Записки нечаянного богача 4
Шрифт:
— Никак, и Дерево видал? — с подозрением и, кажется, даже какой-то издёвкой спросил Алексеич.
— Там много деревьев, Пётр Алексеевич. Лес же. Хочешь что узнать — ладом спрашивай, а не кружи! — реалисту явно надоела эта софистика-чекистика, и он снова влез вперёд меня. Получилось чуть громче и ниже обычного, а в старом советском директорском кабинете — так и вовсе загудело.
— Этот сдюжит, Вань! Дожили-таки до светлого денёчка! Не жлобьё, не плесень какая — натуральный хозяин, да и земля его признала уже, видно по нему. Такому палки в колёса совать — дураком быть. Недолго, причём, — замысловатый дед говорил вроде как и приятно, но ни разу не понятно. И явно знал гораздо больше, чем говорил, чем интриговал необычайно. Качество мудрого. Ну, или хитрого.
— Позвал
Я глянул на Тёму и кивнул. Тот привычно прищурился, видимо, пытаясь найти контраргументы. И, не найдя, вытащил трубку:
— К зданию конторы, второй этаж, кабинет директора. Без спешки, чаю попить зовут.
— Ну вот, — древний дед расплылся в довольной беззубой улыбке, как если бы что-то очень хорошее и важное сделал. И будто бы закемарил, как со стариками случается.
Мы с Иваном Трофимовичем, фамилия которого оказалась Минин, это я по многочисленным грамотам с дипломами понял, разложили на свободном месте громадного приставного стола карту, тоже заслуженную, кое-где заботливо подклеенную с изнанки, не скотчем — бумажными лентами, а местами даже полосками из старых газет. Директор леса показывал и рассказывал, водя по отметкам кривым узловатым пальцем, с широким и плоским желтоватым ногтем, а я слушал и запоминал. Иногда задавая наводящие вопросы и отмечая галочками в голове получаемую информацию, которая будто бы сама разъезжалась по нужным углам, как на большой сверхсовременной почтовой или логистической сортировке: это — Серёге, это — по Тёминой части, об этом лучше при случае переговорить с Михаилом Ивановичем. Странно, но объём новой информации не пугал, а наоборот как-то воодушевлял, появился тот самый кураж, когда не только глаза, весь Дима целиком, пожалуй, боится, но руки делают, а голова думает, что нужно будет сделать следующим. Страшно было только слушать о том, как с конца восьмидесятых ровная и размеренная работа леспромхоза превратилась в борьбу за выживание, с переменным успехом. То, что земля не ушла сперва явным бандитам, а потом иным дорого одетым шустрым ребятам, было больше похоже на небывалое чудо. В голове нарисовалась сама собой картинка, как три богатыря, три мастодонта и реликта советской эпохи выдерживали натиски вихрей нового времени. Времена менялись, а натиск не ослабевал, подбирая всё новые варианты и решения, как откусить и продать подороже что-то чужое. Вокруг за последние лет пять образовалось несколько десятков дачных товариществ и коттеджных посёлков, в тех местах, что, вроде бы, никому не нужны были с конца девяностых. Года не проходило, чтобы не приехал или позвонил очередной уверенный в себе и обладающий связями и знакомствами красавец-мужчина, чтобы облагодетельствовать вождя диких селян дикими деньгами. И с каждым годом отказывать им становилось всё сложнее. Кажется, Трофимыч втихую радовался, что теперь будет, с кем встать плечом к плечу.
— Иван Трофимович, а как Вы посмотрите, если я у вас какую-нибудь часть предприятия выкуплю? — задумчиво спросил я, глядя на карту, где под пальцем директора таились под водой вековые залежи морённых дубов, обнаруженные давно, но так и не извлечённые.
Дед раздул ноздри, став похожим на огромного бульдога ещё сильнее.
— Ты себе представить не можешь, сколько раз я на этот вопрос отправлял просителей в грубой форме очень далеко, мамкина лямка! — выговорил он, наконец. И глаза прям искрили. — Что, мало земельки? Тоже всё надо, и сразу, докуда рука дотянется?
— Неа, — совершенно равнодушно и даже как-то чуть рассеянно ответил реалист, не сводя глаз с карты, — всё мне точно не надо, тем более сразу. Просто думается мне, что так будет проще, быстрее и для посёлка безопаснее.
— Обоснуй? — чудом обошёлся без мата пыхтевший здоровенный старик.
— То, что работать надо будет именно тут — это к бабке не ходи. Из светлого дорогого офиса в Москве я и не хочу, и не умею. Есть умельцы, конечно, специально обученные, но не хочу я так. Значит, нужно будет тут сидеть, пока городок не отстроится.
— Нечестно? — у деда брови аж подскочили и румянец тёмный отступать начал.
— Ну да, — оторвался, наконец, я от карты. Отметив, что там, где я помнил царь-дерево, на ней было непролазное болото. — Я не люблю всё вокруг деньгами мерить. Хоть это иногда и выходит очень неожиданным боком. Вон, седой мальчик подтвердит, — и я ткнул вправо большим пальцем в Головина, который немедленно закивал с самым скорбным видом.
— Честь знает. Слова верные говорит. Не крутит ни руки, ни ещё чего — культутрно интересуется. Подфартило под старость, Вань, — проскрипел старым колодезным журавлём Пётр Алексеевич. Кажется, даже не проснувшись.
В это время в дверь как раз зашли Лёха и Слава, последний, ясное дело, боком, под его фигуру не в каждой стене дверь находилась. Поздоровались тихо-мирно и уселись за дальним концом приставного стола, ближе к самовару, поглядывая с интересом на интерьер и хозяев кабинета. Которые были словно единым целым.
— «Деньги — деньги — дребеденьги, позабыв покой и лень…» — взвыл тут из моего кармана смартфон голосами ВИА «Фестиваль» из мультика «Остров сокровищ», того самого, 1988 года, который всем советским детям рассказал про алчного мальчика Бобби, о вреде пьянства, пользе спорта и от том, что «Фортуна — лотерея». Вздрогнули за столом все, кроме меня и спящего динозавра — Петра Алексеевича.
— Салют, Серёг! Какие новости? — спросил я в трубку и вопросительно кивнул на пачку сигарет, глядя на хозяина. Тот только кивнул и выудил откуда-то из-под стола справа настоящее чудо: древесный нарост вроде чаги, покрытый снаружи сперва тончайшей затейливой резьбой, а поверх — лаком. Вот в какие шедевры тут народ десятилетиями бычки тушил, надо же!
— Дима, это для тебя, наверное, не новость, но ты — очень удачливый человек! — слёту не удивил Лорд.
— Угадал, не новость. Но каждый раз диву даюсь, мягко говоря, — покосился я на Тёму, у которого, кажется, втрое выросли уши.
— А ещё — у тебя очень, очень хороший финансовый поверенный! — его явно аж распирало там, в Африке.
— И скромный, как Бог, — плеснул я вполне оправданной лести.
— А ещё — Родина — мать! — неожиданно закончил он, не поведясь на подколку насчёт ложной скромности.
— А вот тут поподробнее, — насторожился я.
— Помнишь площадь участка, что мы поменяли? — слышно было, что он улыбается.
— Что-то, сопоставимое с Люксембургом… или Лихнетштейном, — со свойственной гуманитариям рассеянностью ответил я, заставив Головина снова приложить ладонь ко лбу в известном жесте.
— Если коротко, то Родина взяла у тебя Качвано Пэндо и полосу вокруг, стометровую, кое-где до двухсот метров, — выдал Лорд и замолчал.
— И?.. — подбодрил я его, очень примерно представляя, и территорию участка, и что там могло остаться за всеми этими полосами.
— И всё! В смысле, всё остальное — твоё! Я говорил вчера со Второвским Главбухом, он предложил поучаствовать деньгами, — гордо выдал он.
— В чём? — я растерялся окончательно.
— В рекреационном центре же! А, ты ж не в курсе совсем, тьфу! — Ланевский зачастил так, как, пожалуй, никогда до этого, будто связь должны быпи прервать с минуты на минуту. — Зинаида Николаевна съездила с Ильёй и Мутомбо к Мсанжилэ. Та сперва бухтела, что, мол, Волку досталась земля духов, а он на неё кого ни попадя притащил, но как-то там сговорились они. Представляешь, с семидесятых не виделись, тогда Фетова тут впервые была! В общем, порыдали, пообнимались, повспоминали, и решили, что никакой обиды духам нет, раз к ним такие уважаемые люди на поклон приехали. А потом ведьма рассказала Зинаиде Николаевне про воду и грязь!