Записки об Анне Ахматовой. 1952-1962
Шрифт:
Потом она прочитала мне два новые свои стихотворения: «Ты выдумал меня. Такой на свете нет» и еще одно, со строкой о Марсе [197] . Дивные, особенно первое. Прочла и начала меня поддразнивать:
– Они уже были написаны, когда я вас видела, но я не решилась вам прочесть. И никто мне ничего про них не говорит. Сказали бы хоть вы два слова – ведь вы умеете говорить о стихах.
– Скажу ровно два: великие стихи.
– Не хуже моих молодых?
– Лучше.
197
Оба из «Сожженной тетради» (БВ, Седьмая книга); второе:
Был вещим этотПо дороге домой я думала о том, о чем не решилась ее спросить:
А мне в ту ночь приснился твой приезд…– значит ли это, что заграничный господин снова приедет? и
О август мой, как мог ты весть такуюМне в годовщину страшную отдать! —значит ли это, что стихи о приезде написаны в годовщину постановления? Ведь в августе не одна страшная годовщина [198] .
<198
Написано 14 августа, то есть именно в годовщину постановления – см. ББП, с. 240. Августовские страшные годовщины (из тех, что известны мне): в 1921 году – арест Гумилева; смерть Блока; расстрел Гумилева… Быть может, это еще не всё.
17 сентября 5 6 Вчера на часок забегала к Анне Андреевне. Она рассказала мне о ВОКСе, о радио. Ее одолевают со всех сторон. С чего бы это? Начальство, видимо, желает продемонстрировать миру, что она жива, здорова и щебечет. Это беспокоит ее; но гораздо более – новомирская рецензия на роман Пастернака. Анна Андреевна, гений тревоги, мастер зловещих предчувствий, заразила своей тревогой и меня. Борис Леонидович на днях был у нее – она сама специально вызвала его к себе по телефону. Все дурные слухи полностью подтвердились. Рецензия действительно уничтожающая, под ней действительно стоят двадцать подписей и среди них Федина.
Так117.
Я спросила про Леву.
– Да, он звонил, он уже не женится. Ах, я вам не говорила, что он должен был жениться?
– В первый раз слышу. А вы рады, что не?
– Мне все равно. Когда парню 44 года – можно уже его делами не заниматься. От Левы я хочу только одного: чтобы он не был на каторге. И более ничего.
Анна Андреевна ехала к Марии Сергеевне. По дороге завезла меня домой.
19 сентября 56 Сердце болит неистово. Вчера, когда мы сидели в ардовской столовой втроем: Анна Андреевна, Тышлер и я, мне пришлось потихоньку принять нитроглицерин.
Анна Андреевна рассказала, какая будет о ней передача. Потом из комнаты принесла свой портрет – тышлеровский, ташкентский, сорок третьего года: хочет, чтобы этим портретом открывалась книга. Тышлер взглянул, припомнил, одобрил. (По-моему, тут Ахматова похожа на Анну Каренину: что-то роковое в лице, в спутанных волосах118.) Об обложке и заставках Анна Андреевна хочет просить Фаворского.
Сегодня, сейчас, я позвонила ей, чтобы спросить о радиопередаче. Еще не состоялась, но зато состоялся звонок Антокольского: мою любимую элегию, «Есть три эпохи у воспоминаний», редакция из альманаха хочет снять; по словам Антокольского, у них набралось «слишком много похоронного». «Дайте что-нибудь другое». – У меня ничего нет. «Тогда мы возьмем что-нибудь из напечатанного». – На это вы не имеете права [199] .
199
Ложная тревога: элегия Ахматовой в «Дне поэзии» (Л.,1956) все-таки была напечатана. № 58.
Много у них такого, как же! Не знаю, как у них, а в русской поэзии
27 сентября 56 …Что еще? В воскресенье звонила мне Анна Андреевна, звала с собою в Переделкино, к Пастернаку. Но я не могла – времени нет, работы по горло – да и плохо я что-то стала переносить многолюдство. Потом, накануне отъезда Анны Андреевны в Ленинград, я встретилась с ней у Наташи Ильиной, и Анна Андреевна рассказала нам о блестящем светском собрании на даче: до обеда Рихтер, после обеда – Юдина, потом читал стихи хозяин.
200
БВ, Седьмая книга.
– Недурно, – сказала я.
– А я там очень устала, – ответила Анна Андреевна. – Мне там было неприятно, тяжко. Устала от непонятности его отношений с женою: «мамочка, мамочка». Если бы эти нежности с Зиной означали разрыв с той, воровкой… так ведь нет же! и ничего не понять… Устала и от богатства. Устала от того, что никак было не догадаться: кто здесь сегодня стучит?
31 декабря 56 Вчера приехала внезапно Анна Андреевна. Позвонила мне. Вот и подарок нежданный к Новому Году. Звала куда-то вместе встречать, но я не пойду. Чувствует она себя хорошо, разговаривает бодрым голосом, но ведь Новый Год – день рубежа, день особенный, и, может быть, оттого я с болью задумалась о будущем и о прошлом. Не всегда так будет: телефонный звонок, берешь трубку – и оттуда, из невидимого пространства, голос Ахматовой. Так обыденно: звонок, теплая трубка в руке, а возле уха – ее слова.
Голос, возвещающий нам, что мы еще не погибли.
От чего или от кого оторвет он меня в последний раз? И как я узнаю, что больше никогда?
Ни на чем последнем не бывает написано: внимание! слушай! помни! в последний раз!
1957
3 января 57 В комнате новые зеленые обои. Зато лестница совсем развалилась. Анна Андреевна дала ей прозванье: «Рим, 11 часов» [201] . В самом деле, не знаешь, куда и ногу поставить.
201
Так назывался фильм, созданный знаменитым итальянским режиссером Джузеппе де Сантисом; один из главных эпизодов – крушение лестницы под тяжестью женщин, стоявших на ступенях в очереди. Фильм вышел на экран в СССР в 1954 году.
Множество новелл. И стихов.
Она обедала в Переделкине у Бориса Леонидовича. Роман его все-таки будет печататься! Слава Богу. В Гослите. Подписан договор. Борис Леонидович объявил Анне Андреевне, что он счастлив – да, да, вообще совершенно счастлив. Во всех отношениях. Опять было очень пышно, очень светски. И опять между ними черная кошка: Анна Андреевна обиделась на Бориса Леонидовича. Мельком, в придаточном предложении, он у нее осведомился: «У вас ведь есть, кажется, такая книга – «Вечер»?»
– А если бы я у него спросила: у вас ведь есть, кажется, такая книга – «Поверх барьеров»? Он раззнакомился бы со мной, перестал кланяться на улице, уверяю вас… Пишет, что «Подорожник» лежал у него на столе накануне войны. А «Подорожник» вышел в 1921… Совсем провалился в себя. Не видит уже никого и ничего119.
Борис Леонидович просил ее принять Ольгу.
– Научите, как быть? Это уже не впервые. Я молчу и притворяюсь оглохшей120.
Долго и с отстоявшейся гневной горечью говорила про какую-то книжку, выпущенную Кембриджским Университетом – о ней, Мандельштаме и Гумилеве. Предполагает, что автор – Шацкий, а написано со слов женщины.