Записки Учителя Словесности э...нской Средней Школы Николая Герасимовича Наумова
Шрифт:
Я б могла, я б могла убежать за околицу,
Только гордость моя не велит.
Когда сер..., когда сердце моё успокоится
У подруги моей заболит.
Ещё не успели звонкие отголоски песни утихнуть в тёмных закоулках зачарованно притихшего села, как Николай Шевченко, привлекая к себе внимание гармониста, замахал руками над головой:
– Гаврюша, - умоляюще закричал он, - мою любимую давай!''
''ЗАПИСКИ УЧИТЕЛЯ СЛОВЕСНОСТИ э...НСКОЙ СРЕДНЕЙ ШКОЛЫ НИКОЛАЯ ГЕРАСИМОВИЧА НАУМОВА (Продолжение).
Не знаю, уместно это или нет, но вот здесь я вынужден прерваться, чтобы рассказать подробнее о дяде Коле Шевченко, соседе Елизаветы Андреевны. О нём впору написать отдельный рассказ, а может даже небольшую повесть. И, если я только соберусь с духом, непременно начну так: '' Было у отца три сына...''.
...Ещё во времена гражданской войны непонятно какими ветрам и откуда в небольшую железнодорожную станцию Нагутскую задуло женщину с двумя уже взрослыми детьми-подростками. Осмотревшись, Мария, именно
Сыновья подросли и вскоре уже для Фёдора подоспело время определять их в будущую жизнь. Старшего Ивана Фёдор видел столяром и потому пристроил его к краснодеревщику, да толи мастер оказался слишком придирчивым, толи ученик не проявил особого послушания и прилежания, повозился с год мастер со своим учеником, влепил на прощание Ванюшке крепкую затрещину и пришлось Фёдору сынка определить в плотницкую артель. Артельщики неохотно, но Ванюшку к себе взяли. По натуре Ваня хоть и был не особо расторопный, медлительный в движениях паренёк, но умудрился всё-таки свалиться с крыши, когда плотницкая артель ставила верх в строящемся совхозном амбаре, сломал ногу и остался на всю жизнь хромым.
Не обошлось без проблем у Фёдора и со средним сыном Никитой. Надумал он определить его в подмастерья к знатному печнику из э...Нска. Не давала покоя Фёдору слава дида Зайцива (искажённая местным обычаем фамилия мастера: у кого?
– нет не у Зайцевых, а именно у Зайцив. Кому?
– не Зайцевым, а Зайцям). Тот был мастером -''золотые руки'', не только печи клал, но со временем наловчился отменные камины мастерить, потому частенько был в разъездах, работая в престижных домах Пятигорска, Ессентуков и даже в губернском центре.
– За собою тягать нэ стану, хлопот много!
– услышав просьбу Фёдора, отрезал дед Зайцив, и пообещал, - може буду брать, кода поблизости робыть придётся.
Была у мастера головная боль - некому мастерство своё передать. Зятя от земли не оторвёшь, вцепился в неё зубами, вон на хуторской отруб подался, попробуй его оттуда выковырни. Да ни за что и никогда. Оставалось одно, ждать когда внук Тимошка подрастёт. Не горел он особым желанием и кого-то стороннего в премудрости своего дела посвящать, но слово сдержал. Изредка брал Никитку на подработки, когда работал неподалёку. Урывками, многому ли научишься, разве что какую глину и как использовать для раствора, тем более, что мастер гонял его почём зря и не дай Бог у него под рукой не оказывалось в определённом месте нужного количества кирпича, а хуже того поднесённого раствора, мог и руку приложить, а рука у деда Зайцива ещё крепостью отменной отличалась. Кто знает, может после тех увесистых затрещин и проявилась у мальчика глухота на правое ухо. Длилась такое обучение с год, в общей сложности, может чуть больше, и в очередной отъезд мастера решился парень податься на вольные хлеба. С репутацией дело обстояло, вроде бы, неплохо, как же, у самого деда Зайцива обучение прошёл, да только на первом же заказе ждал его скандальный облом: выложенная с усердием, достойным подражания, печь, нещадно задымила при пробной топке и когда обескураженный Никита, пролепетал под нос что-то наподобие: ''Щас дымоход попробуем маленько по-другому переложить!'', хозяин обложил его отборным матом и вытолкал взашей из хаты.
На этом карьера печника для него и закончилась. И пошёл Никитка, по образному выражению Фёдора ''быкам хвосты вязать'', т.е пастухом в солунский совхоз.
Николка особой склонностью к выбору профессии не страдал, и крепко огорчил отца, когда наотрез отказался идти теперь уже к нему в ученики. ''Хватит на одну семью двоих глухарей, - заявил он, имея в виду и начинающего глохнуть отца.
– Отслужу срочную, там видно будэ.''
Служить Николай попал на Дальний Восток. После демобилизации домой тянуло, конечно, но что там его ожидало? На его беду, подвернулся под руку сослуживец и уговорил податься за компанию на Колыму, золотишко мыть, с видом знатока пообещав приличный заработок. Что оно там произошло, никто не знает, дядя Коля на эту тему предпочитал не распространяться, но так случилось, что отхватил он срок. И срок немалый, пять лет. Вообщем, хлебнул лиха, не по наслышке узнал, как это - норму на лесоповале, хоть умри - дай! а пайку урезанную получить, блатные крепко обижали. Вышел на волю человеком битым, другими
Срок-то дядя Коля отмотал, можно б было и домой нагрянуть, только как без копейки в кармане на родину возвращаться, в глаза отцу и братьям смотреть? От знающих людей услышал, - длинный рубль нефтяники заколачивают и занесла его нелёгкая в тюменские края, всё к дому поближе - Урал осталось перевалить, а там ещё столько же отмахать и дома..
Когда первая денежка в кармане зашуршала, посчитал он, что этого недостаточно, чтобы с шиком в родные края заявиться, поэтому пришлось задержаться ещё на годик.
Ох, как же всё-таки зта сибирская одиссея ему изрядно поднадоела, (так и не смог привыкнуть к гнусу, комарью и мошкаре, а зимой к немилосердным сорокаградусным, а то и поболее, морозам), не долго раздумывая, по теплу получил полный расчёт и махнул дядя Коля если не в самые тёплые края, то по крайней мере поближе к ним и к родине. Засветился он поначалу на Донбассе, на шахту пошёл уголёк рубить. Шахтёр профессия уважаемая, кто ж спорить будет, и денежная - это правда, чего Бога гневить, да только дядя Коля жизнью битый, он на всё своими глазами смотрит и собственным умом старается жить. А жизнь в богатейшем угольном крае - как везде, не шибко справедливая. Всё, вроде бы есть: какое-никакое жильё, правда, не своё, а шахтёрской вдовы, у которой прижился. Не голодает, вон даже в шахту спускается, у пояса '' тормозок'' казённый приторочен - кусок хлеба и полкруга пахучей колбасы, это чтобы там, в забое, значит, по ходу дела на ногах перекусить, а справедливости- то нет. Вот к примеру: почему сегодня опять бугор на работу не вышел, мягко говоря, хиляет? На совещание поехал, отвечают. От те раз, только ведь из Москвы вернулся с заседания сессии Верховного Совета и опять совещается. А бригадную норму выработки - вынь и положь. Он хоть и обещает там, на совещаниях своих, что отработает прогулянное, а на самом деле хоть раз отработал? Зато когда орденок какой, кому? Ну, не Николаю же Фёдоровичу, а всё ему - бугру! С тех пор людей, кто с хитринкой, да норовит на чужой заднице в Рай проехать, дядя Коля стал ''кирзовыми мордами'' называть. Так вот однажды при людях и бугру, всё что о нём думает, в глаза высказал и в этот же день, естественно, не по доброй воле, написал заявление, получил полный расчёт и уже через пару дней керченский старик-чистильщик обуви парой щёток за двадцать копеек артистично смахнул с его ботинок остатки донецкой угольной пыли.
Об этом периоде своей жизни дядя Коля вспоминает так: '' Вот уж где я рыбки поел. Берёшь эту самую жареную скумбрию, понимаешь, обеими руками, кусочек откусываешь, м-м-м, а по локтям жир тёчёт.'' Как уж ему удалось, человеку моря отродясь не видевшего, не имевшего даже понятия, что такое рыбацкая путина, устроится в артель, он опять-таки умалчивал, мне только думается, что это, скорее всего, плод его обильного воображения, хотя неопровержимым доказательством его кратковременного пребывания в Керчи служит знакомство с совсем ещё девчушкой, вчерашней детдомовкой, а сегодня выпускницей ремесленного училища, смазливой на лицо и крепко сбитой телом, Клавой. Приглянулась Клавдия дяде Коле, и, не раздумывая долго, они расписались. И тут случилось именно то, что рано или поздно должно было случиться, потянуло дядю Колю на родину. Как-никак полтора десятка лет дома не был. Никто его там не ждал, это понятно, он же и связи с роднёй не поддерживал, каких-то пару писем написал, да и то ещё служа в армии, а тут проснётся ночью и '' липким потом обливается'' ( последняя фраза принадлежит не автору, а взята дословно из его рассказа), так домой захотелось. Решился. Клавдию в охапку и - на крыло. Дома его действительно не ждали, заявился, как снег на голову, да ещё с молодой женой.
Появились проблемы. Молодожёнов же на жительство где-то определить надо. Где? На семейном совете, не мудрствуя лукаво порешили, что пусть пока они в э...Нске, в хате бездетной, недавно почившей тётки Оксаны поживут, а там будет видать.
Клавдия сразу пошла в колхоз, в стройгруппу, а дядя Коля идти работать в колхоз наотрез отказался, как оказалось в последствии, опрометчиво заявив, что даже палкой его туда никто не загонит и пристроился в недавно открытом участке буровых работ, занимавшимся геолого- разведочными работами и располагавшимся здесь же, в э...Нске. Поговаривают, что в пятигорской конторе, куда он приехал оформляться были не в особом восторге, когда он предъявил трудовую книжку, хотя со слов самого дяди Коли, вцепились в него ''обомя руками, потому как хороший бурильщик везде в цене''. Сказанное, немного не соответствовало действительности, если не сказать точнее, совершенно не соответствовало действительности, а когда обман вскрылся, он блестяще вывернулся из неловкого положения - ни чуть не смутившись, парировал: ''Хороший бурильщик чувствует проходку ''инструмента'' рукой.
– И растянув своё ''м-м-м'', как это он всегда делал при разговоре, добавил.
– Рука правая неметь чегой-то стала, понимаешь.