Записки авиатора
Шрифт:
Но вот еще один разворот - и заходим на цель. Снова ожесточенно бьют зенитки, снова вокруг самолетов яркие вспышки разрывов снарядов, снова многочисленные комья дыма выше нас, ниже и совсем рядом с самолетами.
На этот раз боевой курс проходит точно над целью. Люки открыты. Еще несколько секунд - бомбы одна за другой летят вниз.
Прибавляю немного оборотов моторам - и уходим в сторону от этого населенного пункта, от зениток. Ложимся на обратный курс.
– Здорово разворотили, - громко говорит штурман,
– Справа внизу истребители!
– кричит Васин.
– Сообщить по кораблям: «Наблюдать внимательно», - передаю я радисту.
Смотрю направо вниз. Далеко в стороне, над самой землей, наперерез нашему курсу идет звено вражеских истребителей, за ним другое.
«Надо скорей уходить, - думаю.
– Эти привяжутся… тут без потерь не обойдется».
Даю почти полный газ моторам. Скорость 360… 380… 410 километров в час. Замыкающий колонны передает, что наши самолеты не отстают и попрежнему держатся плотным строем.
Скоро подойдем к родной советской земле.
– Как истребители?
– спрашиваю радиста. [122]
– Не видно. Задние самолеты сообщают, что отстали.
На небе попрежнему ни облачка. Солнце в морозной дымке начинает клониться к горизонту. Настроение веселое, бодрое. Усталости не чувствуется.
Прошли линию фронта, и вскоре впереди показалась группа озер среди небольших лесистых сопок.
После посадки, как всегда, оживленный говор, смех, шутки…
– У меня тридцать две пробоины, - громко говорит летчик Зуб.
– И у меня не меньше; сейчас подсчитывают, - подхватывает всегда жизнерадостный, бойкий Кузовиткин.
– Да, досталось здорово. Зато хорошо выполнили задачу, - затягиваясь папиросой, заключил усталый, но улыбающийся Покроев.
20. Июнь 1941
Двадцать второго июня 1941 г. на рассвете меня разбудил неожиданный телефонный звонок. Он дребезжал долго, зло, настойчиво. Просыпаться не хотелось. Впервые за весь месяц после напряженных ночных полетов удалось как следует соснуть, а тут - вот тебе.
Звонок продолжал яростно трещать. Чертыхнувшись, не раскрывая глаз, я нащупал у постели телефон и снял трубку. В тот же миг меня словно окатило ледяной водой: звонок был из Москвы. Началась война.
Сон сбило мгновенно. Лихорадочно переспрашиваю. Разум не в силах сразу воспринять ошеломляющее сообщение.
Через тридцать минут мирно отдыхавший авиационный городок, в котором была расположена Высшая офицерская авиационная школа, стал похож на встревоженный улей. В квартирах начальствующего состава зазвонили звонки, захлопали двери, зазвучал говор.
По асфальтированным дорожкам, ведущим к штабу и на аэродром, засновали машины, наполняя воздух резкими гудками. У казарм и общежитий собирались группы слушателей - солдат
В 12 часов городок погружается в суровую тишину. Радиорупоры передают речь Вячеслава Михайловича Молотова.
Сообщение о наглом и вероломном нападении немецких фашистов люди встречают в гневном молчании. Лица напряжены. Многие не в силах скрыть чувств негодования, страстного возмущения.
Речь товарища Молотова окончена. Но никто не расходится. Стихийно возникают митинги. Выступают старые опытные командиры, молодые летчики-слушатели, солдаты технической службы.
У каждого - свои слова, но мысль у всех одна и та же: не щадя жизни, грудью встать на защиту Родины. Ни минуты промедления. Сейчас же в бой!
Я слушаю, и в сердце моем загорается гордость за друзей, за наших молодых питомцев, за нашу авиацию, за отважных советских летчиков. Нет! Не смять, не сломать никому такие могучие крылья.
Начало войны совпало с очередным выпуском школы. Надо было послушать разговоры между счастливцами-выпускниками и теми, кому надлежало еще пребывать в стенах школы. Тут слышались зависть, и восхищение, и страстное нетерпение.
– Ты хоть напиши, не загордись, - обращался к отбывающему другу остающийся, с трудом скрывая завистливые нотки.
– Обязательно напишу. Напишем, ждите, - отвечали счастливчики.
Беззаветно преданные Родине, советские летчики смело шли в бой, показывая невиданные образцы стойкости и мужества.
Многие из этих первых героев не дождались радостных дней Победы. Современники героя Гастелло, они, так же как и он, без колебаний отдали жизнь за Родину в самую тяжкую для нее годину. И пусть безвестными оставались подчас их имена, память о них бессмертна…
А сколько приходилось получать рапортов с настойчивыми просьбами, а иногда - просто с наивными, совсем по-детски звучащими мольбами: «Отправьте на фронт. Прогоним фашистов - вернусь, доучусь…»
Иной раз в атмосфере этого жадного нетерпения, исходящего буквально от всех - от старых кадровых летчиков-инструкторов и до безусых юнцов наземной [124] службы, - у самого начинало, как говорится, «сосать под ложечкой». Ведь и у меня на сердце та же неотступная мысль: «Вырваться бы на фронт».
Но фронт требовал кадров. Требовал летчиков, штурманов. Смелых, отважных, в совершенстве владеющих искусством современного воздушного боя.
В этом был залог победы. И не значила ли наша работа по подготовке таких кадров, что и у нас здесь фронт, что и мы воюем, упорно, настойчиво, непреклонно? Разум подсказывал - «да», но сердце глухо роптало, затаив иные желания.
День и ночь рокотали моторы самолетов над летным полем школы, над чудесными лесами, над прославленными Левитаном приволжскими пейзажами.