Записки нечаянного богача 4
Шрифт:
— Нет, вот ты объясни мне, — пытал меня Тёма, скользя по снегу между деревьями не громче, чем взлетал бы на расстоянии пары шагов голубь. — Вот какого пса с тобой всё время что-то происходит? Ты цыганку, что ли, матом обложил в детстве?
— Сам бы не отказался узнать, Тём, — пропыхтел я. Двигаясь следом за ним по вполне нормальной и заметной лыжне со звуком опаздывающего на поезд лося. — И насчёт детства — точно нет. Я тогда такой лапочка был, на фотокарточки смотришь — диву даёшься, куда что девается?
— Та же фигня, — вздохнул краса и гордость.
— Иди ты? Ты тоже
Так и шли, подкалывая друг друга и пугая смехом белок и птиц. Пару раз видали белых зайцев, следов же их, приметных, треугольных: два длинных по бокам сзади и два коротких в ряд впереди, было и вовсе несчитано. И лесок в эту сторону был не такой густой, как в самом начале, вокруг царь-ели — шли прогулочным шагом.
Выстрелы были слышны уже давно.
— По банкам садят, — равнодушно заметил Головин, когда я насторожился. — Километра два с лихом до них. Трое стрелков: две двустволки, «тулки», вроде, и «сайга».
Спорить с экспертом, что среди леса влёт на слух по голосам различал стволы и калибры, как я — ворону от сороки, было глупо. Кто на что учился. А уж он-то науки впитывал и тренировал явно с большими усердием и успехом. Поэтому, когда правая рука его поднялась вверх, а потом указала кистью следовать за ним налево, я возражать тоже не стал.
На площадку возле избушки, невеликой, в два окна, почти вросших в землю, вышли по натоптанным следам, судя по заветренным краям лыжни — вчерашним. Рядом с первой колеёй от полозьев, глубокой, легкими лентами тянулась вторая, видимо, оставленная лесником. На дворе, хотя забора вокруг никакого не было, стояли три вооружённых мужика сильно в возрасте.
— День добрый честной компании да Бог в помощь! — опередил меня Головин. Наверное, к лучшему — у него всяко было побольше опыта в общении с вооружёнными людьми. Находившимися, к тому же, как говорится, «будучи находясь в состоянии».
— И вам не хворать, — прогудел самый большой и, кажется, самый старший дед с бычьей шеей и щеками бульдога. Очень крупного и очень старого.
— Угостите сигареткой, а то так выпить хочется, что переночевать негде? — продолжал паясничать приключенец, вгоняя в тоску моего внутреннего скептика. Сам же при этом снимал рюкзак, заметно стараясь не делать движений резких и лишних. Старые охотники, конечно, народ обстоятельный, с техникой безопасности знакомый, но случайности потому так и называются, что их редко ожидаешь заранее.
— Чего б не угостить, если человек хороший? — кажется, заинтересовался большой.
— Куревом богаты, а вот насчет выпить — посложнее задачка, — включился второй, чем-то напоминавший сенатора Кузнецова и Ивана Степановича, главного врача из Белой Горы. Наверное, аккуратно подстриженными седыми усами.
— На этот счёт — ни слова больше! — и вождь приключенцев жестом фокусника достал прямо из закрытого, вроде бы, рюкзака, и поднял над головой двумя руками четыре бутылки. И ведь ни разу не звякнуло ничего до сих пор! И это я ещё колдун!
— О! Наш человек! Проходите, гостями будете! — оживились все охотники до водки и банок.
Мы сидели в комнатушке с низеньким потолком, полом, выложенным
Большой дед, Иван Трофимович, оказался директором Княжьегорского леспромхоза. Пост этот он занимал тыщу лет, как признался сам. И то, что больше действующих относительно крупных предприятий, если верить Серёгиной справке, в посёлке не было, говорило в пользу старика лучше всего. Хотя он, кроме этого, оказался замечательным рассказчиком и увлечённым охотником — байки травил так, что заслушивался даже внутренний фаталист.
Главный врач, Пётр Ильич, но не Чайковский, а совсем даже Бунин, тоже охотник со стажем, чудесно пел, пародируя то Утёсова, то Бернеса. А когда я спросил, не оканчивал ли он, часом, академию имени Кирова в Ленинграде, вскинулся и завалил меня вопросами: как я догадался и кого ещё оттуда знаю? Чудом удалось свалить всё на случайное удачное предположение, под издевательским взглядом Головина, в котором громко звучала фраза про Штирлица и провал.
Лысый, но с шикарными — перец с солью — усами, Виталий Палыч руководил тут железной дорогой, и тоже, как сам сказал, с незапамятных времён. Он сыпал специальными терминами и ласковыми названиями локомотивов, тележек, вагонов и прочей крупногабаритной техники, стучащей круглыми колёсами по плоским рельсам. Балагур и знаток миллиона анекдотов, он, кстати, пояснил нечаянным гуманитариям, почему так происходит: площадь круга считается по формуле «пи — эр в квадрате», вот этим самым квадратом круглое по гладкому и колотило.
Четвёртым, в стрельбе и знакомстве на улице участия не принимавшим, был старший участковый уполномоченный по здешним землям, майор Вдовин, как он представился, когда мы ввалились с улицы, гомоня. Судя по скорбному лицу, был он человеком до спиртного жадным, но неустойчивым, и в этой связи после вчерашнего хворавшим. То, что коллеги-охотники палили за милую душу под окнами, не щадя чуткой майорской природы, говорило о многом. Был Вдовин худ, ростом под метр семьдесят на очень толстой подошве, глаза имел на момент нашей встречи колючие и налитые кровью, прямо поверх желтоватых белков. На голове носил редкие седовато-чёрные тонкие курчавые волосы. «Приличные люди такие волосы в других местах носят» — неприязненно заметил внутренний скептик, которому полицейский сразу не понравился.
Старики прожили в этих краях всю жизнь, кроме службы в рядах Советской армии и учёбы. А вот дети и внуки их родные дома частыми визитами не баловали. Кто в Твери, кто в Волоколамске осел. Деды признавали, что для молодых в этих землях ничего интересного нет: грибы-ягоды им без надобности, охотиться они не умеют, а об экологии и полезном чистом воздухе по молодости лет не задумываются. Харч, правда, тутошний ценят вполне: курочек, яички, свининку.
— Вот по осени кабанчика забили, так помочь осмолить или разделать — хоть бы кто! Зато за парным мяском да за колбасой, бужениной и тушёнкой как галки налетели. Нам со старухой, почитай, одни мослы на студень и остались, да башка ещё, потому что страшная и тяжёлая, везти неудобно, — сетовал Виталий Палыч под вздохи и кивки друзей.