Записки истребителя

Кожевников Анатолий Леонидович

Шутили, болтали, пели песни до полуночи, пока накаленная докрасна печка, сделанная из металлической бочки из-под горючего, не укротила своим жаром даже самых заядлых весельчаков.

Проснулись от холода: дневальный на остановках не смог достать дров. Надо было позаботиться о тепле, а заодно - и о еде. Поезд стоял где-то среди составов, груженных лесом, рельсами, танками, пушками и людьми. Времени отправления никто не знал, в первую очередь отправляли эшелоны, идущие в сторону фронта.

Начались осторожные вылазки за дровами. По очереди ходили к коменданту, его заместителю, однако безуспешно. Грозила

перспектива ехать в холодном вагоне, но кому-то пришла в голову мысль взять дрова у самого коменданта. Так и сделали: через пятнадцать минут сухие дрова с шумом нагревали печку теплушки, а комендант ходил по путям и чертыхался по адресу похитителей.

Ребята готовились к трапезе, доставали консервные банки, сыр.

– Вот это здорово, - раздался голос Васильева. Думал, мясо, а это водичка... Смотрите, чистая водичка и немного. морковки...

Неудачник глядел на товарищей растерянными глазами.

Трофея, ничего не скажешь, - смеялся Орловский.
– А мы тоже хороши, не посмотрели, что нам подсунули начпроды. Теперь уж не вернешь.

Обладатели подобных банок незамедлительно начали проверять их содержимое посредством взбалтывания. Оказалось, что во всех литровых банках был бульон из овощей.

– На што мне эта бульон. Мы привык мясо есть, возмущался Закиров.

Вскоре в вагоне остались одни летчики, механики же исчезли. Возвратились они довольные, с видом победителей. Банки с бульоном походили на банки со свиным салом, поэтому бульон у механиков легко пошел в обмен на телятину, селедку, молоко.

– Как же вам не стыдно, - возразил кто-то из неучаствовавших в этих обменных комбинациях.
– Ведь вы обманули честных тружеников!

– Нисколько, - бойко ответил за всех механик Костко.
– Ни одного честного человека мы не обманули. Меняют спекулянты, чтобы заработать на этом в тройном размере. Ну и пусть зарабатывают...

Ехали мы долго, казалось, полк навсегда стал на колеса. В пути устраивали вечера самодеятельности с участием всех без исключения. Разнообразием репертуара и мастерством исполнения особенно отличался Гудим.

Он выразительно читал, пел с чувством, с настроением. Эти таланты инженера для меня были неожиданностью.

Днем во время стоянок поезда комиссар эскадрильи Гаврилов проводил беседы или читал лекции. В этом отношении Гаврилов был чрезвычайно изобретателен.

По одной - двум репликам он угадывал настроение присутствующих, их интерес и заводил беседу. Если надо, он мог превратить беседу в теоретический доклад, в лекцию. Причем это были не абстрактные рассуждения "на предмет" или "по поводу", а содержательный, наполненный фактами, примерами разговор, который увлекал и обогащал людей. Летчики уважали и любили комиссара.

Через двенадцать дней мы приехали на станцию Земляное, на которой было три дома. Нам предстояло разместиться в двух больших землянках, вырытых еще летом. В землянках были устроены двухъярусные нары, поставлены печи из металлических бочек. Тепло и просторно, а что еще надо солдату! Томительный месяц прошел в ожидании переучивания на новой технике. Мы освоили конструкцию новых машин так, что любой вопрос, касался ли он двигателя, самолета, спецоборудования или вооружения, был каждому предельно ясен.

– Теперь осталось только

влезть во всасывающий патрубок и пройти невредимыми до выхлопного, - шутили летчики, ожидая дня, когда приступят к практическим занятиям.

Наконец из запасного полка прибыли инженеры для проверки наших знаний. Прием зачетов обычно являлся предвестником полетов. И действительно, через два дня мы перебазировались.

На новом месте нас прежде всего подвергли тщательной санитарной обработке, потом "разоружению": были сданы на склад ручные гранаты, трофейные пистолеты. Разместились мы в школе: на втором этаже бывалые, на первом - летчики из нового пополнения.

Гаврилов, я и Кузьмин занялись изучением молодого летного состава эскадрильи. Вскоре мне прислали заместителя по летной части, старшего лейтенанта Семыкина, который сразу же включился в работу. Семыкин отличался завидной для летчика выдержкой, точностью и деловитостью. На фронте он еще не был, но обладал большим опытом подготовки кадров, полученным в авиашколе, где он работал инструктором.

До сих пор мы летали на "харрикейнах". Теперь нас пересаживали на "яки". "Як" - замечательный отечественный скоростной, маневренный и мощный по вооружению истребитель. Слава его гремела по всем фронтам. Как радовались мы новой машине! Правда, наше восторженное чувство было несколько омрачено. Командир запасного полка выделил для полетов самый старый самолет. У командира был такой взгляд: учиться можно и на старом, не дай бог, поломка или что-либо еще более неприятное - зачем рисковать? Но я решительно запротестовал против этого. Весь мой летный опыт говорил, что первый полет надо произвести на безотказной машине. Как бы ни был опытен летчик, в первом полете его внимание полностью направлено на пилотирование, на "прочувствование" управляемости машины, на то, как он опирается на несущие его крылья. А что может произойти в условиях столь огромной занятости летчика при отказе материальной части, а отказ более вероятен на старом, изношенном самолете? При некотором сопротивлении самолет выделили новый.

Первым в эскадрилье лечу я. "Як" превзошел все мои ожидания: машина стремительна, послушна и, я бы сказал, умна. "Харрикейн" по сравнению с ней кажется какой-то суздальской стариной.

За мной поднимаются Орловский, Кузьмин, Егоров, затем все остальные. Все идет прекрасно. Уверенно взлетают, хорошо садятся.

– Еще один летчик родился, - говорит Гаврилов после приземления очередного пилота.

Он прав! С каждым вылетом рождался боевой летчик. Пусть еще и не мастер, не ас - это придет со временем, - но летчик, горящий желанием бить врага и владеющий новым самолетом.

Потекли дни. За три месяца нам предстояло научить новое пополнение воевать так, как воевал наш полк, научить повадкам и тактическим приемам, выработанным коллективом бывалых.

На воздушные бои, как основное для истребителя, я обращал особое внимание. Много пришлось потрудиться над групповой слетанностью. Молодые летчики были обучены полетам в паре и звене, но не летали в составе эскадрильи. Групповой слетанности нужно было обучить на повышенных скоростях и с применением маневра, максимально приблизить условия каждого полета к боевой действительности.