму щурящегося и покуривающего в ладошку, простодушно разводящего руками, отпускающего заранее щедрые комплименты, кивающего в такт своим словам.
Я не мог отказаться от участия в этом представлении под восхищенным и немного взволнованным взглядом своей любимой.
– Легко, – ответил я. – Где эта ваша кобыла?
– Завтра, – ответили они. – Будем вас провожать и заседлаем тебе.
Ту чудесную ночь я провел, сжимая во сне кулаки и выращивая внутри себя тот необходимый холодок самоотрешения. Мне снились то ли львы, то ли гекторы с аяксами.
К утру я был готов. Меня влекло к этой кобыле не хуже, чем распаленного жеребца. Не пусти мужики меня к ней, я бы прорвался силой, сжимая в руках подходящее знамя. И утро, конечно, было как никогда прекрасно, горы по горизонту особенно величественны, мир дик и бесконечен, а в опустевшее сердце мне как будто напихали мятного «Орбита».
Я даже толком не разглядел эту кобылу, заседланную и привязанную к коновязи. Но не сомневаюсь, что она была прекрасна, мы оба были прекрасны и обречены. Я готовился выдавить ей ногами весь воздух из легких, как бы крепки ни были ее ребра. Я был готов сломать хребет ей или себе, погибнуть на всех войнах прошлого или стать основателем какого-нибудь большого стиля.
Жалко, вы не видели, как я шел к ней. Мои ноги обрели идеальную кривизну мужских ног, мои запястья стали толще самих себя в два раза, в кубики моего живота невозможно было бы вколотить гвоздь. Каблуки бесподобно выбивали пыль из земли. А какие морщинки были в уголках моих стальных глаз! Я видел все это… ну ладно, чувствовал все это, а вы – нет. И теперь вряд ли увидите: мир стал маленьким и перенаселенным, такой большой я в нем просто не уместился бы.
Кобыла позволила мне сесть в седло, повернула уши назад, в мою сторону. Потом мы с ней сделали кружок по поляне, потом прошлись рысью. Потом я слез и привязал ее обратно к коновязи под буханье адреналина в ушах. Потом, наконец, посмотрел на ее морду с большим лошадиным глазом и подрагивающей нижней губой. Это были печальный глаз и печальная губа.
Я так и не знаю,
А может, никто и не шутил. Есть вероятность, что кобыла просто решила, что жеребцовские игры скучны, что ломать друг другу хребты – бессмысленно и несовременно.
Как бы то ни было, во мне иногда просыпается желание подойти к лошади с тем сладким холодком в пустом и гулком сердце. Мне хочется рассказывать такие истории. Но я смиряюсь, по крайней мере до тех пор, пока мир вдруг не станет снова бескрайним и малолюдным. А сейчас нужно учиться более сложным вещам, осваивать их, тыкаясь почти вслепую, нащупывать, злиться, смирять обиды, пробовать, радоваться открытиям.
В середине августа конь Феня впервые поработал помощником психотерапевта, вернее, даже напарником. Первыми его клиентами были две подружки-москвички, приехавшие к нам попробовать терапию с участием лошади.
Подружки приехали, когда я закончил крыть железом крышу новой пристройки, к вечеру. За день я уложил на потолок пароизоляцию, пятнадцать сантиметров минеральной ваты, еще одну мембрану, потом приколотил обрешетку, затащил наверх железо и пришурупил его. Растянуть процесс на два дня боялся – пойдет дождь и промочит утеплитель. С обеда начали заходить тучи, я торопился, бегал по крыше, таскал туда-сюда лестницу, чесался от минеральной ваты, ежеминутно поглядывал на небо, нервничал, но все закончилось благополучно. Я сделал работу, ни разу не порезался и не угодил молотком по пальцу.
Стоял на крыше гордый, оглядывал чистую блестящую поверхность, на которой еще муха не сидела, и тут меня повело. От усталости, наверное. Удержался на самом краю, иначе бы рухнул прямо на идущих от машины гостей.
Но гости ничего не заметили – громыхает там строитель наверху и громыхает, значит, так надо. У приезжающих из большого города людей и так внимания на всё не хватает. Внимания поначалу достаточно лишь на то, чтобы увидеть заросли вдоль ручья или поле с другой стороны, возможно, отметить выстриженный двор, ворота, дом без подробных деталей, собаку, которая носится вокруг гостей и приносит им на радостях свои игрушки, коня, если он пришел с выпаса, просунул голову сквозь жерди ограды и интересуется приехавшими. Только на второй-третий день, уже погладив сухую морду, уже скормив несколько морковок или даже поработав с ним, гости спрашивают, как называется масть коня.
Еще обычно люди сразу замечают комаров, если есть комары.
Гости просто не в силах разглядеть сразу разнообразие деревьев и кустарников, диких и культурных трав и цветов, услышать и различить голоса птиц, которые иногда слышны и в августе, увидеть порядок нашей сопредельности со всеми растительными и животными соседями на этом куске земли. Я так же слепо смотрю на суету гоняющих мяч футболистов, не в силах увидеть смысл происходящего на поле.
Гостям сначала не до слабых сигналов. Травы скромно застилают землю, иногда смиренно шевелятся под ветром, молча занимаются цветением, вынашивают семена или скрытно накапливают запасы в глубоких корнях. Они привлекают к себе не больше внимания, чем асфальт в городе. Деревья потихоньку машут ветвями, отбрасывают тени, незаметно меняют цвет листьев или шумят в фоновом режиме. Птицы в августе скрываются в зарослях, иногда только начнет канючить сарыч, изредка устроят панику сойки или обронит что-то философско-печальное пролетающий ворон.