Записки филиппинки (сборник)
Шрифт:
Я запуталась в этом тяжелом, с рюшами пододеяльнике. Самая унылая работа по дому – менять чужую постель. Тяжкие у помощницы по хозяйству обязанности! Белье, подушки в роскошных французских шелках и кружевах. Огромная кровать из дерева, украшенная резьбой и фигурками амурчиков.
Интересно, с какой стороны спит Гена? Где его место? Я интуитивно определяюсь, что Гена спит у стеночки.
Ну конечно же! Муж женщины-командора спит всегда у стенки. Об этом свидетельствуют и характерные солнечные разводы на крыльях узорчатых бабочек, порхающих по матрасу на половине хозяйки. Маленькая женщина рождена для любви…
На половине Гены бабочки на матрасе первозданные. Лучше бы Адель купила наматрасник, чем «Бильярдин № 3»!
Нельзя так перениматься чужой энергетикой. Мне до утра снились эротические сны. Может, Машкина бешеная кровать навеяла. А может, затейливые бабочки на матрасе Гениной постели.
И летали мы с Геной всю ночь по небу на его джипе. И пели-плясали желтые звезды с нами в унисон. И пела песню луна, дынная долька, кокетливо прыгая по забору и хитро щурясь на нас.
Адель – в бассейне. Гена – на диване. Я – на своем месте, в своей униформе. Драю господские ступеньки из ценного бука. Каждому свое!
«Ничего, Маруся! Прорвемся! Стройнее будешь! Да я такую же работу делаю дома, только бесплатно! И миллионы женщин драят, парят, варят. А благодарность где? Мне хотя бы платить будут», – утешаю я себя.
Я чувствую его настойчивый взгляд. Ну, нет, я так работать не могу! Я поднимаю голову от полированного бука и вопросительно смотрю на него.
– Мария! Вы могли бы спеть мне украинскую песню? Вы же поете собакам. Я слышал. А мне так тоскливо и скулить хочется.
Тайный кураж шаловливыми волнами подкатывает ко мне. Настроение игривое. Мои волосы, должно быть, сейчас мармеладно-апельсинового цвета! Сообразно настроению! Хотя они прикрыты косынкой! На глазах очки.
Спеть – не переспать! Какой пустяк! Адель далеко, наворачивает напрасные круги в бассейне.
Отчего не порадовать Гену?! Ведь мы уже так сблизились с ним этой ночью. В моем сне. Правда, он об этом даже и не подозревает.
Я принимаю позу фольклорной дивы. Буковая лестница, как сцена. Затягиваю грустную украинскую песню, под стать душевному состоянию Гены.– «Стоить гора-а-а высокая, а пид горою гай, тай гай. Зэлэный гай, густэсэнькы-ы-ы-ый, не йначе справжний рай!..»
Гена встает с дивана, идет к бару, достает бутылку с виски. Налил полнехонькую стаканюру, сыпанул туда льда, да так, что жидкость растеклась по столу, и одним залпом вылил себе в рот.
Мое женское чутье подсказало мне, что пора убираться в свой домик. Кто его знает, маленькие женщины ему нравятся или покрупнее?!
Я выбегаю из дома, привычно уцепившись за поручни, чтобы не навернуться на скользких ступенях.
Под открытым окном дома дружно сидят псы, навострив обрезки ушей-локаторов в сторону звуков, доносящихся из студии. Вот не зря я числюсь до сих пор администратором украинского ансамбля «Гоп со смыком»! Петь хотя бы научилась! И мужикам и собакам нравится!
Я тут сделала открытие. Дом
Халтурщики строили!
Гена нанял прораба с бригадой гастарбайтеров из Днепропетровска, вбухал во дворец миллионы. Строил с размахом, не жалея денег. Высылал из Москвы столько, сколько требовал прораб. А прораб оказался ушлым, как и все прорабы. Экономил на стройматериалах. Поэтому дом Адели и рушится.
Свет здесь постоянно отключают, и Адель с мужем Геной бегают к будке с генератором. Новый генератор все время барахлит. Водонагреватель тоже капризничает.
Аварии каждый день. Когда вырубается свет, то начинается маленькая катастрофа – то газ замерзает, то вода, а то тепло отключается.
Сегодня была очередная авария. Прорвало кран горячей воды и затопило бойлерную. Хорошо, что котел не взорвался!
Они только тем и занимаются, что устраняют неполадки. Вызванивают мастеров.
А хозяин занят строительным бизнесом в Москве. Ну не абсурд ли!
– Сейчас я вас научу, как пользоваться системой жизнеобеспечения всего дома. – Адель ведет меня в бойлерную с водонагревателем, где куча проводов и куча краников, а после мы направляемся в будку с генератором.
– Вот эту муфту сюда вставить, этот краник сюда, насос открыть, здесь закрыть. Вы хорошо обучаемы. Мы уверены, что вы не подведете, пока мы будем в Москве.
«Они сошли с ума!» – думаю я. Вот это будет катастрофа! Сами не могут справиться с домом и думают, что у меня, конченного гуманитария, будет по-другому. Да для меня один вид их генератора внушает невразумительный ужас и желание смыться с места происшествия.
Но я аккуратно записываю на листке в блокноте последовательность восстановительных работ при ЧП.
– Мы довольны вами. Вы работаете быстро и качественно, – говорит Адель. – Лучше, чем бывшая домработница. Мы хотим забрать вас с собой в Москву. Нам нужна домоправительница.
– Чего? – я растерянно хлопаю ресницами. Такого я не ожидала.
– Мы хотим видеть в доме постоянного человека, чтобы он нам был, как родной! Мы подпишем с вами договор на год. Хотя лучше на десять лет.
Я знаю, что могу быть добросовестной, но не до такой же степени! Из домработницы в домоправительницы! На десять лет! Ха-ха! И я вежливо отказываюсь принять это предложение.
Да! Я слишком глубоко внедрилась в эту роль. Роль филиппинки. После этого я швабру и пылесос видеть не желаю. Да здравствуют хаос, пыль и грязь!
Сегодня Адель все же вынудила меня подписать договор, выловленный, вероятно, из Интернета и в некоторых местах коряво усовершенствованный ею. В договоре значилось, что я предоставляю им бытовые услуги как в доме, так и во дворе.
Я внимательно вчиталась в хитрый текст. Ого! На меня вешают еще и обязанности таджика! Зимой – метла и лопата. Летом – газонокосилка и шланг для полива травы.
– Значит, зарплату Радика вы отдаете мне? – наивно улыбаюсь я.
– С чего бы это? Работы там немного. Вы шустрая, справитесь! А таджика мы увольняем весной. Нечего собакам полдня в вольерах сидеть! Подписывайте. Мне некогда, сумку надо в дорогу собирать, – строго и очень жестко сказала Адель.
И я подписала этот документ. Липовый, не имеющий никакой юридической силы. Нотариально не заверенный. И дающий мне свободу в одностороннем порядке.
Пусть командорша, упоенная собственной значимостью и этой филькиной грамотой, быстрее улетает в Москву.
Надо же! Хотела меня закрепостить! На десять лет за высоким забором! Нашла бесполое и безмозглое существо, смысл жизни которого вылизывать барские плевки.
Не выйдет!
Она балдеет, что может себе позволить купить прислугу из бывшего СССР. Таджик называет ее полным именем – Адель Евгеньевна.
Собаки уныло сидят под дверью летней кухни. Морды скучающие. Глаза грустные. Никаких развлечений. Шерхан протяжно воет. И у меня бегают мурашки по коже, и становится муторошно.
По газонам бегать строго запрещено. Газоны и маленькая женщина с плеткой – понятия неразлучные!
Снежное безмолвие! Кругом только горы, куда алабай, вероятно, мечтает сбежать. Пасти стада овец! Как было ему предписано по самому рождению.
Озеро у беседки все еще скованно льдом. Радик пробивает лунку для воздуха, чтобы форель Фаина не задохнулась. И бросает ей хлеб. Рыбу эту таинственную я еще не видела.
Я – в летней кухне. Адель – в своей гардеробной. Это надолго. Гена, очевидно, под телеком.
Ничего не случится с этими газонами! Они под снегом. Уже скоро весна! И все будет, как надо. Солнце, уже веселое и яркое! И я беру оранжевый мячик и бросаю его на газон. Псы кидаются на мяч, с радостным лаем, сбивая друг друга с ног. Я бросаю второй мячик и сама лечу по заснеженному двору.
– Гордик! Взять палочку! – кричу я ротвейлеру и поднимаю палочку над головой.
На меня несутся сразу две зверюги. И я бегу от них, по вязкому снегу и, падая, успеваю бросить палку подальше от себя, чтобы тучный Гордик и ловкий алабай не сбили меня с ног. Гордик ринулся за палкой. Алабай – ко мне. Сбил своей мордой мою мышиную шляпу, зарылся в мои волосы, и я ощутила на своем лице его теплый шершавый язык.
Я раскраснелась, малиново-клубничные волосы рассыпались по спине, бедро мое в прозрачных колготках обнажилось. И я замечаю странный взгляд Гены, вышедшего на балкон с сигареллой в зубах.
Елки-палки! Прокололась! Непростительный промах разведчика! Никак я не хотела соблазнять хозяина. Просто моя женская сущность выпирает со всех сторон.
Вечно мужики на меня пялятся, вечно они чего-то от меня хотят!
Я прячу волосы под мышиной шляпой. И устало бреду в летнюю кухню.
Заходит Гена. И вежливо просит меня заварить ему чаю, на травах. Мол, сердце у него ноет.
Ну вот! Опять начинается! Сердце у него! На травах ему подавай! Извращенец!
Я чайной ложкой пытаюсь выковырять по нескольку сухих цветков ромашки, календулы, зверобоя из аптечных коробочек, купленных Аделью для улучшения цвета лица. По моему, кстати, совету. А то ходит бледной поганкой, нанюхавшись «Ариэля».
Сухие соцветья не выковыриваются. Я замечаю, что Гена настойчиво смотрит на меня. Мои руки подленько дрожат. И вместо нескольких цветуечков в заварник летит полпачки лечебного сбора. А Гена буравит меня взглядом. Я наливаю крутого кипятка. Чай моментально становится ядовито коричневым. Пусть пьет! Может, попустит мужика.
– Вы играете на бильярде? – слышу я его сдавленный голос сзади.
– Нет. Только в шахматы.
И я быстро выхожу на воздух.
Адель часто уезжает в город, оставляя своего мужа со мной. Она настолько уверена в своей неотразимости! И совершенно не допускает мысли, что я интересная женщина. Для нее я только прислуга. Какая легкомысленность! Это она зря! Хотя я и не способна повторить подлый поступок новой жены моего родного мужа, которая разбила чужую семью. На чужом горе, утверждает народ, счастья не построишь. Однако жизнь показывает, еще как построишь!
Наша новая жена разъезжает по миру вместе с моим мужем. И пользуется всем тем, что раньше принадлежало нам. Вилла в Болгарии, деньги на счету, спортивное тело моего мужа, в конце концов. А до этого она меняла памперсы брюзжащим старушкам, выполняя функции сиделки в одной экзотической стране, где растут авокадо и где ее и нашел мой любвеобильный муж.
Ну что ж! Все в нашей жизни течет и меняется. Я рада и за нее, и особенно за мужа. Он мне как-то звонил, хорошо нагрузившись коньяком, и хвастливо докладывал, что все его сексуальные фантазии, которые я игнорировала, теперь лихо исполнены. И что каждый сантиметр их виллы в Болгарии наполнен энергетикой их любви и секса.
Любви ли?
Но мне это уже по барабану! Я летаю над всем этим с дулей в кармане и лишь равнодушно поплевываю с высоты.Сегодня воскресенье. И у меня выходной. Законный. Один раз в неделю, кстати! Вместо двух. В нарушение прав человека. Хотя я смиренно приняла эти кабальные условия маленькой хитрой Адели.
Я валяюсь в своем гостевом домике с Ремарком в постели. А с кем еще? И получаю удовольствие от умного и талантливого классика.
Адель в городе.
Только что звонила Светка-соседка. Уж очень ей любопытно, как продвигаются мои литературные мастер-классы для «одного богатого москвича». Надо же! Поверила! Чем абсурднее вымысел, тем в него легче верится!
Стук в дверь.
– Входите!
На пороге – Гена. Как все же он похож на этого теннисиста Андре Агасси!
Странно, чего ему здесь надо? То ли Гена подшофе, то ли решил со мною в шахматы сыграть! Лучше уж в теннис.
Но Гена смотрит на меня изумленно, вытаращив глаза, будто впервые видит. И я понимаю, что Гена на самом деле видит меня впервые. В таком виде. Без рабочей униформы. Без дурацкой шляпы, скрывающей мои волосы. Без дебильных очков. На мне лишь маленькое оранжевое платье. Оно облегает мою фигуру. Оголяет длиннющие босые ноги. Цвет платья гармонирует с цветом распущенных волос. Сегодня они медово-гречишные! Сменили оттенок сообразно расслабленному настроению безмятежной радости.
Я смотрю на Гену. В его руках какая-то брошюрка. Гена смотрит то на меня, то на журнальный столик. Там стоит мой открытый ноутбук с кустодиевской купчихой, ставшей фоновой картинкой моего рабочего стола. У купчихи, в исполнении украинской художницы Вальки Бомбейкиной, золотисто-огненные локоны, буйно выбивающиеся из-под чалмы и тонкое кокетливое лицо, очень уж напоминающее мое.
И я понимаю, что моим шпионским играм пришел конец. Наверное, и Гена понял, что я их развела. Он едва справляется с эмоциями и протягивает мне брошюру.
– Я хотел вам подарить песенник русского народа. Украинские вы знаете. Может, и эти понравятся?
– Спасибо.
Я смотрю на Гену. У него глаза, как у Гордика, когда я чешу того щеткой по жирным бокам. И я почти с усилием гоню Гену из домика.
Я не люблю серых ворон!
Завтра я остаюсь одна. Не считая девчонку Анжелику, таджика и двух волкодавов.
Степень ответственности серьезная. Таджик удавится от зависти и злости! Нет, мне не страшно. Страшно было в служанки решиться.
С Анжеликой я справлюсь. Девочка-мажорка удивительно вежливая. Очень трепетная. Томная. Напоминает нежную кошечку Мурочку. И мяукает. Натурально.
– Анжелика, ты где?
– Мя-у?
– Я возьму Ремарка почитать?
– Да-у!
Курево, пиво – это мимо нее, как говорит Адель. Папа ее очень любит и беспокоится на тему будущего жениха: лучше пусть бедный, но порядочный! А денег, мол, хватит!
Утром ей надо приготовить овсянку, бутерброд с чаем и отправить в колледж!
С собаками тоже не должно быть проблем. Гордик свой в доску. Неотрывно бегает за мной по поместью. Собачонкой по пятам! Шерхан вроде тоже миролюбив. Хоть и хитер. И оба ко мне не равнодушны. Ну не должны животные причинить мне вред. Я кормлю их, балую, играю с ними. В них, мне кажется, больше человечности, чем в некоторых двуногих.
Таджик. Этот меня очень беспокоит.
Да! Без ложки дегтя не обойтись нигде! Иначе жизнь неинтересна. Это я про таджика. Может, поговорить с ним? Сказать, что в его семье деньги зарабатывает он. А в моей, так уж вышло, я. И некому мне помочь.
Ну, нет! Это дурные мысли. Благородства я за ним не замечала. Надо держать дистанцию. А то охамеет. Это из серии: дашь палец, всю руку откусит. А я еще чужестранка, из экономически отсталой Украины, о которой он, конечно, наслышан! Только дистанция!
Адель в парилке. Это надолго. Все пытается сбросить лишний вес.
Я в летней кухне. Лежу на диване, смотрю телек. «Прокурорская проверка». Умеют киношники втянуть зрителя в телевизор. Мне пора уже песикам их порцию форели выдать. А я не могу оторваться от перипетий фильма.
Заходит Гена. Как все же он похож на Андре Агасси!
– Лежите, лежите! У меня к вам вопрос, Мария!
– Какой?
– Картина у вас дома? Купчиха. Я бы хотел купить ее. Это возможно?
– Она, конечно, мне дорога… Но… зачем я вам? Хотя для вас я готова…
– Сколько?
– Шесть тысяч долларов.
– Заметано. Дайте мне на всякий случай ваш украинский телефон.
Тут резко открывается дверь и появляется Адель, красная после бани, распаренная. Смотрит на нас с Геной подозрительно.
Я беру тазик с форелью и выхожу к собакам.Адель с мужем улетела в Москву. Я одна на хозяйстве.
Когда на третий день вырубили свет, я со свечой и со шпаргалкой по ЧП летала по дому, от бойлерной к генератору. И назад.
Все обошлось. Дом не взорвался.
Но начал течь бассейн. Подвал под бассейном затопило. По коридорам поплыли пустые коробки. Ящики со спиртным, овощами и фруктами наполнились водой.
Мы с Анжеликой вычерпали пять ведер воды из подвала. А потом вдруг я поняла, что в этом домике, схалтуренном добрыми работягами-земляками, все может статься. И потолок обрушится. И бассейн затопит. И замурует нас в подвале под тоннами голубой воды, с ведрами в руках.
И я решила оставить это гиблое дело на откуп судьбе.
А таджик выпустил воду из бассейна.
Анжелика не ходит в школу уже неделю. Из-за сильных метелей в Краснодарском крае отменили занятия. Она весь день валяется в студии, перед телевизором, ест только сладости. Не притрагиваясь к моим борщам, плову и сырникам.
Я выгребаю из-под нее мешки с фантиками. И сигареты. Спит она тут же, падая с дивана. А не у себя в спальне.
Музыка ночью гремит на весь дом, и я встаю, выключаю телек.
Все дети одинаковы.
В обед Анжелика пришла ко мне со списком в магазин.
– Чего купить? – томно мяукнула она.
– «Барни», чипсов, шоколадки… – шучу я, видя ее привычки питания.
– Пива, – мурлыкнула все понимающая Анжелика.
И приносит на самом деле «Барни», чипсы, шоколадки, сладкую воду… Целый мешок. Валится на диван, уставясь в телевизор.
Ночью, когда я уже спала, случилась мистика. За окном кто-то ухал. Выл Шерхан, страдающий по свободе и горам. А по внутренней дорожке подвесного потолка в комнате кто-то бегал. Он с упорством маньяка нарезал круги, вернее, квадраты. Страшно стучал когтями. И наводил на меня ужас.
Я включила свет. Роскошный потолок с шикарными люстрами и цветными подсветками засиял бриллиантовым свечением.
Бег не прекратился. Я тихонько на цыпочках вышла из своей комнаты и постучала к Анжелике. Анжелика еще не спала.
Мы принесли в комнату стремянку и… ничего не смогли увидеть. Голову за подвесы потолка не засунешь! А этот зверь все бегал и бегал, без остановки, очевидно, не находя выхода.
Кто это? Мышь, куница, птица? И как он туда попал?
Ну, мы же помним, кто строил дом!..
А вдруг это привидение? Сумасшедшей жены мистера Рочестера? Или домработницы
Мы с Анжеликой, почти дрожа от страха, начали подниматься на чердак по крутой буковой лестнице. За нами смело увязался кот Вареник. Он ничего не боялся, и это придало нам уверенности. На чердаке было темно, как в пасти афроамериканца. Мимо наших лиц, едва не задев крылом, метнулась летучая мышь. Мы вскрикнули и трусливо сбежали с чердака. Позвали кота. Но отважный Вареник остался на чердаке.
Звонит Мэрилин фон Брунненштрассе.
– Ну что, аферистка! Тебя еще хозяева не разоблачили?
– О чем ты, Маша?! Я тут вкалываю, не разгибаясь! Даже благодарность от хозяйки получила в виде повышения. Мне теперь предложили стать домоправительницей. Так вжилась в образ!
– А я работаю в борделе. Администратором. И меня хозяин тоже хвалит.
– Вот видишь, какие мы талантливые! Нашли свое место под солнцем!
– У меня появился интересный читатель, житель Кляйнштатта. Гер Шляйн. Так он на тебя очень похож. Такой же жулик!.. У него мать из ваших, украинка. Ее в войну немцы угнали в Германию, и хозяин дома, где она работала кухаркой, ее соблазнил. Она родила от него этого гера Шляйна. Так этот Шляйн такой аферист! Он, чтобы не работать, решил сказаться больным. Купил книгу по медицине. Выбрал подходящую болезнь. Депрессия. Вычитал симптомы. Морда унылая, вся в складках депрессивных, губы вниз опущены, нога волочится. Все по науке. И так все три месяца под дурака косил. А денежки получал исправно. На такое немцы не способны.
– Гер Шляйн жил согласно своим украинским корням. Привет геру Шляйну!Адель с Геной уже неделю в Москве. Когда приедут, не ясно.
Я привычно кромсаю говядину для песиков и несу им в вольер. С дерева слетает черный Пармезан с оранжевым клювом и громко и нагло начинает требовать у меня пищу. Бросаю и ему кусок сыра.
Во дворе – таджик. Гребет лопатой снег. На улице – зимний сказочный пейзаж.
Псы закрыты в вольере. Только носы торчат из теплых, подбитых мехом песца деревянных домиков.
Таджик стучится осторожно в стеклянную дверь летней кухни. Просит горячей воды. Вижу, совсем замерз мужик. С носа сосулька свисает. Я наливаю ему горячего чая с медом, ссыпаю в тарелку бубликов с маком и щедро отгребаю нарезанной говядины в пакет. Псы не обеднеют! Мяса у них завались. Протягиваю ему.
– Возьмите на жареху. Отличная говядина!
Таджик секунду растерян. Потом улыбается, благодарит и уходит.
– Вы из Таджикистана? – сую я свой любопытный нос ему вдогонку.
– Нет, я из Узбекистана. Из Ташкента.
«Приехали! – думаю я про себя. – Адель не разбирается в национальной особенности своих работников. Да ей это, наверное, без разницы! Что таджики, что узбеки – один хрен!»
– А где вы работали у себя дома? Вы кто? – продолжаю я любопытничать.
– Я бизнесмен, – гордо заявляет узбек.
– Ну да… – теряюсь я, не зная, что сказать на такое неожиданное открытие.
Сегодня я опять порадовала узбека. Отдала ему нетронутую кастрюлю плова и жареную форель вместе со сковородой. И кусок пармезана. В печенках уже сидит у меня этот пармезан! А также палку сервелата и пакет сосисок.
Анжелика не ест нормальную пищу. Я тоже разбаловалась. Сижу на одних фруктах и шоколаде.
Но готовить все равно приходится по требованию Адели. То супчик свари, то капусту стуши, то сырники налепи… Она звонит из Москвы каждый час и координирует нашу жизнедеятельность.
Кому готовить? Анжелика не притрагивается к человеческой пище. Я мягко ее призываю к правильному питанию, но ее привычки были заложены еще давно и не мной. И я ее понимаю. Я сама уничтожаю шоколад «Аленка», шербет, пастилу, зефир из яблочного пюре и патоки, шоколадные конфеты «Белочка».
Вчерашнее не ем. Как и хозяева, которые выбрасывают продукты в мусор уже на следующий день.
Узбек стал шелковым. Здоровается первым, улыбается, расчистил площадку возле моего гостевого домика, выбил лед из коврика перед моим порогом, хотя я живу сейчас в господском доме по требованию Адели. И просушил вместо меня подвал после потопа.
Каждый день отдаю ему пайку продуктов. Хорошо быть благотворителем за чужой счет! Узбек рад-радешенек. И я не удивлюсь, если он открыл у себя на даче маленькую столовую для своих земляков. Бизнесмен же!
Лишь бы Адель не узнала. Но она не обеднеет. Все равно выбрасывает деньги на ветер.
Я наполняю плоский прозрачный контейнер крупами, хлебными крошками и ставлю на стойку вольера. Сразу же налетают птицы, разные, мною не виданные. Узнаю только воробьев, синичек и сороку. Они начинают клевать подношение, но тут с дерева камнем слетает Пармезан. И начинает разгонять и долбать всех птиц по мозжечку. И тут своя дедовщина!
Мне уже пора бы стать тренером по мотивации. Собак, дрозда, Гену и узбека я уже приручила.
Узбек Радик сказал после принятия очередной порции продуктов, что не хотел бы, чтобы я когда-либо уехала от них.
Еще бы!
Сегодня Анжелика ласково терлась о мой бок, как та кошка, только что не мяукала.
– Чего, Анжелочка, ты хочешь? Может, сырничков со сметанкой?
– Нет, – мурлыкнула девочка. – Можно я приглашу домой одноклассников? Только чтобы мама не узнала.
– Хорошо, – согласилась я.
И мы заключили с ней тайный союз. Дозволенности и молчания.
Мы с Анжеликой, засучив рукава, работали на кухне. Резали, крошили, варили, жарили.
К обеду в ущелье приехал на автобусе весь ее класс. Весь дом и все подворье до утра радостно светилось щедрым светом фонарей, иллюминации и подсветки. Было шумно, весело. Деточки орали, бесились, плавали в бассейне наперегонки, томно парились в бане, отчаянно таскали железо в спортзале, самозабвенно истязали котов.
Когда к обеду следующего дня автобус вывез усталых одноклассников, мы с Анжеликой вновь засучили рукава. Полдня драили и мыли весь дом после этого мамаева нашествия.
А мусорный контейнер, переполненный банками из-под пива, рассыпал по черным мешкам узбек Радик.
Адель не должна ничего знать.Вчера прилетела Адель из Москвы. Без мужа. Ехала на таксо из Анапы. Геленджик не принимал. Барыня не в духе. Может, опять с Геной поцапалась? Только бросила сумку «Луи Виттон», сразу пошла по дому вынюхивать, где мои косяки.
Не нашла. Я бдительна. Настроение ее ухудшилось.
Вышла во двор.
Нашла! Кто ищет, тот всегда найдет!
У собак замерзла в корыте вода. Это мой косяк!
Начала ругаться. Выдавать таких «чернобурок»!
Она права. Но были заморозки, и вода превратилась в лед.
А потом мне досталась еще одна порция «чернобурок». За Анжелику. За то, что девочка растолстела за две недели. На семь килограммов. Ну, тут я тоже виновата – девочка ела только сладости, а я не смогла ее переубедит, что это вредно!
Адель глянула внимательно и на меня, на мое округлившееся от конфет лицо, и как-то злорадно передернулась.
Я жизнелюбиво нащупала дулю в кармане.
Утром Адель нашла еще один косяк – лед на второй ступеньке дома, которой мы не пользуемся. Но это территория таджика. Вернее, узбека.
Она его вызвала по телефону, в девять утра. Хотя он приходит всегда к обеду, чтобы не тревожить нежный сон хозяев-сов, гремя своими лопатами. И начала выдавать ему таких «песцов», что «чернобурками» здесь уж не отделаться!
Ей – тридцать восемь, ему – пятьдесят три. Он стоял, опустив голову, она орала, стыдила. И, казалось, вот-вот замахнется плеткой, которая почти всегда находится у нее в руках.
Я сразу забыла о своем статусе безропотной и безмолвной филиппинки. И начала за него заступаться. Что, мол, снега навалило под два метра! Не успевали разгребаться! В крае ЧП – крыши срывало! И что только сегодня иссякли морозы, и стало таять. И что все прекрасно, и уже почти весна! Короче, разрядила обстановку.
Когда узбек ушел, Адель миролюбиво сказала:
– В Москве нет «Бильярдина № 3». Никакого!
А потом подумала и добавила:
– Мария, со следующей недели мы увольняем таджика. Вы будете выполнять и его работу. Как мы договаривались.
Я молча слушаю Адель и понимаю, что барыня очень заблуждается.
А на следующий день узбек горячо меня благодарил.
– Спасибо вам за защиту. Иначе она меня убила бы.
Я ему кастрюлю плова на радостях отдала. А заодно соленую семгу и лоток яиц.
Ночью опять мело. Ураган нещадно рвал крышу. И мне казалось, что дворец, возведенный мошенниками-земляками, вот-вот рухнет. Порывами ветра из-под навеса выдуло во двор пустую столитровую канистру для солярки. И баловник Гордик чуть не подвел нас под монастырь, и себя тоже. Ротвейлер начал ожесточенно гонять ее по двору. На мои трусливые «Фу!» и просьбы отдать канистру пес по-детски не реагировал. А потом сгрыз канистру в клочья.
Пока Адель была от нас в безопасной сахарной неге утреннего сна, мы с узбеком скрыли следы преступления. Собрали ошметки канистры в большой черный пакет, и Радик вынес его за территорию усадьбы.
Уже растаял снег. Солнцем залито все вокруг. Сверкают зеленые газоны. Озеро у беседки освободилось ото льда. И я увидела Фаину. Она всплыла, схватила кусок хлеба, вильнула серебряным хвостом и ушла на дно.
Шерхан и Гордик весь день ничего почему-то не едят. Что-то чувствуют. И я знаю, что.
На летней кухне хозяйничает Адель. Вычесывает белую лохматую кошку Анфису, стрижет с нее клоки шерсти. Пол кухни, подоконники – все в белом пуху. Тут же – Анжелика, с виновато склоненной головой. Стоит в позе царевича Алексея, которого допрашивает Петр Первый на картине художника Николая Ге.
Адель орет на дочь.
– Куда ты могла потратить сорок пять тысяч рублей?! За полторы недели!
Анжелика мужественно молчит. И я поджимаю свой воображаемый хвост.
«Куда-куда! На своих одноклассников! Ребенок решил оторваться от мамочкиной опеки. Ребенок почувствовал свободу», – мысленно вступаю я в схватку с хозяйкой. «Не без твоего, между прочим, порочного попустительства!» – шепчет мне моя совесть.
Чем больше молчит Анжелика, тем больше кричит Адель. Не стесняясь меня. Филиппинок никогда не стесняются!
Моему терпению приходит конец. Моя душа не в силах дальше страдать.
– Адель! Я уезжаю.
– Чего? Куда это вы уезжаете?
– Уезжаю, домой.
– Позвольте! Как это? Чего это? У нас с вами договор на год!
– Выбросьте эту филькину грамоту! Я уезжаю сейчас. И ни минуты не останусь здесь.
– Почему? Вы только два месяца отработали! Я уже и таджика уволила. И я опять в Москву улетаю. Никуда вы не поедете.
– Я еду сейчас.
– Я вас не рассчитаю.
– Не надо. Я пешком пойду.
И я пошла в гостевой домик, собирать вещи. Два пакета со страшненькой одеждой выбросила в мусорный контейнер. Туда же полетело мое серое платье из «Хуманы», очки и серая шляпка.
Гордик и Шерхан окружили меня и сопроводили до моего домика. Смотрю, уселись у меня под дверью. В глазах печаль.
– Ну что, пацаны! Свобода пуще неволи!
Пацаны чувствуют, что я сбегаю. Лижут мои ладони, тычутся в меня носами и дружно виляют купированными хвостами.
Звонит Адель.
– Мария, что случилась? Почему вы вдруг решили уехать? Такого не бывает, чтобы вот так вдруг, без причины!
– Бывает, Адель. Я уезжаю.
– Тогда выбирайтесь сами из ущелья. Я вас не повезу в город.
Мой ноутбук и самое необходимое поместились в одну сумку. Туда же я бросила русский песенник, подаренный Геной.
Звонок на мобильный. Гена?!
– Мария, не уезжайте! Без вас наш дом будет одиноким.
Заходит Адель. Не в силах скрыть злость.
– Я отвезу вас в Геленджик. Это моего мужа благодарите! И деньги вам выдам. Я не такая подлая, как вы думаете.
– Я знаю, Адель, что вы хорошая.
В машине тягостное молчание. Адель гонит со скоростью 120 км в час. Опять демонстрирует себя. Я напряженно вжимаюсь в кресло. На ней черный спортивный костюм «Адидас» и черная бейсболка.
– Я никогда больше не возьму в дом украинку. Я дважды наступила на одни и те же грабли. Лучше с Филиппин выпишу прислугу.
Мне не хочется разговаривать с маленькой женщиной, «рожденной для любви». Толку от такой ее любви! Если дом ее рушится, муж заглядывается на другую. А дочь, узбек и собаки боятся ее до обморока.
Адель вывезла меня на трассу к городу и, мелочно швырнув мне только триста долларов вместо месячной зарплаты, трусливо дала по газам.
Кинула, одним словом!
Ну что делать в таком случае? У кого какие рецепты?
Я сделала проще. Вытащила из кармана дулю. Самую настоящую, заскорузлую от труда и загорелую на черноморском солнце.
Да хрен с тобой! Подумаешь! Я и дома заработаю, и больше!
Елки-палки! Я тут на чужбине, а в Киеве уже тепло! А дома хорошо! Скоро абрикосы зацветут! Сирень в ботаническом саду распустит свои буйные ароматы. И нюхать ее приедут даже из Японии!Я легко добралась до Новороссийска. На свете есть добрые люди! Какой-то местный грек довез меня туда на своей «Ладе» совершенно бесплатно. А там я купила билет на автобус, до Украины.
Мы доехали до порта «Кавказ». Потом въехали на паром. И, сидя в автобусе, поплыли по морю, через морскую переправу, до порта «Крым».
Путешествие было бы недолгим, если бы не задержка на таможне. Мы вышли из автобуса и выстроились в очередь на пропускном пункте порта «Кавказ».
Российские таможенники с собакой-ищейкой вынюхивали наш автобус. Коричневый спаниель был весь уставший, изможденный, его лапы и шерсть были в грязи. В глазах тоска. Бедное животное! В вечной кабале! Несет тяжелую службу. За миску каши!
Пограничник, интересный молодой мужчина, долго рассматривал мою фотографию в паспорте, сличая со мной.
– Да я это! Я! Только похорошела на морском курорте!
Пограничник улыбнулся и нехотя отдал мне паспорт, провожая одобрительным взглядом.
– И собаку свою искупайте, – ляпнула я на прощание. – И не эксплуатируйте ее так! Не имеете права! Собаку жалко. И за страну обидно!
Пограничник снова улыбнулся.
– Это не к нам. К президенту.
Наш паром с автобусом ретиво движется из России в Украину по колотому льду замерзшего Азовского моря. Чайки кружатся над нами, привычно требуя корма.
Я закрываю глаза. Яркая картинка нагло лезет в голову. Я и Гена. И шесть тысяч долларов. На блюдечке.
Ничего себе!
Мы пьем чай. По старинке, как купцы в провинциальном городишке! На моей кухне в Киеве. На мне эта купчихина чалма и ее пышный бюст.
Нет! Только не это!
Я насчет пышного бюста. Ну и Гены тоже. Мои мысли легко исполняются.
И я гоню прочь это навязчивое видение.
Моему приезду все домашние были рады.А как был рад Вовочка Черняев, когда я принесла в бухгалтерию всю сумму, которую должна была выплатить по решению суда! На следующий же день, на мои деньги, начали ремонтировать рассыпавшееся крыльцо моего подъезда, с которым я доставала Вовочку уже не один год.
А дело в том, что неожиданно позвонил Гена на мой украинский телефон. И потребовал немедленно передать ему поездом «Купчиху», с золотисто-огненными локонами.
Я вручила Оксане, проводнице поезда Киев – Москва, «Купчиху», запакованную в полиэтиленовый мешок, сто долларов гонорара и справку о том, что эта картина никакой культурной ценности для Украины не представляет.
Деньги, шесть тысяч долларов, Гена выслал мне через «Приватбанк». Сразу же после своего звонка.
Куда он повесит эту картину и зачем она ему понадобилась, ума не приложу! Ведь не будет же он расстраивать свою жену Адель!
И для меня это пока загадка.
Ну что ж! Не получилось из меня филиппинки. Тихой, безропотной и услужливой. Так уж вышло. Я украинка. Все дело, видимо, в корнях. Как у Машкиного гера Шляйна, который жил согласно своему украинскому происхождению.Не все знают, где находится страна Украина, но мужчины всего мира хотят видеть рядом с собой украинку! Ведь мы самые красивые, женственные, терпеливые и умеем наладить быт.
Но терпеливые мы до поры до времени! Не в пример другим! И умеем за себя постоять. И потому трепещите, мужчины всего мира! Не случайно на нашей земле, по сведениям историков, когда-то жили жуткие, наводящие на мужиков ужас племена женщин.
15.03.2012. Темное ущелье – Геленджик – Киев