Записки из страны Нигде
Шрифт:
Наши переводы, естественно, передают только содержание стихотворения, то есть только верхний смысловой пласт, который, к тому же, не является главным. Главное – это форма, причем не столько ритмическая, вербальная и звучащая, сколько графическая. То есть нашему читателю такая красота в принципе недоступна. Русская поэзия просто не предусматривает подобного восприятия, она вообще о другом.
Но как же дать русскому читателю возможность хотя бы отчасти приблизиться к тому наслаждению, которое было бы сходно с наслаждением, что переживает китайский читатель, припадая к тексту «Путешествия на Запад»?
Я думаю, Адалис сознательно сконструировала
Это вообще другой уровень перевода.
Переводчики с китайского или на китайский сталкиваются с необходимостью переводить не только слова, но и в какой-то мере менталитеты. Самое простое: при переводе моей книжки «сильфиду» заменили на «фею Чан-э», которая китайскому читателю понятна без комментариев.
Адалис же ухитрилась «перевести» саму ситуацию восприятия текста. Восточное стихотворение – это не музыка слов, это ребус, который надо разгадать. Вот этот иероглиф – отсылка к такому-то классическому стихотворению, а сочетание этих иероглифов впервые применил такой-то, а такой-то добавил туда еще что-нибудь…
В таком же положении находится русский читатель стихов «Путешествия на Запад». В первую очередь в глаза бросается форма стихотворения. Откуда в китайской поэзии все эти ямбы и хореи? Это же и был сигнал – дорожный знак, указатель: ахтунг! Читатель, включи мозг, тебе что-то хотят сообщить, здесь неправильная форма!
Любая стилистическая выделенность в тексте требует повышенного читательского внимания. Надо остановиться и поискать между строк. Разгадать ребус. Найти, откуда этот размер и откуда тот, у кого позаимствовано это выражение, у кого – другое. То есть фактически – побыть китайским читателем. Квалифицированным, насколько это возможно.
Свободные от литературы
00:00 / 04.06.2018
Когда-то давно, на школьных уроках литературы, многими проклятых, нам давали три темы для сочинения, на выбор: две строго про разбираемому произведению, например, «Образ Онегина», «Образ Татьяны», а одна – «свободная», например, «”Лишний человек” и “маленький человек” русской литературы».
И каждый раз учительница строгим голосом напоминала: «Помните: тема, конечно, свободная, но на уроках литературы не существует тем, свободных от литературы». Все примеры, все опорные точки рассуждения должны быть взяты из литературных произведений, и коль скоро у нас «Онегин», то желательно – из произведений Пушкина. Станционный смотритель – йес, мой сосед алкоголик дворник дядя Вася – ноу.
Иными словами, нас учили не выходить за границы парадигмы, хотя в ту пору мы даже слова-то такого не знали. Однако годы шли, те, кто проклинал учительницу литературы с ее требованием оставаться в рамках заявленного предмета и не скатываться в бытовуху, выросли и наконец-то обрели свободу от литературы… Так, стоп, а почему они рассуждают о литературе? Ну потому что, в общем-то, свобода слова – можно рассуждать о чем угодно.
Для меня обсуждение литературного произведения вне литературы автоматически означает, что данное произведение никакими другими достоинствами, кроме злободневности, не обладает. (Причем это вполне может
Зайду с другой стороны: а чем завлечь пресыщенного читателя? Русским слогом владеют немногие, большинство просто грамотно пишет – плюс работают редакторы (как умеют). То есть стиль как завлекалочка отпадает. Чем еще? Создавать образы, «вызывать к жизни» персонажей, от которых душа бы ух, в трубочку свернулась, а потом гармошкой развернулась, - тут тоже не все просто. Зацепить большинство читателей проще всего какой-нибудь актуальной или шокирующей темой. Это сработает в восьмидесяти процентах.
И… ловушка. Люди будут обсуждать именно тему. И даже не ее уместность или то, как она подана, - а свой личный жизненный опыт. «У меня все было не так». «Лично я пережил(а) гораздо худшее». «Моя соседка испытала беду покруче, а отнеслась к ней по-другому». «Автор(ка) не имеет права вообще касаться этой темы, так как не видел(а), не нюхал(а), не щупал(а), - а вот я – и то, и другое, и третье, но было все по-другому».
Иными словами, обсуждение идет не по литературной «линии», а по «житейской», обывательской, причем зачастую затрагивает поднятую в произведении тему чисто по касательной. Аргументация сводится к тому, что «в моей жизни было по-другому».
И это, с моей точки зрения, опасный признак. Вещь может быть написана хорошо или плохо, это не имеет значения. В обсуждении говорят вообще не о стиле. Не о том, насколько ярко раскрыты образы. Не о мастерстве построения диалогов. Говорят исключительно о своем личном жизненном опыте.
То есть мы имеем дело с ситуацией, когда «читатель провалился».
Любое произведение искусства (кроме архитектуры) полноценно существует только в том случае, когда его воспринял зритель, слушатель, читатель. Искусство – это вещь, так сказать, обоюдная. Писатель мог написать хорошо, но текст не прочитали. Или же ему «выдали» восприятие, свободное от литературы, то есть фактически прочитали текст не о тексте, а о себе самом, и только о себе самом.
Согласна, актуальность темы провоцирует на подобное восприятие. Но вместе с тем мы видим, что освобождение от злой учительницы литературы взрастило невоспитанного читателя. Читателя, который не умеет читать текст как текст, а созерцает как бы поверх написанного автором исключительно жизненный опыт – свой, тети Маши и соседа дворника алкоголика дяди Васи, и у всех сложилось не так, как у героев книги, поэтому (делается вывод) автор написал ерунду. И этот «ценный» опыт подобный читатель транслирует как «отзыв на книгу».
Следует ли отсюда, что писатели не должны отзываться на актуальные проблемы современности? Да нет, писатель, в идеале, существо свободное и пишет о том, о чем считает нужным, в том числе и о сиюминутном. Вопрос ведь – как он пишет.
Возьмем самый яркий и всем известный пример – «Отцы и дети». Тургенева раскатывали в тонкий блин именно за то, что он как-то «не так» изобразил нигилиста. Как он посмел, ведь речь идет о новых людях с передовыми идеями! То есть невоспитанный читатель, в сущности, был всегда… Тургенев написал шедевр, который остался в литературе, не потому, что изобразил нигилиста, а потому, что написал хорошее литературное произведение. Яркие образы, искрящиеся жизнью диалоги, глубокие мысли, великолепный русский язык. Сиюминутное можно обессмертить только таким образом.