Записки нечаянного богача 4
Шрифт:
— Ишь, заливает, а? — дед обернулся к Головину, явно не спеша развивать беседу про лесные тайны.
— Этот может, Степан Митрофаныч. Такие пули льёт — что ты! — внезапно поразил фольклорными выражениями и интонацией вождь приключенцев.
— Так за каким, говоришь, делом в Горки путь держишь, — повернулся обратно ко мне кроличий треух с хитрыми глазами под ним.
«Не говорил никто об этом, жулик старый!» — буркнул фаталист. «Грубо играете, дедуля» — поддержал его скептик. Реалист в беседу не вступал, с улыбкой глядя то на волка, то на дерево, то на
— Походники мы, Митрофаныч, — будто напоминая выжившему из ума, ласково ответил я, — гуляем вот. Глядишь, сторожку какую, зимовье охотничье по пути найдём, погреемся. А то и заночуем. А там на электричку сядем — и домой. В понедельник на работу же, — пожал плечами я.
— И Артём тоже в понедельник на работу пойдёт? Это где ж такая работа, чтоб Стечкины в табельное выдавали? — поддел меня старик.
— Не, у Тёмы работа — не приведи Боги! — отмахнулся я, сделав глубоко расстроенное лицо. А дед изогнул бровь при не самом привычном и распространённом упоминании Богов во множественном числе. — Двадцать пять часов в сутки на посту, иногда — все тридцать. На износ работает, бедолага, на износ!
— Но, поди, плотют прилично? — поддержал мой настрой лесник.
— Не обижают, это да, — кивнул я. А Головин тяжко вздохнул, будто бы намекая, что от премии всё равно не отказался бы.
— Вам, ребята, по моим следам надо двигать. Я как раз с той стороны и пришёл, — допив чай, дед вытряхнул из чашки оставшиеся чаинки и вытер её снегом, поставив чистую донышком вверх на сугроб. — Избушку найдёте часа через два-три, там как раз охотники ночевали, их и проведывал. С Горок приехали вчера, да вместо охоты сплошная пьянка у них пошла.
— Что ж так? — с неожиданным участием влез Тёма.
— Дык, говорят, власть меняется. Что-то там чуть ли не в самой Москве придумали, перекроили землицу тутошнюю так, что никто и в ум не возьмёт, зачем да почему. Вот и выехали они проветрить мозги за подумать, к чему готовиться. Там и директор леспромхоза, и начстанции, и участковый, и главврач — они самые первые охотники в округе и есть. И до водки — тоже, — хмыкнул он в конце.
Я чудом сохранил на лице выражение лёгкой, не предметной заинтересованности, вроде как чисто из вежливости сидел кивал, а к теме разговора никаким боком не касался. Как и Головин, в котором в такие моменты просыпался редкого мастерства и таланта актёр.
— Ну, на ответственных постах товарищи, надо же как-то расслабляться, — с пониманием покивал Тёма. Со стороны вполне могло показаться, что он прослышал о том, что где-то в тёплой избушке кто-то пьёт без него и разгорелся энтузиазмом попасть в те щедрые края побыстрее.
— Вот и они так думают, ага, — согласно отозвался Митрофаныч. — Ладно, благодарствую за хлеб-соль, за тепло да разговор приветливый. Бывай, Артём, — и он пожал руку сперва Головину, а потом и мне, уже вдевая валенки в петли креплений.
— И тебе, Дима, мир по дороге, — усмехнулся странный дед, когда я всё же не смог удержать невозмутимого выражения на лице. Оно, лицо, то есть, вылупилось на лесника так, будто он заговорил,
— Это у нас присказка такая. В этих, примерно, краях, — добил он и Головина, уже стоя на лыжах. Махнул нам варежкой — и поехал себе дальше. Серый трусил за ним следом, прямо по лыжне.
Глава 20
Отцы и дети
— Это кто был? — неожиданно спросил Артём, когда спина старика и хвост волка пропали за деревьями. Неожиданно потому, что простую фразу из трёх цензурных слов он снабдил четырьмя нецензурными.
— Лесник, Степан Митрофанович, ты ж слышал, — флегматично ответил я, глядя ровно в том же самом направлении.
— Да он такой же лесник, как я — мать Тереза! — вскочил он на ноги. — Ты видел, что за ружьё у него за спиной было?
— Я не разбираюсь же в них, Тём. Берданка как берданка, — пожал я плечами.
— Сам ты берданка! Это Маузер М98 Магнум! На кого он тут с таким охотится — это второй вопрос. Первый — откуда он его в принципе взял?! Этот ствол стоит, как вся та деревня, что мы проезжали! Я резьбу и инкрустацию видал! — не унимался Головин.
— Я тоже много чего видал. Но не ору же? — закидывая прогоревший костерок снегом, думалось о том, что как узнать вес медведя по следам я откуда-то помнил, а вот по волкам такой информации не было. Лапы у серого, судя по следам, были приличные.
— Да ты колдун потому что, — внезапно успокоился Тёма. Помог мне забросать кострище и влезть в проклятые лыжи. Хотя во второй раз это получилось уже лучше и быстрее.
До царь-дерева шёл один, оставив Головина за спиной. Вот лыжня лесника, вот следы волка. Здесь они стояли, слушая, наверное, наши разговоры у костра. Серый вышел первым, а дед обошёл дерево с другой стороны, зайдя нам за спины. Интересно у них тут гостей встречают, с гарантией. Как на режимном объекте.
Под самым стволом снега почти не было. Великанские нижние ветви-лапы, снизу сухие, как порох, а сверху покрытые жёсткой короткой хвоей, просто не пускали сюда зимних белых мух. Тут, пожалуй, в самый лютый ливень было сухо — корни, толщиной не с меня бы, будто поднимали гигантский ствол над землёй. Памятуя об имевшемся опыте общения с деревьями, подошёл, сняв бесполезные лыжи, вплотную к шершавой коре, приложил ладони и коснулся лбом.
Мысли тянулись мирно, неспешно. «Это теперь моя земля. Я буду её беречь и хранить. Здесь будет жить моя семья и друзья. Если есть места, куда ни мне, ни моим детям ходу нет — дай знать. А я прослежу, чтобы был порядок».
— Мир тебе, человечек — раздалось в голове. Или прошелестело ветром в иглах. Или перестук клюва ворона наложился на сорочий треск. Сам лес сказал мне это? Или только царь-ель? Или это одно и то же?
Я отступил на три шага и поклонился старому дереву в короне о пяти вершинах. Зная откуда-то, что тревожить их лишний раз не стоит. Как и соваться к Трупянке. Потому что то, почему реку назвали именно так, тоже теперь откуда-то знал.