Записки мерзавца (сборник)
Шрифт:
– - Пятаков никогда не бери, -- учит меня Саша, -- пятак на теле чувствуется. Ты норови две штуки по копейке или один трехкопеечник...
Я так и делаю, и ничего, сходит. Но зато и Саша в долгу не остается. По два часа он мне рассказывает о городах, где он с отцом своим по делам бывали, о пароходах, на которых они ездили, о театрах, о гаванях, об устройстве хлебных ссыпок. Чего-чего только не видел Саша! Я ему раз принес проспекты свои драгоценные, так он посмотрел и, оказывается, на этих самых пароходах много раз ездил.
– - Погоди, погоди, Юрий, вот отец мой помрет, все деньги мне оставит, ты к тому времени вырастешь, и поедем мы, братец ты мой, в город Каир. Там фиников в лавках не покупают, а прямо с деревьев
В городе Гамбурге Саша также обезьяну видел, которая во фраке и манишке ходила, падэспань с дамами танцевала и рыбу без ножа ела. Саша уверяет, будто он эту обезьяну за тысячу двести рублей купил и в отдельном вагоне вез, только на русской границе пришли жандармы, обезьяну отобрали, а Саше морду побили и на документе печать с закорючкой поставили... Есть у Саши один товарищ, с которым они вместе ночлега ищут. Длинный, нескладный, веснушчатый, бородой до глаз оброс, ходит и летом и зимой в рваном ватном пальто с съеденным молью воротником. Штаны у него редко бывают, большей частью он пальто на голом теле носит. Сиделец монопольки называет его почему-то "Товарищ Клейстеров", хотя фамилия его Гнилозубов и сам он не из рабочих, а из черкасских чиновников.
– - Товарищ Клейстеров, нет ли у вас новеньких карточек?
– - кричит сиделец.
– - Я бы вас косухой угостил...
Гнилозубов роется в карманах, достает засаленные карточки и протягивает сидельцу. Тот как загрохочет... слюна брызжет. Смотрит не меньше получаса, пока босые покупатели шуметь не начинают... И наливает Гнилозубову косуху особой перцовой, которая в банке из-под варенья содержится. Один раз, когда Саши не было, а ждать его долго пришлось, я Гнилозубова робко попросил:
– - Нельзя ли мне ваши карточки посмотреть?
Он на меня грозно метнул:
– - А что ты мне за это сделаешь...
– - У нас сегодня холодная телятина на ужин, хотите, я вам кусок украду...
– - Телятина, говоришь... Ну, ладно. Не люблю я, правда, телячьего запаха. Не то навозом, не то мамкой потной пахнет. Ну уж для Сашиного приятеля...
Долго я разглядывал карточки и никак не мог понять, почему сиделец так смеялся. Что ни карточка -- голые люди, что-то друг с другом делают, а что -- неизвестно. Гнилозубов стал было объяснять, но видит, я глазами хлопаю и лоб тру, бросил и сказал:
– - Вырастешь, за девками бегать начнешь, все поймешь...
Саша пришел, про карточки узнал и очень рассердился:
– - Ты, Гнилозубов, дурак, в ребенка половые понятия другим путем надо внедрять...
– - Что такое половые понятия?
– - спросил я Сашу.
Саша покряхтел, поиграл, позвенел пустым шкаликом и понес такую околесину, что я домой как во сне ушел.
К отцу с матерью с этого дня я начал относиться враждебно. Все они мне врут, и слушать их больше невозможно.
Весной меня отдали в казенную классическую гимназию, и там к концу первой же четверти я все узнал и все карточки понял.
IV
ДРЕВО ЖИЗНИ
...Видно, в городе нашем в самом воздухе заключались микробы коммерческие. Отец мой -- врач, мать -- девица благородного звания; о ней в домовой книге записано: "дворянка, занимается домашним хозяйством". Во всем роду нашем купцов не было. И только я один попал во власть искусам торговли.
В пятом классе я был, когда меня из гимназии выгнали "за превращение учителей в лошадей"... Никого я в лошадей не превращал, дело совсем простое. Время весеннее, степь от пьяного базара в многоцветном уборе, в классах скучища, вонища, сонная одурь. Учусь я отлично, схватываю на лету, а вот сидеть и слушать, как товарищей тупоголовых в сотый раз о сумме углов в треугольнике расспрашивают... Нет уж, покорно благодарю. Задумал я организовать тотализатор, точь-в-точь,
Значит, после второго звонка через залу шесть учителей шествуют. Кто первым в залу по лестнице подымется -- тот и выиграл. Ставка -- гривенник. Десять процентов удерживаются в пользу содержателей -- то есть в пользу мою и товарища моего по парте Никогоса Вартаньяна -- парня к наукам неспособного, но со смекалкой быстрой и безошибочной.
Первые две недели предприятие мое процветало. Ежедневно к обеду у меня и Вартаньяна оказывалось в кармане по хрустящей пятерке. Ежедневно вечером, обвязав светлые гимназические пуговицы темными лоскутами и сорвав герб с фуражки, отправлялись мы в биллиардную "Самсун", выписывали по бутылке кахетинского, пожирали по несколько порций шашлыка, а потом до полуночи мелили кии, щелкали шарами и ввиду общего к нам уважения допускались к участию в знаменитейшей игре "батифон". На столе два шара. Полагается своим шаром загнать в лузу шар противника. Играют двое, остальные мажут. Подслеповатый тапер запузыривает "Вальс над волнами", "Кэк-Уок", "Черные гусары", биллиардная плывет в сизом дыме Асмоловских папирос, багровые казачьи офицеры без кителей, расстегнув пояса шаровар, засучив рукава, цокают шарами, а мы с Никогосом млеем от радости в густой толпе мазильщиков... Тут и старый отцовский пациент, помощник городского бухгалтера -- Иван Степанович Мазиров, о котором отец каждой весной за обедом осведомляет мать: "Сегодня опять Мазиров приходил. Снова захворал..." Тут и непримиримые враги нашей классической гимназии -- обладатели желтых кантов, реалисты, тут и лицо с гигантским носом, неповторимым по количеству бородавок, Христофор Христофорович Дастарханов, пионер шантанного дела на Юге России, нередко промелькнет и лисичья мордочка "внеклассного надзора", и тогда мы с Никогосом немедленно без курток устремляется на двор и стоим в холодном ретираде до тех пор, пока "Кацо Артем" не постучит в дверь:
– - Послушай, твой сволочь смылся, очень интересный игра идет... Дастархан вторую Катьку разменял. Хозяин очень боится, не фальшивый ли...
Снова закуриваем "Дюбек-лимонный" и снова с замиранием сердечным следим за исходом игры. Исход для нас почти всегда плачевен. К первому часу ночи в кармане пустое портмоне, и можно идти домой. Жалко немного, что играли мы неправильно. Ставить бы на коротконогого есаула, а мы соблазнились могучими белыми бицепсами веселого сотника...
Ну, ничего, завтра с утра интересная "записка": в шестом классе письменный по алгебре, а в третьем русская диктовка. Словесник и математик оба еще до звонка в классы отправятся, чтоб тетради раздать. Игра будет сильная. Кто из двух раньше в зале появится?
Дома еще не спят. Мать заказывает Агафье обед на завтра, отец только что вернулся с визитов, сидит в халате, отрывистыми глотками пьет крепкий холодный чай и вдумчиво раскладывает на столе редкие пятерки, засаленные трешки, порванные рублевки, кучку серебра -- дневной урожай, снятый с нивы страждущего человечества. При моем появлении он, не подымая головы, лениво спрашивает:
– - Шатаешься все? В каком кабаке был?
– - Ничего не в кабаке. Просто сидели с товарищем, готовились к завтрашнему письменному...
– - Ну, смотри, смотри, как бы за эти подготовки ты из гимназии не вылетел...
Быстро раздеваюсь, ложусь в постель, зажигаю свечу и начинаю готовить уроки. История? Успею прочесть на перемене. Две задачи по алгебре? Спишу у Власова. Русский? Выучить наизусть воспитание Онегина. Это и учить нечего, с восьми лет знаю. Закон Божий? Батюшка завтра обещал не спрашивать, а продолжать спор о бессмертии души... Остается латынь: Облокотясь о тумбочку, выписываю десяток слов, в секунду пробегаю подстрочник и тушу свечу...