Записки Учителя Словесности э...нской Средней Школы Николая Герасимовича Наумова
Шрифт:
Петр Матвеевич, когда началась война добровольцем ушел на фронт вместе со своими друзьями-сокурсниками по ставропольскому пединституту и боевое крещение получил под Малгобеком, где был впервые тяжело ранен. Его война закончилась под Кенигсбергом. Вернувшийся с фронта, израненным настолько, что врачи остерегались давать даже самые осторожные прогнозы на будущее, он не только выжил, но и закончил пединститут, работал в школе, обзавёлся семьёй, воспитал вместе с Екатериной Лукьяновной двоих детей.
Мы провели с Петром Матвеевичем в беседах череду вечеров и именно от него я впервые узнал, что в период массового заселения и обживания ставропольских земель в 18-19 веках у большинства мужской части первых поселенцев, особенно молодых, здоровых хлопцев, основу которых составляли потомки казаков Запорожской Сечи, появилась важнейшая житейская проблема: выбор оседлого образа жизни предполагал необходимость обзаведения семьёй, а невест-то, практически, не хватало. Выход
Пётр Матвеевич был очень интересным собеседником, мне даже казалось, что он почему-то обязательно должен писать стихи.
Практика моя закончилась, я защитился и по распределению попал в э...Нск, но отношения наши не прервались. Мы переписывались, по мере возможности я приезжал к Петру Марковичу и Екатерине Лукьяновне в гости и вот в один из таких приездов, а случилось это незадолго перед войной в Чечне, он подошёл к книжной полке, достал оттуда общую тетрадь в синей обложке и начал читать:
Сидим. Молчим. Пробило семь.
По комнате лишь сумрак бродит.
Уходит женщина совсем.
Я не держу, пускай уходит.
Как медленно она встаёт,
Как медленно шагает к двери...
Мне поначалу подумалось, что я, наконец-то, дождался. У меня даже перехватило дыхание от предчувствия. Но оказалось, я ошибался.
– Эту поэму, а называется она ''Продолженье моё'', написал Гарольд эль Регистан, - начал рассказывать Пётр Маркович.
– Она настолько мне понравилась, что я переписал её из журнала '' Молодая гвардия'', а со временем выучил наизусть. Ты помнишь учебник ''Родная речь'', по которому учился в четвёртом классе?
– неожиданно спросил он.
'' Регистан и школьный учебник, какая тут может быть взаимосвязь?'' - подумал я тогда, но тут же на ум пришло: на обложке - репродукция картины И.Шишкова ''Рожь'' и я кивнул.
– А начинался учебник с гимна Советского Союза?
– раздумчиво произнёс Пётр Маркович, - И было тогда у гимна два автора, Михалков и Регистан.
– Вы хотите сказать, что это тот самый Регистан? (И вспомнилось, что уже в старших классах, я поинтересовался у нашего историка о странном превращении с гимном. Алексей Иванович Агаев, историк, работал, кроме того и директором школы. Невысокого росточка, удивительно подвижный и энергичный, простой в общении человек, с необычно начёсанным хохолком светлых волос, с слегка начинающими седеть висками, он, всеобщий любимец всех без исключения старшеклассников, с хитроватой усмешкой посмотрел на меня и похлопал по плечу, что могло означать только одно: не на все вопросы, которые тебя интересуют, я могу дать однозначный ответ.)
Лицо Петра Марковича просветлело.
– Именно это я и хотел сказать.
– И Вы раскрыли тайну исчезновения фамилии Регистан?
– Как тебе сказать, и да, и нет. Но вот что я хотел тебе показать.
– он полистал тетрадь и откуда-то из её середины извлёк пожелтевший от времени кусочек газеты, именно кусочек, когда-то измятый, так и неразглаженный со временем, аккуратно развернул его и положил передо мной.
– Когда в Чечне пришёл к власти генерал Дудаев, - продолжил Пётр Маркович, - я перевёз свою сестру, она тоже учительница, вместе с семьёй в нашу станицу. И сделал это, кажется, вовремя, через несколько месяцев началась война. Так вот среди вещей моих переселенцев было два небольших картонных ящичка, с упакованным хрусталем. И каждый предмет, будь то ваза, бокал или рюмочки были завёрнуты в обрывки газет, чтобы те не побились при перевозке. Вот в этот кусочек, - он указал пальцем, - была завёрнута ваза, он самый большой. Само провидение сохранило его. Лист газеты ''Грозненский рабочий'' оборван и с низу и с верху, но сохранилось самое главное. Посмотри на фотографию. Знаменитый танцор Махмуд Эсамбаев, электросварщица завода ''Красный Молот'' Сажи Умалатова и поэт Гарольд Регистан. Скорее всего это 1989 год, а речь в корреспонденции идёт толи о заседании Верховного Совета СССР, толи Верховного Совета республики. Выходит, автор гимна не только жив, как не старались недоброжелатели, чтобы его имя навсегда исчезло из литературных кругов, но и плодотворно работает.
– И даже стал популярным
Пётр Маркович согласно закивал головой.
– Вот-вот, как ни старался маститый поэт, автор знаменитого ''Дяди Стёпы'' избавиться от нежелательного соавтора, которому, скорее всего, и принадлежал основной текст гимна, ничего не получилось. Дело, скорее всего обстояло так. Молодой парень, фронтовик, тогда ещё студент литературного института, решил поучавствовать во всесоюзном конкурсе на текст гимна Советского Союза. Когда работа, на его взгляд, была закончена, он рискнул показать рукопись секретарю союза писателей Сергею Михалкову, чем самым уже тогда собственноручно подвёл черту незаслуженного забвения под своим именем. В этом деле осталось немало тёмных пятен, но меня волнует нравственная сторона вопроса. У Михалкова-старшего - два сына, оба подающие надежды кинорежиссёры, а Никита, так тот и актёр. Какой же пример подаёт отец своим сыновьям?
Со временем появился интернет. Вся информация, которая там была представлена по поводу, сказанного выше, сводится только к одним обидным высказываниям родни Регистана в адрес знаменитой семьи Михалковых-Кончаловских, но та, по понятным причинам, предпочитает отмалчиваться. А потом прошло не так уж и много времени и после появления на свет скандально-известной ''Цитадели'', скандальной, уже хотя бы потому, что крепости черенками шанцевого инструмента не берут, продолжения сериала ''Утомлённые солнцем'', на телевизионных экранах появился фильм о жизни и творчестве Никиты Михалкова, скорее всего, отснятого им самим. Правда разговор в нём сводился большей частью не о творческих планах и новых наработках актёра и режиссёра, а к показу, как и чем живёт сегодня мэтр российского кино. Действие происходит либо на фоне деревянной усадьбы, перед которой он гарцует на породистом рысаке, либо внутри её. Убранство деревянной усадьбы достаточно скромное, упор здесь сделан на экологически чистое помещение. Внутри двора просматриваются хозяйские постройки, на примыкающий к подворью взгорок взбирается широкий луг, за ним хлебное поле, правее лес, примыкающий к речке. Так и хочется добавить, у речки примостилась русская банька. Тихий, райский уголок русской глубинки. Сюда частенько наведывается оскароносный режиссёр, чтобы отдохнуть душой и телом от трудов праведных, собраться с мыслями и может даже и поработать в домашней студии. Казалось бы, что в этом плохого? Построено на заработанное, имеет, в конце концов, полное право. Да, всё так, если бы не один маленький штришок к портрету, перечёркивающий, всю идиллию сегодняшнего дня и объясняющий многое из жизни всего семейства, в том числе и скандальную составляющую вокруг кресла председателя комитета российского кинематографа. Покачиваясь в седле, Никита Сергеевич, толи от переизбытка самолюбования, толи от переполняющей нутро спеси неожиданно заявляет, что в подобной обстановке он чувствует себя ни много, ни мало русским барином.
Подобное признание ошеломляет настолько, что не сразу, а по прошествии какого-то времени невольно начинаешь задумываться: откуда это в нём? Но ведь самое интересное в этой картине - неполное количество действующих лиц. Наличие барина с одной стороны предполагает обязательное, непременное присутствие рядом холопа. Так кто же они, эти крестьяне и крестьянки из развалившейся близлежащей деревеньки, вчерашние колхозники разбежавшегося колхоза, те же конюхи из Михалковской конюшни, ухаживающие за лошадьми, та же повариха, готовящая и подающая на стол обеды, та же портомойка, те же косари на лугу в страдную пору сенокоса? А ведь кому, как не Никите Михалкову знать историю Руси, где испокон веков коса находила на камень, пугая непредсказуемостью русского бунта, ''бессмысленного и беспощадного''. Как же кардинально должна поменяться психология человека, причём не заурядного обывателя, а человека известного, популярного и талантливого. Как, когда и почему случился надлом внутреннего стержня? Не выдержал испытания славой? Ведь кем возомнил себя? Что же тогда остаётся говорить об ошалевших от роскоши новоявленных миллиардерах и их отпрысках, готовых заплатить любые деньги нотариусам и архивариусам, за не существовавшие никогда титулы и звания, позволяющие представляться им особами голубых кровей и белой кости, совершенно позабывших, в может и не знающих по скудоумию, что их предки, жившие в местечках, портные, разнокалиберные торгаши, провизоры и пр. в принципе никогда не могли быть удостоены царской милостью подобных посвящений.
Здесь, и сейчас, я считаю, уместным поговорить о человеке, который все свои титулы заработал трудом. Он не крестьянин и не рабочий от станка. Он мэтр советской и российской эстрады - Иосиф Кобзон. Всякий раз, когда он, усиленно молодящийся, выходит на эстраду, не знаю, как у кого, а у меня возникает вопрос: не пора ли на отдых, ведь эстрада не совсем то место, где можно и нужно похваляться своим почтенным возрастом. И всё становится на свои места, всё становится понятным, почему это происходит, стоит только хотя бы поверхностно ознакомиться с его творческой биографией.