Записки из страны Нигде
Шрифт:
На моей памяти, повторю, это единственный случай полноценного воплощения «тотемического» принципа изображения животного внутри человека. А тема-то интересная…
Ритм прозы
00:00 / 14.04.2018
В прозаическом произведении, даже таком большом, как роман, должен быть ритм. Это вещь неочевидная, и я о ней в принципе никогда серьезно не задумывалась. Тем более не выработала рецептов – как этого добиться. И все-таки ритм имеет очень большое значение.
Дело
Этому, наверное, нельзя научить, но о существовании такого феномена, как внутренний ритм прозы, стоило бы говорить побольше.
Почему я часто бросаю худлит, даже не забравшись дальше пяти страниц? Нет течения реки, нет движения танца. Меня как читателя пресыщенного, прочитавшего слишком много книг, нужно схватить и увлечь. Я должна ощутить биение чужого сердца, потянуться, пойти на звук. А звука нет. Бесформенность и какофония. Фразы могут быть грамотно составлены, но это школярство, и я сразу вижу, что текст вылизывали два редактора и три корректора: дитя при семи няньках, гладенькое, ровненькое – и это в самом лучшем случае. Еще чаще из прилизанного текста упрямо высовываются рожки и ножки английской школы – кальки с английского, полное отсутствие чувства русского языка, его вкуса.
Русский язык позволяет создавать прозу в ритмическом отношении очень гибкую. Наверное, впервые я это ощутила, в очередной раз перечитывая «Войну и мир». Да, Толстой писал чудовищным языком, он загромождал страницы какими-то деспотическими (иначе не скажешь) – даже не фразами, а периодами… И вдруг я услышала вальс. Тяжелый, медленный, с замиранием и чуть притормаживающим гулким барабаном на ударном такте: ббббухххх… два, три… ббббуххх… два, три…
Очень медленно в воронку этого мощного вальса затягивало все, всех: героев войны и героев мира, рассуждения, споры, влюбленность, смерть, Москву, Наполеона и Александра, борзых собак, мечты Николеньки… читателя…
Это великое мастерство гения. Не пытаясь никого поставить на одну доску с Толстым, все же скажу: а у кого учиться-то, как не у гениев?
Я твердо убеждена в том, что даже роман должен иметь, помимо структуры, помимо сюжета, помимо – самое главное! – персонажей, которые читателю должны полюбиться, - еще и этот внутренний ритм, свою музыку. (Для рассказа это еще важнее.)
Музыка позволяет манипулировать текстом еще более искусно. Слом ритма обязательно вызовет ответную реакцию читателя, заставит его насторожиться – и лучше ощутить авторский замысел. Единый ритм заставит читателя пройти с автором весь танец до конца, выдохнув в финале.
…И я понятия не имею, как это можно сделать чисто технически. Писать под музыку? Но сначала эту музыку надо услышать. Понять хотя бы, что это – марш, вальс, танго, фокстрот. (Кстати, по моим наблюдениям, военная тема – почти всегда вальс, а не марш… но это неточно).
И потом уже можно под правильную музыку вслух читать куски своего текста и сверять: звучит, не звучит, диссонанс или так, нормальненько, гармонично?.. Многие авторы пишут под музыку, и это правильно.
На самом деле я не могу конкретно сказать, как чисто технически сделать текст ритмичным. Стивен Кинг, вон, советует убирать наречия. Это его метод, но не мой. Я знаю только, что если в тексте нет ритма, то он становится блеклым, и нужен очень интересный сюжет, чтобы я не бросила. А интересного сюжета нет без интересного героя. А героя интересно не покажешь, если язык у автора похож на манную кашу… Такой вот замкнутый круг.
Рукописные книги
00:00 / 18.04.2018
Когда-то
«Средневековье какое-то, - ворчали мои домашние. – Скоро от руки фолианты переписывать начнет».
Ну а что? Еще раньше, когда у меня не было пишущей машинки, я так и делала. От руки была переписана повесть Яна Грабовского «Тузик, Рыжий и гости» (про собак). И я долго потом помнила ее почти наизусть.
А еще были мои собственные сочинения. Не помню, почему до какого-то момента так называемая «общая тетрадь» - толстая, в клеенчатой обложке, - была для меня предметом роскоши. Видимо, в семье было принято считать, что покупаются только необходимые вещи. Зачем шестикласснице общая тетрадь? Все задания у нас писались в обычных тонких тетрадках.
Зачем? Она такая… толстая. Она же на ощупь как настоящая книга. В конце концов мне купили одну, в желтой обложке. На эту обложку я перевела драгоценную переводную картинку с цветком. И начала писать.
Я писала умопомрачительную повесть про шестнадцатилетнюю (то есть совершенно взрослую) девушку по прозвищу Шиповник. Все имена в повести были выдуманные, и я их сейчас не помню. Повесть, к счастью, не сохранилась. Девушка Шиповник была отважной, независимой, отлично ездила верхом, стреляла из лука и пистолета, бегала как летала, ничего на свете не боялась, - короче, представляла собой мой точный портрет. Именно такой я собиралась стать. И уж если ездить верхом, то на необузданном диком мустанге и непременно без седла. Ведь мустанг будет ощущать мою дикую необузданную душу и понимать каждое мое движение. А всех остальных он будет сбрасывать и топтать копытами.
Позднее я видела разные образцы самиздата, чаще всего – слепые перепечатки унылой диссидентской литературы. Попадались и полузапрещенные стихи Цветаевой, и просто тексты, которые было трудно достать – например, «Мастер и Маргарита». Видела целую библиотеку перепечатанных и переплетенных фантастических текстов, вроде Эндрю Нортон или Айзека Азимова. Переводы были самопальные, перепечатки – в меру сил и умений. Позднее все это было издано, отредактировано и переиздано, переведено заново и издано уже без опечаток. Как, в общем, и все остальное.
Однако в общем потоке самодельных книг эти – не самые интересные.
Самые интересные – авторские, существующие в единичном экземпляре.
Я уж думал, что никогда больше такого не увижу, но поездка на Камчатку буквально вернула меня в прошлое.
Впечатление такое, что традиция рукописных книг там и не прекращалась.
В школе номер 30 города Петропавловска-Камчатского мне показали выставку рукописных самодельных книжек, созданных учениками. Причем не одного поколения. Да, там это идет от преподавателей, от библиотекаря, по чьей инициативе проходят такие выставки. Но дети ведь пишут сами. Кто-то - откровенный плагиат, многие рассказывают о домашних питомцах, в основном о кошках. Более интересный пласт такой литературы – описание случаев из жизни класса, как реальных, так и полуфанастических или полностью фантастических. Одноклассники и учителя наделяются какими-то особыми свойствами (или выделяется и утрируется какая-то черта характера – обычно это юмор, понятный только своим) и помещаются в странные обстоятельства, например, во время турпохода с классом приземляется летающая тарелка. Далее идут приключения и развязка или открытый финал.