Записки авиатора
Шрифт:
Путь становился невыносимым. Деревни не было.
Лейтенант прислонился к запушенному снегом дереву и хрипло застонал. Глухой, надрывный вой ветра прошумел в ветвях, точно эхо. Дерево тихо покачивалось, и было в этом покачивании что-то похожее на соболезнование друга.
«Ошибся… Не в ту сторону взял…»
Напрягая память, он перебрал в уме весь пройденный путь. Глаза его были плотно закрыты, но он видел далеко в синеватом тумане свои следы, взбороздившие снег, и ту сосну, у которой, - теперь он был в этом уверен, - надо было
Не было сил шевельнуться. Сознание затягивала плотная пелена. Сквозь нее смутно доносилось монотонное бормотание леса. Вдруг промелькнул какой-то новый, посторонний звук. Короткий, высокий, резкий… [137]
Фомин вздрогнул, сорвал с головы шлем. Полоснул жгучий ледяной ветер. Он принес все тот же звук. Да! Точно! На этот раз было ясно:
«Машина… Работает мотор…»
Задыхаясь от волнения, он рванулся вперед. Сил нехватило. Упал и пополз, проклиная готовое разорваться сердце.
Звук машины исчез так же неожиданно, как и появился. Фомин с отчаянием поднялся. Тишина надвигалась на него отовсюду, поглощая, как омут щепку.
Он прошел еще несколько десятков шагов и сквозь стволы деревьев увидел дома. Лес здесь был не такой уж густой, а по направлению к домам, метрах в ста-ста пятидесяти от него, он кончался. Сделав еще несколько шагов, вышел на опушку и увидел перед собой деревню. Лейтенант насчитал шесть домов: это был скорей поселок, хутор. Он красиво расстелился по склону горы. Из труб аккуратных домиков уютно вился дым.
Резко бросилось в глаза несколько орудий и грузовиков, беспорядочно стоявших посреди деревни.
«Не наши», - мелькнуло в голове.
Лейтенант долго, пристально смотрел на деревню, на пушки, на дома, на дым. Мучительно захотелось тепла, отдыха. Но кто в деревне - свои или враги? Незаметно было ни одного человека. Лишь вдали около пушек, смутно выделялась фигура часового в огромной, до пят, шубе.
«Запрятались от мороза», - подумал летчик. Он решил подойти поближе и разглядеть как следует. Но идти, было опасно, и он пополз.
Лежа за маленьким холмиком, он долго наблюдал и, наконец, пришел к твердому выводу, что деревня несомненно занята противником.
«Наших, конечно, здесь нет. Что же делать? Как. быть?» - мучительно сверлило в голове.
«Пойти туда… Накормят… Тепло…» И так захотелось войти в дом, снять комбинезон, обогреться, съесть что-нибудь горячее…
Фомин решительно сжал кулаки, стиснул зубы и едва не вскочил на ноги.
«Тряпка, размазня, - со злостью ругал он себя.
– А еще летчик называется. Отец бы голову оторвал за такие [138] мысли… Ну, нет, - злобно мотнул он головой.
– Этому не бывать. Живой не дамся».
Фомин решительно повернулся и пополз по своему следу обратно.
До самолета дошел уже в темноте. Долго выбирал и ощупывал сухие ветки, укладывал их в маленькую кучку и с трудом последними спичками разжег костер.
Он грелся, внимательно следя за огнем,
«Надо выбраться на дорогу и идти на восток, - решительно думал он.
– Эх, зря не разведал… Ведь у деревни наверняка есть дорога… Ночью вполне можно идти. В такой мороз они и из домов-то не выходят. Сколько лежал у деревни - никого не видел…»
– А часовой? Ну, там будет видно, - решительно шепотом сказал он сам себе и ощупал висящий сбоку пистолет.
Мороз становился все крепче. Иногда небольшой порыв ветра пробегал по макушкам огромных сосен, они покачивались, скрипели от мороза и сбрасывали со своих ветвей комья снега.
Огонь далеко оттеснил снег. Вокруг костра образовалась узенькая полоска обнаженной земли, на которой трепетали чудом сохранившиеся с лета озябшие и жиденькие, но все еще трогательно зеленые кустики брусники.
Лейтенант пристально разглядывал их и думал о том, как это странно, что за Полярным кругом при таких морозах - и зеленые, почти свежие листики.
Он думал о том, что вот он один в этом лесу и никто не знает, что с ним, где он, и если он останется жив и расскажет об этих листочках товарищам, то ему не поверят.
И, повинуясь какому-то легкому и теплому движению души, он сорвал веточку с жесткими глянцевыми листочками.
Незадолго до рассвета Фомин все же задремал. Он очнулся, когда уже совсем рассвело, взглянул на потухший костер и сразу сильно заволновался, что проспал, что надо бы двинуться в путь раньше. [139]
…Он выбился из сил, когда подошел наконец к опушке леса, и упал в изнеможении. Болела спина, руки, ноги, ныло все тело. Уткнувшись лицом в рукавицы, он недвижно лежал на снегу, не в силах подняться.
Лежал долго, не шевелясь, пока не почувствовал пронизывающего холода.
Фомин поднял голову и огляделся. Кругом сосны редеющего леса, впереди - белесоватый просвет… Там деревня.
«Надо подползти к тому холмику, где был прошлый раз», - подумал он и пополз.
За холмиком деревня как на ладони. До нее метров триста. Тот же дым из труб, те же автомобили, пушки. Только теперь дым не подымался вверх, как вчера, а сильным ветром относился в сторону, стелясь иногда по самой земле.
Попрежнему у пушек стоял часовой в тулупе с автоматом. Среди пушек лейтенант разглядел несколько самоходок; на борту одной из них смутно вырисовывался крест.
– Ну, ясно… не наши…-сквозь зубы прошептал Фомин.
По улице солдат в полушубке нес два ведра с водой. У колодца был еще один солдат, который скалывал лед, глыбой намерзший на срубах колодца. Вдали за деревней неожиданно проскочил грузовик, а вскоре за ним другой.
«Вот она дорога-то, - с радостью подумал лейтенант.
– Надо обогнуть деревню справа и выйти на нее. А дорога, видимо, ходовая… Машины шли быстро», - соображал он.