Записки филиппинки (сборник)
Шрифт:
Разморенные жарой, поливаем себя теплой водой. Тут же. На зеленой траве. Из шланга.
Начинается традиционный показ владений Клавдии. Мы привычно обходим все три этажа дома, построенного по канадскому проекту. Восхищаемся. Льем бальзам на душу хозяйке. Душим в себе зеленую жабу.
Сам дом – дворец! Сработан добротно, на века. На зеленой территории в пятнадцать соток – розарии, колодец, теннисный корт, деревянная альтанка, что в русском переводе означает «беседка».
Перед домом – озерцо с мостиком. В озере
Роскошь выпирает как снаружи, так и изнутри.
Мы едим обещанную селедку. А с селедкой – голубцы, мясное рагу, котлеты, вареники с вишнями и клубникой, плов, салаты… Клавдия любит загружать нас щедрой пищей. А мы, игнорируя законы правильного питания, дорываемся.
Потом, еле дыша, выползаем из-за дубового стола. Перемещаемся на воздух. Здесь, в беседке, пьем зеленый чай. С деликатесами. С мятой, вырванной тут же из кустов. Куда только лезет!
Клавдия подкладывает нам в тарелки сладкие куски. В ее лице удовлетворение. Глаза сияют.
– Не завидуйте мне, девоньки! Все это далось мне тяжким трудом. Вы бы видели, как я начинала. Врагу не пожелаю! Одна! Зимовала во времянке, в кирпичах. Все знакомые у виска крутили. Мол, ненормальная! А тридцать восемь особняков все же построила! – заводит Клавдия такую уже знакомую нам песню.
Мы едим и слушаем.
– Я с детства трудолюбивая! – продолжает Клавдия. – И тьфу на тех голодранцев, которые ленятся, ничего не делают и ноют, что жизнь не удалась. Только завидуют! Сами виноваты!
Светка поддакивает. Как пить дать, делает над собой усилие, чтобы скрыть зеленую зависть. Уж я-то знаю! В ее квартире – затяжной ремонт. И ей проще его прекратить, чем закончить.
Я под шумок уплетаю деликатесы. Построить тридцать восемь домов – фантастика! Классно, конечно. Но строительство – не мой профиль!
Выдержав весь этот цирк и ярмарку тщеславия, мы собираемся домой. Клавдия загружает нас яблоками, грушами, зеленью, всем, что растет у нее около дома. И мы опять плетемся через пески, к Познякам. Молчим. Настроение гадкое. Будто тебя взяли и действительно оплевали со всех сторон. И ты стоишь в чужих слюнях. В ступоре. Как памятник.
– Нет, дом в Осокорках хорошо! Но не для меня! Я бы там с ума сошла среди лягушек, – это Светка подает голос.
– Наши Позняки я не променяю ни на какие хоромы! – это я утешаю себя, как могу.
– Вот какого рожна мы туда поперлись, скажи мне?! Я же знала, что так и будет. Настроение себе только испортили. Дуры!
– Все. Больше ни ногой!
Через три месяца Клавдия опять приглашает нас на селедку и чай. И мы вновь плетемся по пескам. Тешить чужое тщеславие.
Включаю компьютер. Сайт знакомств. Ух ты! Сколько мне писем! Однако! Сто восемьдесят! Ничего себе! Мужчины оценили мои достоинства? Наконец-то!
Открываю письма. Одно. Второе. Третье. Сто восьмидесятое. Везде одно и то же!
«Где ты, моя киска, ласковая и пушистая? Я готов прилететь к тебе на крыльях любви».
«Мы совьем с тобой уютное гнездышко, милая! Где ты территориально? Готов выехать сейчас».
«Ты любишь медленно или динамично? Я целую твои пальчики на ножках».
И все в том же духе и тональности.
Я ничего не могу понять. Они все с ума сошли? Все письма от молодых мужчин. Возраст от восемнадцати до тридцати пяти! Мир перевернулся! Неужели я настолько хороша!?
Зову Ленку, дочь мою. Ей двадцать лет. Может, она разберется лучше меня.
Ленка смотрит на письма, на фотографии парней.
– Ух ты! Какой красавчик! А этот, симпатяга! Ничего себе! Маман! Ты взбесилась? Ясен перец, почему такой урожай! Ты себя преподнесла, как царицу на фоне этого дворца! Додумалась же! Вот мотыльки и налетели, как на мед. Это же все альфонсы! Ничего себе, сколько их у нас в Киеве! Вот где все наши женихи!
– Как альфонсы?
– А ты помести другую фотографию. На фоне панельной хрущевки.
– Альфонсы, говоришь?! Ты только глянь, сколько их бездельников! Армия. Их же можно трудоустроить!
– На завод «Арсенал»?
– По профилю. В стриптиз-шоу! В ночные клубы! Пусть честно деньги зарабатывают.
Я выхожу на воздух. Прогуляться возле нашего шестнадцатиэтажного дома, что на улице Бориса Гмыри, 3. Борис Гмыря, кстати, всемирно известный оперный певец.
Хожу вокруг дома, дышу усиленно, перевариваю случившееся. Навстречу мне – Рита Леопольдовна. Соседка с шестого подъезда. Улыбается.
Чего ей-то грустить? Муженек ее первый сколотил состояние на похоронном бизнесе. В 90-х годах. И сам ушел в мир иной, оставив Ритке торговые павильоны по всему городу. Теперь она плюет на кризис и живет со сдачи в аренду недвижимости.
– Как тебе мое лицо? – Рита кокетливо хлопает ресницами. – Недавно сделала лазерную пластику. Месяц в синяках была. Из дому не выходила.
– Обалдеть! Девочка! Помолодела вдвое. Двадцать лет! Ну, самое большее – двадцать три! И хвостик «Леопольдовна» тебе уже как-то не клеится. Не к лицу, – нагло вру я.
– Пошли ко мне, на чай, – приглашает взбодренная Рита.
И я догадываюсь, что она тоже, как и Клавдия с Осокорков, развернет передо мною свою ярмарку тщеславия.
Трехкомнатная квартира Риты сияет великолепием и красотой. Мы сидим в уютной кухне, в четырнадцать квадратных метров. Хозяйка разливает коньяк «Хеннесси». На деревянном блюде – бархатные персики, фиолетовые сливы, спелые груши. В плетеной вазочке – кешью, кедровые, лесные орехи. В хрустальной тарелке – оранжевая семга. И моя слабость – шоколадные конфеты «Ромашка», «Белочка», «Трюфели».