Запрет на любовь
Шрифт:
— Место для ночлега и впрямь выбрано странное…
— Ненавижу темноту, — тихо произносит Ромасенко, до этого момента не принимавший участия в разговоре.
— Как по мне, высота — куда хуже, — выражает своё мнение Горький.
— Ты ж недавно на самолёте летал в Турцию.
— И чё? Летал. Целое испытание. Как задвинул шторку иллюминатора в самом начале полёта, так и не поднимал.
— А я боюсь клоунов, — выдаёт Петя.
— Клоунов?
— Да. Они очень-очень
— А-а-а-а, стопэ! Так вот почему ты убежал из кинозала два года назад? Мы ж тогда как раз «Оно», снятое по Кингу, смотрели.
— Хоть бы предупредил!
— Драпанул так, что пятки сверкали.
— Александр Георгиевич, а вы чего боитесь?
— Змей боюсь, Ромасенко, — признаётся преподаватель.
— О-о-о-о, тогда Зайцева точно в пролёте. Нет шансов.
— Ага, она у нас та ещё гадюка.
Ребята смеются.
— Какие шансы? Чушь не мелите, она моя ученица, — одёргивает он мальчишек довольно резко.
— Шутка, Георгич, сорян.
— А вы двое чё отмалчиваетесь? — очевидно, вопрос Ромасенко адресован мне и Абрамову.
— Не знаю, чего боюсь, — рассуждает вслух последний. — Ко всему, что вы перечислили, я отношусь ровно.
— Да блин, не гони! Не может такого быть!
Кучерявый молчит какое-то время.
— Фобия есть у каждого человека, бро.
— Тогда моя — это кладбище.
— Кладбище???
— Похороны.
— Боишься умирать, что ли? — пучеглазится сын директрисы.
— Нет, ты не так понял. Я боюсь потерять кого-то из близких, — поясняет он ему. — Мать, отца…
— Достойный ответ, Марсель, — одобрительно кивает сын Шац.
— Ну а ты чего очкуешь, Джугели? — минутное молчание прерывает всё тот же Ромасенко.
Заметьте. Джугели. Не Джугашвили.
И впервые в интонации отсутствует издёвка.
— Ты наконец-то выучил мою фамилию?
— Заслужила, — цедит он сквозь зубы.
Удивлённо вскидываю бровь.
Весьма и весьма неожиданно.
— На вопрос отвечать собираешься или сольёшься?
Не хотелось бы говорить о своих слабостях, но раз уж все открыто высказались… Откровенность на откровенность.
— Вода.
— В смысле?
— В прямом. Я не умею плавать.
— Ты прикалываешься?
— Нет, Максим.
— Поэтому не пошла купаться днём? — связывает одно с другим.
— В том числе, — не отрицаю.
— Занятно… — хмыкает он.
— Боже! Петя! Тата! — вниз по склону, нам навстречу, спешно спускается встревоженная Матильда Германовна. — Нашлись? Саша, они целы?
Со слезами на глазах осматривает с ног до головы меня и Мозгалина. А тем временем у края поляны собираются одноклассники.
—
— Тата, ты…
— Со мной всё нормально, — выставляю вперёд ладони, дабы избежать ненужного контакта.
— Ох…
— Мы поиграли. Тата нашла Петю. Ребята нашли Тату, — Мозгалин улыбается и вкладывает ей в руки свои бумажные фигурки оригами.
— Петя-Петя! Как же ты напугал нас! Я ведь просила не отходить от меня. Ты обещал!
— Петя просит прощения, — парень виновато опускает глаза.
— Нет, так это не работает, дорогой. Больше для тебя никаких выездных мероприятий! — строго объявляет физрук. — А теперь быстро все спать, одиннадцатый «А»! Детское время давно кончилось!
Глава 23
— Боженька меня за это накажет, — боязливо шепчет Полина, наблюдая за Илоной, тасующей колоду.
Закатываю глаза.
— Это очень большой грех, да?
— Филь, наша жизнь итак один сплошной грех. Куда не посмотри, — поджигая свечу, отвечает одноклассница.
— Ладно, давай. Надо пользоваться тем, что ты в настроении. Что мне нужно делать?
Забавно. Долго уговаривать Филатову не приходится. Любопытство всё-таки берёт верх над здравым смыслом.
— Ну для начала, как минимум, успокоиться.
— Угу.
— Подробный расклад хочешь или быстрый?
— Быстрый. На будущее, Илон.
— Поняла, — продолжает мешать карты. — Готова?
— Да.
— Настройся и задай свой вопрос.
— Вслух?
— Лучше бы да.
— Кхм. Скажите мне, пожалуйста… Что. Ждёт. Меня. В ближайшем бууудущем, — наклонившись ближе к картам, с выражением чеканит Полина на полном серьёзе.
Нелепица просто.
— Сдвигай.
— Угу. Сколько штук будешь смотреть?
— Три.
Листаю фотографии в галерее и слушаю фоном их диалог.
— А что за расклад?
— У меня своя схема.
— Понятно.
В тишине потрескивает пламя свечи. Шелестят карты.
— Так…
— Карта смерти? — выдаёт Филатова испуганно.
— Чего-чего? — её слова вынуждают меня отложить телефон в сторону.
— Я что? Умру?
— Чушь собачья! — фыркаю, качая головой.
— Спокойно. Не следует трактовать карту так однобоко.
— То есть?
— То и есть. Этот неприятный аркан в прямом положении может означать не физическую кончину, а полную смену мировоззрения, перемены в судьбе. Конец какого-то этапа. Начало нового. Уход чего-то устаревшего. Трансформация, понимаешь?