Записки нечаянного богача 4
Шрифт:
Впрочем, благословил таинственный священник Головина вполне привычно, без сюрпризов. Чёрная ряса, остроконечная шапочка, чернёного серебра борода и брови. От совсем уж обычного отличали его только руки с глазами, стать богатырская и причёска, больше уставная, чем церковно-приходская. И то, что вместо креста на груди висел какой-то овальный медальон вроде финифтиевого, с изображением, кажется, Богородицы.
— Пойдём, ребятки. Времени с запасом, прогуляемся до собора, может, расскажете чего, — в голосе его не было ни тени сомнения в том, что мы расскажем.
—
— Не под Балашихой ли те курсы были? — легко поинтересовался я, вспомнив какие-то мемуары одного из ветеранов специального подразделения «Каскад». Там, по легенде, при Союзе был какой-то дорожный научный институт. А на деле тренировали и выращивали лютых чудо-богатырей.
Головин сбился с шага, прищурившись так, что фразу «Дим, ну я же просил!» расслышал в его взгляде даже скептик.
— И там тоже, Дима. Я много где побывал, прежде чем «отринул мирское», — благосклонно кивнул Филарет. И кавычки вокруг последней фразы были слышны явственно. Как, пожалуй, и те, что должны были обрамлять его новые должность и позывной. Нет, на архиерея он был похож очень. Но не только.
— Мы, владыка, с самолёта прямо, аж из самой жаркой Африки, восточной её части. Перелёт, бессонница, суета всякая перед вылетом. Вы извините меня, если я вдруг не то что-то ляпну, — развёл я руками. А Головин кивнул, скорбно подтверждая, что за «ляпнуть» у меня дело не станет.
— Я знаю, когда и откуда вы прилетели, Дима. И что времени у вас немного. И что ты, не самый примерный сын матери-церкви, сподобился посетить наши палестины, набившись в гости с таким напором, что референты, наверное, тоже до сих пор не ложились, перенося планы и встречи владыки Лариона, — бывший полковник умело сочетал разные эмоции, крючки и вбросы так, что в три предложения выбил всех моих внутренних советчиков, как в тире. И я наконец-то запоздало вспомнил, что молчание — золото.
— Но помощь страждущим — наш долг. Поэтому даже не сомневайся — ты получишь желаемое: совет, поддержку, смотря что тебе нужно.
Что-то было очень знакомое в ситуации. То ли бритвенной остроты взгляд из-под густых бровей. То ли исполненный глубокой, прямо-таки бездонной тоски овал лица Головина. То ли всплывший в памяти образ парадного металлоискателя, но в этот раз не в тёмной кладовке, а в сырых стылых монастырских катакомбах. И я снова промолчал. Вместо меня высказались не ко времени очнувшиеся фаталист и скептик. И не к месту абсолютно — уверен, таких выражений в этих стенах избегали даже самые заблудшие овцы. Но я мнения разделил. Потому что перед нами возле нарядного домика с зелёной луковкой купола и ярко блестевшим крестом стоял знакомый «космолёт» с тремя машинами сопровождения. И около него дожидался эрудит и умница, тёзка великого русского писателя и брат Тёмы, Фёдор Михайлович Головин.
…Второву
— Михаил Иванович, здравствуйте! Отвлеку на минуту? — Лорд, провожавший нас до самого аэропорта, и попутно накачивавший важной информацией о секторах экономики и их связях промеж собой, густо пересыпая всё это цифрами, которые, разумеется, в голове у меня не застревали, аж скривился. В его оксфордской картине мира так разговаривать с серыми кардиналами не то, что не рекомендовалось, а было строжайше запрещено. Но он, к чести своей, уже значительно лучше реагировал на мои импровизации, от классики мировой буржуазии далёкие.
— Уже отвлёк, — весело отозвался мощный старик, — говори давай, минут пять у меня как раз и есть.
— Я, откровенно говоря, не знаю, с чего в таких случаях начинают, поэтому прошу заранее прощения за экспромт, — предупредил я сразу.
— Заинтриговал, Индиана, — веселье уступило место пристальной сосредоточенности мгновенно, как хорошо и долго тренированное. — Копи царя Соломона? Рудники серебряные? Золотые россыпи опять?
Я, к счастью своему, эту песню тоже знал, поэтому поддержал переброску метафорами:
— Скорее, дом хрустальный на горе для неё, Михаил Иванович. За гору поручусь, а вот про дом и особенно про неё — лучше бы при встрече, если честно, — чуть подпустил я туману.
— Настолько удачно поохотился? — казалось, он смотрел мне прямо между глаз, и то, что нас разделяло несколько тысяч километров, ему ничуть не мешало.
— Вообще не то слово, если честно, — признался моим голосом скептик, только что слёзно умолявший не звонить никому, а потом — положить трубку, пока нам не ответили.
— Когда будешь в Союзе? — наверное, если он перешёл на архивную по нынешним временам терминологию, то заинтересовать его мне удалось. К добру ли?
— Сейчас вылетаю из Танзании, через часов девять буду в Москве. В полдень мне назначил встречу коллега сослуживца Вашего, Юлика, — да, понятно, что лично я бы падре вряд ли так когда-нибудь назвал, так что и за глаза не стоило, по-хорошему. Но ничего умнее в голову не пришло.
— Возле метро по красной ветке? — шуток больше не было, включался он неописуемо быстро и на полную мощность. А я, к стыду своему, из всех разноцветных веток знал более-менее только свою, Таганско-Краснопресненскую. Оставалось надеяться, что в Истре за то время, пока нас не было, не успели выкопать новую станцию.
— Нет, на даче, где речка петляет, — выдал я всё, что очень примерно помнил про расположение монастыря.
— Понял. Лады, прилетай — поговорим. В двух словах обрисуй так же, как про дачу, сможешь? — ого, даже так. С задачей заинтересовать мы справились блестяще, надо полагать. Раз уж он даже по своей, наверняка очень-очень хорошо защищённой линии перешёл на язык Эзопа. «Язык и кто?..» — переспросил поражённый фаталист.
— Если коротко — то тёзка сослуживца Вашего щит бы сковал больше и быстрее, — вывернул мысль я, да так, что и сам не сразу понял. Наверное, опять реалист подключился.