Записки филиппинки (сборник)
Шрифт:
Мячик я уже не бросаю собакам. Но мне их жалко. Они скучают, ничем не занятые. Никто с ними не играет. И хозяйка кричит на них, когда они начинают бегать по заснеженным газонам. Бесцельное существование. Только кормежка три раза в день.
Я не выдерживаю и, пока хозяева парятся в бане, бросаю каждому псу по палочке, взятой в дровнике. Псы не сразу понимают, что им надо делать. А потом носятся остервенело по двору, заливаясь счастливым лаем. Палочки раздроблены в пыль. И мне не надо заметать следы моего самоуправства.
Моя жалость к собакам вышла боком. Мой пример оказался заразителен. Гордик, более шаловливый, нежели Шерхан, стащил вязанку дров и уселся грызть их на заснеженной клумбе.
Адель увидела эту картину и вышла из дому с плеткой в руках. Она жестоко била Гордика и кричала на него. Он лежал на брюхе, поджав уши и обхватив лапами морду. А плетка мелькала в воздухе со свистом, беспощадно. Под Гордиком на белом снегу образовалась трусливая желтая лужица. И я, чувствуя себя виноватой, убегаю подальше, чтобы не видеть этой печальной сцены.
За сетчатым забором, позади дома, грохочет горная река. Чистая, каменистая. Я прижалась к сетке, глядя на воду и горы.
Скоро весна! Будет солнце! Сойдет снег с гор, и они станут зелеными. Можно будет купаться в этой реке. А в хозяйском озере у беседки растает лед и покажется наконец-то рыба Фаина.
Звонок на мобильный. Это моя подружка Мэрилин фон Брунненштрассе из Германии!
– Привет, Маруся! Как ты там, в творческой командировке? Роман начала? Мужа хозяйского соблазнила?
– Ни то, ни другое.
– Ты чего, работать туда поехала? Я бы на твоем месте…
Машка никак не уймется! Свою карьеру писательницы она начала с детских стишков. В Германии, в маленьком городке Кляйнштатте, уже вышли три ее книжки. Для детей.
Но ни денег, ни мировой славы Машка пока не добилась. Хотя была уверена, что ее детские стишки скоро переведут миллионными тиражами на все языки мира. И, может быть даже, издатели купят у нее авторские права! Пожизненно. Как у Андрея Куркова, известного везунчика!
Машка не унывала. Она бегала по школам и детским садам, договаривалась о встречах с сопливыми детишками, своими читателями, и их родителями. Она писала красочные объявления. Клеила их на столбах, в центре Кляйнштатта. Приглашала горожан на платные «лезунги» – чтения. За пять ойро! Однако на «лезунги» народ упорно не желал ходить.
– Наверное, все дело в моем имени! – решила Машка.
И придумала
Хотя чваниться новоиспеченной дворянке было абсолютно нечем: ни земель, ни замков у Машки, эмигрировавшей в Германию из Казахстана, не было. Был дом на несколько семей, который Машкиной семье выделило государство в аренду. А рядом с домом – сиротливый старый колодец. «Бруннен» по-немецки.
Машка его и приватизировала. В своей новой фамилии.
И сейчас по немецкому Кляйнштатту разъезжает на велосипеде настоящая Мэрилин фон Брунненштрассе. Владелица, блин, колодца. В городке Машку все уже знают. От мала до велика. Улыбаются ей при встречах, когда она выписывает на велике за «бротхенами» с маком и повидлом. Но стишки так и не покупают, жадюги!
– Наверное, стихи для детей – это не совсем мое, – сделала как-то открытие Машка. – Может, мне на роман замахнуться?
– Ну, замахнись! Все может быть! Романы имеют коммерческую ценность.
– А про что роман-то лучше написать?
– Ну, лучше, наверное, про любовь! Самая благодарная тема.
Так Машка с моего благословения принялась за роман. Сменила читательскую аудиторию. От детишек к их родителям. И наваяла шедевр под названием «33 эротических сна».
– Мария! Закройте собак в вольере! – кричит мне Адель. – Пришел Радик. Впустите его. – И видя мое недоумение, уточняет: – Это наш дворник, таджик.
– Гастарбайтер? Я не одна такая! – срывается у меня.
– Мы снимаем таджику дачу рядом, – рассказывает Адель. – Собак мы всегда закрываем в вольере, когда он приходит. Не хотим собак к нему приучать. Не доверяем.
Закрыть собак! Легко сказать! Эти зверюги уже у ворот. Чуют чужого. Напряжены.
Я беру «вкусняшку». Свиное ухо. И бодро кричу псам.
– Пацаны! Смотрите, что я вам дам! Ах, как это смачно! Гордик! Шерик!
Псы неохотно идут на ухо. От еды их уже воротит. Их уже ничем не удивишь, никакими вкусняшками.
Скорее они идут на мои эмоционально-восторженные слова. Я бросаю свиные уши каждому в кормушку, жду, когда собаки неохотно зайдут в вольер, и быстро закрываю за ними калитку на засов.
Заходит дворник. Лет пятидесяти сухощавый азиат. Взгляд вопросительный. Мигом считывает мою социальную принадлежность. По страшненькому прикиду и синему в горошек переднику. Смотрит без одобрения. И даже высокомерно.
Я чисто из вежливости здороваюсь первой. Таджик отвечает на приветствие и тут же удивленно спрашивает:
– Вы собак не боитесь?
– Не-а… Они ласковые, как кошки.
«Полоумную домработницу взяли», – вероятнее всего, подумал таджик. И тут же меня припахал. Заставил включить рубильник у ворот. Открыть окно в бойлерной, выключить горячую воду в кране у дровника. А я, по наивности, услужила. С какого-то переляку. То сделала, то открыла, то включила. Хотя это его работа.
Я прытко бегаю по поместью, с готовностью выполняю указания таджика. И вдруг отчетливо понимаю, что меня тупо используют. Будто я подписала договор об оказании бытовых услуг этому таджику. И понимаю, откуда ноги растут. Таджик в доме уже два года. А я новенькая. Как солдат первогодка. И тут дедовщина! А может, просто ревность? Или азиатская хитрость?
А снег валит! Целый день. Мой гостевой домик уже в белом плену.
Таджик расчистил двор от сугробов, прорубил лопатой дорожки от барского дворца к воротам. Заваленный снежными горами вход в мой домик оставил нетронутым. И мне пришлось самой откапываться.
Адель худеет. Ничего не ест. Пьет только соки фреш, которые я выжимаю каждое утро из яблок, моркови и тыквы. Диабет тут ей обеспечен, если верить Елене Малышевой с ее программой «Жить здорово». Мне тревожно за Адель, и я, скинув с себя обличье кроткой филиппинки, говорю ей об этом.
– Я сама знаю, как мне жить, – высокомерно осаждает мой пыл Адель.
И изнуряет себя на тренажерах. В спортзале. Потом становится на весы, разочарованно смотрит на цифры. Сбросила всего триста граммов. Ревностно всматривается в меня и… предлагает мне взвеситься. У меня – минус два килограмма. Я таю на уборке дома.
Мы наблюдаем друг за другом. Мне она уже понятна. Я же для нее, кажется, еще загадка. Колбасы-сосисок не ем, от ветчины отказываюсь. Творожки в глазури игнорирую. Сгущенку и майонез с презрением отвергаю. Насмотрелась «Среду обитания»! Только здоровая пища!
Адель в недоумении.
Мы с ней в бассейне.
Я вылизываю бассейн. Шваброй с махровыми забубонами.
Бассейн шикарный, цвета белого золота. Вода в нем – словно идеально обработанный голубой топаз. Потолки высокие, как в храме. Подсветки с бриллиантовым блеском. Колонны величественные. Как зимний кавказский хребет за высокими окнами бассейна.
Адель кайфует в бассейне. Устраивает показательные заплывы. В одну сторону брасом. Назад кролем. И уже плывет на спине. Демонстративно фыркает, нежится в теплой глади, распластавшись лягушкой.
Я не люблю воду. Наверное, в прошлой жизни я была «Титаником».
Фендебоберная махровая швабра, купленная вчера за тысячу рублей, все время ломается. Спадает с ручки. И мне приходится помногу раз налаживать ее хитрый механизм. Дорогие игрушки для богатых лохов! Дурят наш народ, как хотят.
Адель все плавает. Я все на швабре летаю.
А с потолка шикарного бассейна падает штукатурка. По дорогим стенам и окнам струится потный конденсат. А по углам расползается зловещий грибок, любитель влажности. Что-то не так сработали строители. Халтурщики!
Адель потеет во французской маске, спрятав лицо в махровое полотенце. Она лежит на диване в шелковых подушках. Тут же ее Гена, в синем халате и с сигареллой в зубах. Пялится в телевизор.
Я потею, протирая лестницу из ценного бука, на трех этажах господского дома. За эту буковую лестницу хозяева отвалили миллион рублей. А она хрупкая и крошится, как вафельные пирожные. На ней уже оставлен четкий след от тапочка Гены, как символ искренней веры хозяев в кристальную честность строителей. И теперь по лестнице все ходят бережно и босиком, делая основной упор на поручни.
Сейчас я на уровне зала-студии, где разлеглись хозяева. Пот с моего лица льется струями. Как конденсат по стенам их бассейна. Поры открыты, кожа очищается! Лицо сияет. Лучшая очистка для кожи, между прочим! Натуральная.
Бутафорские очки сползли с моего мокрого лица. Косынка спала. Длинные шоколадно-карамельные волосы рассыпались по плечам. Мое бесформенное серое платье из «Хуманы» сегодня в стирке. И я в узких розовых брючках и в голубой футболке.
Чувствую, что он на меня смотрит.
У меня выражение лица предупредительно-исполнительное, как и подобает настоящей филиппинке. Маска, которую я не снимаю уже почти месяц. У него… Да хрен его знает, какое у него! Я не смотрю в их сторону. Мое дело – швабра! И я продолжаю беззвучной и незаметной тенью передвигаться по их дому.Собакам от говядины и форели уже тошно. Они едят вяло и равнодушно. Я украдкой бросаю им сухарики и сыр. Но и от этого у них никакой радости.
Шерхан вообще воротит морду от миски. И с любопытством наблюдает за черной птицей с длинным оранжевым клювом, которая повадилась питаться с собачьего стола. И уже прописалась у вольера, на развесистом дереве, а завидев меня, начинает требовательно кричать, широко раскрывая свой яркий клюв. И мне будто слышатся ее каркающие слова:
– Маруся-я-я! Да-а-ай сыра!
Птица нагло ходит прямо у собачьей морды, клюет только сыр «Пармезан», а сухарики игнорирует. Разборчивая! И ухом не ведет, что лишь миг – и она может потеряться в пасти волкодава.
Что это за птица? Я открываю ноутбук и ищу птицу с оранжевым клювом. Она! На фото – наша наглая приживалка. Это черный дрозд. Надо придумать ему кличку. Коль уж он приручился и меня за свою хозяйку принимает. Пармезан! Чем не кличка для дрозда?
Адель вернулась из спортзала. Набегалась по дорожке. Красная и раздраженная. И от нее пахнет «Ариэлем». Весь дом их пропах стиральным порошком. И только в летней кухне воздух свежий. А на улице он хрустальный.
Хозяйка собралась в город за покупками. Таджик Радик моет ее машину.
У Гордика сегодня день рождения. Адель спрашивает меня, чего я хочу из еды.
– Да спасибо. Все есть. Разве что конфет дешевых.
Адель молча уставилась на меня. В ее глазах я читаю недоумение, злость и даже обиду. И мне кажется, что вот-вот слезы польются из ее прозрачно-серых глаз.
– Мы даже своим кошкам никогда ничего дешевого не покупаем.
Вечером Адель принесла мне в летнюю кухню два пакета с дорогими шоколадными конфетами. А собакам – куры-гриль в серебристой фольге. И торт из фуагры. Псы нюхнули торт и отвернулись.
Да, уж!
Таджик со мной не здоровается. Мужик называется! И я делаю вид, что в упор не вижу его, занятая своими обязанностями. Я в доме. Он во дворе. Но мы все же пересекаемся, и эти встречи неприятны мне. Он хмур и неприветлив. И умудряется почти каждый день припахать меня. По мелочам. А мне как-то неудобно отказать.
Два гастарбайтера в барском доме, объединенные одним рабским положением, откровенно враждуют!
И я начала закрывать дверь своего гостевого дома на ключ, чтобы хитрый азиат не подбросил мне чего-нибудь из хозяйского дворца. Украшения дорогие, например, швейцарские часы или мобильные телефоны, разбросанные по всему дому. Чтобы не подставил меня. От этих друзей всего можно ожидать. Он в дом не заходит, но моет машины в гараже, который под домом. И там есть вход в цокольный этаж. Если захочет – проникнет.
Надо же! Увидел во мне, приехавшей из Украины, даже не ровню, а человека, еще ниже по уровню жизни. И, как всякий холуй с психологией раба, начинает меня принижать. Грузить. А перед хозяевами – на задних лапках.
Интересно за всем этим наблюдать. Скоро хозяева свалят в Москву.
Как будут разворачиваться события, и не представляю. Надо красиво выйти из этой ситуации. А то я себя знаю. И ментов на него могу натравить, и вольер забыть закрыть… Если меня все это достанет. Но тогда меня выпрут досрочно. А мне еще полгода надо ишачить на квартиру.
Адель меня предупредила, чтобы я таджику не говорила, что я из Украины. Иначе участковый с меня будет брать по пятьсот рублей за нелегальное трудоустройство.
С меня возьмешь! Шиш! Адель еще не знает, что этот участковый пойдет у меня по статье за вымогательство.
Ой! Опять занесло меня! Я тут «хто»? Я же филиппинка, безмолвная, безропотная и беззащитная! Качать права? Какие права? На баррикады с метлой и поролоновой губкой? Смешно!
Сегодня у нас был шоппинг. Ездили в Геленджик. Сначала Адель выложила круглую сумму за спортивную одежду в магазине «Адидас». Набрала курточек с мехом, без меха, костюмов спортивных, обувь. Завалила пакетами весь салон машины. Она любит марки «Найк», «Пума», «Адидас». Это я уже просекла, с утюгом в обнимку. И по безмозглой стирке.
Почему безмозглой?
Стирка беспощадная, ежедневная. Машинка работает постоянно. Все новые вещи через несколько стирок становятся секонд-хендом. Черный шарфик «Адидас», кокетливо повязанный на шее Адель при встрече в аэропорту, уже прокрутился в центрифуге несколько раз. Потерял вид и форму. И, как и многие вещи, был выброшен в мусор.
Не удивлюсь, если таджик, отвечающий за чистоту мусорного контейнера, шлет стабильно гуманитарную помощь к себе на родину.
И по синему небу над Кавказским хребтом стройным косяком летят брендовые шмотки в Таджикистан. К его жене и троим детям.
И зачем так часто стирать! Будто шахтеры в доме живут!
У Адели в цоколе три гардеробные комнаты. Они напоминают небольшие бутики. Для обуви. Одежды верхней. Одежды нижней. И Адель может часами перебирать свои вещи. Пока я здесь же, в цоколе, занимаюсь ненавистным делом: выглаживаю шнурки, махровые салфетки и прочую кухонную сволочь.
Прихоть хозяйки. Это чтобы шустрая работница без дела не сидела!
После
– Я сервелат лично для вас беру. Я его не ем, – снисходительно обращается ко мне Адель.
– Я тоже колбасу не ем, – парирую я.
Хозяйка меняется в лице, кажется, обиделась. И вот-вот слезы навернутся на ее глаза.
Адель заполнила почти доверху тележку продуктами и взяла… вторую тележку. Для бытовой химии, швабр и метелок. Победоносно вскинула на меня свои прозрачно-серые глаза.
– Это уже персонально для вас.
Меня чуть не стошнило от этого. И я отошла к тележке с колбасой.
На кассе Адель выложила сумму, равную моей месячной зарплате.
Я не комментирую. И комментировать тут нечего. У ее мужа налаженный бизнес в Москве. Дома высотные строит. А мой муж родной выстраивает затейливые пирамиды. В постели. С новой женой. И мне похвастаться нечем. В отличие от Адели.
Мне даже показалось, что Адель делает все демонстративно. Красуясь передо мной. Я никак не реагирую. Тратить деньги на такое количество ненужного товара! И на продукты сомнительной пользы! Глупо. Даже если у тебя миллионы! Тем более когда ты на диете! И изнуряешь себя каждый день на бегущей ленте в спортзале.
Лучше бы вкладывала деньги в свое образование. Вузов Адель не заканчивала. Замуж выскочила в шестнадцать лет. За одноклассника. В семнадцать родила дочь. Анжелику.
Анжелику я видела издали, два раза. Мы с ней не пересекались. В семь утра она уезжает в колледж, в Геленджик. А приезжает в девять вечера. Возят ее водители. Их у них трое.
За рулем по дороге домой Адель начала откровенничать!
– Я никогда ни дня не работала. Муж меня любит. Это уже третий джип, который он мне дарит. И никогда не предупреждает. Все держит в секрете. Этот «Порше Кайен» он мне подогнал к дому. И по телефону попросил выглянуть в окно. Между прочим, стоит двести тысяч долларов. Маленькая женщина рождена для любви. А большая – для работы, – хвастливо подытожила Адель.
Я, кажется, смутилась от таких слов. И инстинктивно вжалась в сиденье молочно-шоколадного салона. В сравнении с маленькой Аделью я не была Дюймовочкой.
– Адель! В доме повешенного не говорят о веревке, – осмелела я.
Она не поняла моего замечания. Так же, как не поняла меня, когда я сказала ей на днях, что положила ключи от гаража в «Джоконду». На кустарной коробке-ключнице с портретом Джоконды золотыми буквами было написано «Мона Лиза». Не удивлюсь, если Адель только с коробкой для ключей ассоциирует Мону Лизу.
Кстати, Адель боится потерять мужа. Она мне рассказала о своей подруге, которой уже сорок лет и которую муж бросил с двумя детьми, сменив на молодуху, призванную реанимировать способности мужика к постельным сценам.Вот уж этот никчемный рыцарь! Каминный аксессуар, жлобской атрибут многих домов. И какой только мошенник-кустарь выпустил его на рынок! И сам безрукий! И славного рыцаря подставляет. С этого железного изваяния все время падают то совок, то щетка, то это примитивное приспособление для угля.
И мне все время приходится нагибаться и вставлять за плечи рыцаря эти унижающие его причиндалы. А они все равно падают на мраморный пол, да так звонко, что три хозяйские кошки, сидящие на диванах, содрогаются и смотрят на меня недовольно и почти с презрением.
Сегодня понедельник. И я вновь вылизываю дом. В субботу только навела блеск и красоту. Но за один день он опять зарос грязью.
Бесполезный труд! В доме кошки. Они линяют. Их шерсть летает в воздухе и плотным покровом оседает на все. На мебель, на одежду, на самих хозяев. Хозяева этого будто не замечают. Кошки спят в хозяйских постелях, валяются на диванах.
Впечатление, будто это их дом. Кошкин дом! А хозяева у них в приживалах!
Была бы моя воля, я бы этих кошек… Побрила бы на лысо!
Какая воля! Я филиппинка. И молча выкатываю с барской одежды кошачью шерсть специальными липкими валиками, которых у Адели целый ящик в шкафу.
А она, подлая, – шерсть кошачья, – все летает.
Я сказала Адели, что борьба с шерстью – курам на смех, если в доме три кошки. И что здесь нужно что-то кардинальное.
Адель тут же умчалась в город. И привезла из магазина специальное средство. Шерстеулавливатель. Под названием «Вьюга-7». Это нечто похожее на маленький пылесос размером со средний фонарик. Только на конце этого чуда техники не только лампочка, но и широкая труба. Направляешь трубу в воздух, включаешь свет-прожектор и видишь, как шерсть кошачья стройным косяком завьюживается в этот шерстеулавливатель.
Самый лучший пылесос среди фонариков! И самый лучший фонарик среди пылесосов!
Я только диву даюсь. И не лень ей мозги парить по всяким этим мелочам жизни. Лучше бы выпустила этих паршивых кошаков во двор, а сама Ремарка почитала. Валяется книга в дорогой обложке на ее стеклянном столике. Закладка на четырнадцатой странице. Уже месяц.
Я наблюдаю за ними, и вывод такой. Москвичи недавно обрели богатство! И Адель с удовольствием исполняет роль хозяйки большого дома, купившей на время домработницу из братской Украины и дворника из солнечного Таджикистана.
Жизнь господ скучна. Они зависят от дома, заваленного барахлом. И смысл их существования, кажется, состоит только в том, чтобы обслуживать этот дом руками чужих людей и наблюдать за этими людьми по телеку.
Ну, пойдут поплавают в бассейне, ну попарятся в бане, ну погоняют по бегущей ленте в спортзале, ну телек, ну шоппинг. И все.
Скука!
Еда варится здесь в большом количестве и не съедается. На второй день все летит в мусорный контейнер! Тупой перевод продуктов. Собакам человеческую пищу не дают.
Я, кажется, перестала бояться собак. И песни украинские пою уже не для них. Хотя с алабаем Шерханом все же осторожна. Он хитер, как настоящий азиат. Но, верю, Гордик защитит! Он не подпускает Шерхана ко мне ближе, чем он сам подпускается мной ко мне, все норовя потереться своим жирным бочком об мои колени.
Я открываю вольер после ухода дворника.
– Пацаны! Выходите! На свободу с чистой совестью!
Первым выбегает Гордик, грузный, неповоротливый, с трудом переваливается на мускулистых лапах. Тычется носом мне в ладони. Глаза преданные, влюбленные.
Я беру чесалку и чешу ему спинку, жирные бока. И Гордик от удовольствия начинает смешно попискивать.
– Ах ты, свинюка толстая, боров шелудивый! Нравится, когда я тебя чешу! Ну, хрюкай! Громче! Хрюкай!
В такие моменты Шерхан тут как тут. Тоже хочет побыть свинюкой. Но Гордик ревностно оберегает меня от его свинских притязаний.
Тут по местному телевидению я узнаю, что в Краснодарском крае решено сжечь всех свиней. Оставить лишь по три свиньи в личных хозяйствах. Для этого была привлечена прокуратура и другие силовые структуры.
Официальная причина такой крайности? Борьба с африканской чумой. А на самом деле, как возмущается народ, дело в банальной конкуренции. У губернатора края большой личный свинокомплекс.
Так что в нашем хозяйстве полный порядок. Всего две свинюки. Но зато какие!
Муж Гена все время валяется на диванах, вместе с черным котом Митяем. И вся его одежда, его мобильные телефоны, по которым он контролирует свой бизнес в Москве, все в черной кошачьей шерсти.
Ну, нравится мужику шерсть! Крепка, видно, его генетическая память! Не далеко эволюционировал он от своего первобытного предка, облаченного в шерстяные шкуры забитых зверей.
И мне так и хочется прокатить по Гене липким валиком или направить на него прожектор шерстеулавливателя «Вьюга-7».
Гену не слышно. В доме командует Адель.
Такие радости жизни.
У нас мелкий теплый дождик, от которого почему-то смылся весь нос у гипсового льва на парадной лестнице. Отвалились пласты воздушного лепного декора на фасаде дворца. И откололся большой кусок от белой колонны, подпирающей дворец.
Странно! Такое впечатление, что лев, колонны и лепнина не из гипса, как говорит Адель, а из песка и известки.
Трава уже зеленая. Скоро весна!
Я летаю с пылесосом по дому. Я в одной футболке. Все окна нараспашку. В доме нет ни одной батареи. Все тепло от пола с подогревом. Тут жарко везде. На каждом сантиметре пространства.
А у меня на Позняках зимой дубак! Какой же я была самоуверенной, когда не платила за вечно холодные батареи в своей квартире! Считала глупостью выбрасывать настоящие деньги за фальшивые услуги. Тепло не доходило до моего шестнадцатого этажа. Квартира промерзала так, что голуби, заср… пардон, заселившие техэтаж, замерзали на лету и гулко падали на бетонный пол, с которого был украден утеплитель еще строителями «Киевгорстроя».
Мы со Светкой-соседкой зимогорили в дубленках турецкого производства и в чунях из шерсти овец, выращенных в экологически чистых горах Закарпатья. В моменты наших чаепитий пар клубился не только от чашек с горячим чаем, но и от морозного воздуха в наших квартирах.
А в актах, составленных комиссией из нашего правления, значилось, что температура в наших квартирах соответствует всем нормам. Хоть помидоры парниковые выращивай! И нежных колибри разводи!
Неудивительно! Комиссия во главе нашего председателя Вовочки Черняева являлась стабильно в апреле – когда уже была аномальная жара. А вызывали мы ее еще в морозном феврале – когда в квартирах наших зуб на зуб не попадал.
Адель нашла пыль на стойке с бильярдными шарами. Я как-то не обращала внимания на эту стойку, висящую на стене. Она ткнула меня носом довольно грубо.
– Тут тоже надо протирать! Стойку, кий и шары. Смотреть за всем надо.
Я тут же, нащупав дулю в кармане, ляпнула небылицу:
– Купите средство специальное.
– Какое еще средство? – оживилась в любопытстве Адель.
– «Бильярдин № 3». Средство для чистки бильярдных шаров.
– Да-а? Не слышала о таком. Завтра же поеду в город и куплю.
Адель вернулась из города в расстроенных чувствах. «Бильярдина № 3» нигде не оказалось. Она фанатично объездила все магазины Геленджика в поисках этого мистического чистящего средства. И, кажется, уже задолбала Гену, требуя узнать у знакомых в Москве про «Бильярдин № 3».
– В Москве уж он точно есть, этот «Бильярдин № 3»! – самоуверенно говорит маленькая Адель. И у них с мужем начинается из-за этого грызня.
Побеждает Адель. Женщина-командор.Я меняю постель на господской кровати. Интересно, Адель изобретательна в любви?
И мне вспоминаются детали романа «33 эротических сна», автором которого была моя неугомонная подруга из Германии Мэрилин фон Брунненштрассе. Сменив сопливую аудиторию на озабоченную, Машка наваяла супернетленку. И тут же скинула мне роман на почтовый ящик: «Прочти его и честно скажи свое мнение. Только честно!»
Вечером я открыла свой ноутбук и ушла с головой в роман.
Роман был про любовь. Хотя нет! Скорее про эротику. Или про порнуху? Хрен его поймет! Тут уж надо быть экспертом, чтобы разобраться. Выявить зыбкую грань между эротикой и порно…
Роман назывался «33 эротических сна». Идею романа Машка взяла из собственной жизни. Как-то она купила в комиссионке кровать. Кровать красивая, украшенная на спинках коваными фигурками людей, птиц, животных. Но кровать чужая. Подержанная. Неизвестно, кто на ней спал, с кем и как, что чувствовал, как мыслил и кем вообще был.
В итоге Машке начали сниться на этой кровати эротические сны.
Каждый день, вернее, ночь ей виделся новый сон. Машка просыпалась утром счастливая и удовлетворенная. Сны были настолько интересными, с такими драматическими любовно-сексуальными перипетиями, что Машка начала их записывать. И даже блокнот и шариковую ручку привязала к кровати, чтобы всегда были под рукой!
Так у нее и получился роман. «33 эротических сна». Кровать вдохновила!
Вещи имеют свою биоэнергетику, которая может передаваться и влиять на человека, предупреждают ученые. Вот и не верь им после этого!
Пересказывать содержание романа – дело неблагодарное. Сами понимаете. Лучше всего купить роман. У Машки. С ее сайта. Набрать в Интернете ее звучный псевдоним – Мэрилин фон Брунненштрассе. И дело в шляпе. Блин, в колодце!
Честно высказать свое мнение о романе у меня не получилось. Я похвалила произведение коллеги. Конечно. А что делать? Критика только убивает творца. Обламывает ему крылья. А нам же так летать охота!
«Забавно, не избито, скандально… – с трудом подбирала я банальные слова. – Молодец! Давай дальше, в том же духе! Оттачивай перо!»
Но, очевидно, Машка усомнилась в моей искренности и дала почитать свой шедевр соседям по дому – геру Клапссу и его жене Пауле. Законопослушные бюргеры пенсионного возраста, которые всегда умильно с Машкой раскланивались, а гер Клапсс даже шляпу снимал.
Когда бюргеры прочли Машкин шедевр, они тупо перестали с ней здороваться. Особенно категорично фыркала и воротила свою пуританскую физиономию бюргерша. При виде Машки. А сам гер Клапсс на Машкины наивные вопросы по поводу вдруг резко сменившегося настроения ответил:
– Фу! Как можно такое писать? Вам не стыдно?