Запрет на любовь

Джолос Анна

Снова оказываемся под водой.

Чёрт тебя дери, Джугели! Мы щас тупо утонем как Титаник и все дела…

Всплываю.

Матерюсь.

Рычу от отчаяния.

Она ещё раз произносит моё имя, а потом вдруг происходит это. Мне становится слишком легко. Понимаю, что Тата меня отпустила и резко на месте разворачиваюсь.

Какого дьявола, спрашивается, вытворяет???

Осматриваюсь.

Её нет! НЕТ!

Твою

мать-твою мать-твою мать!

Ныряю.

Проплываю назад.

Вслепую машу руками.

Хватаю то ли капюшон, то ли что.

Тяну наверх.

Дальше всё как в тумане.

Подхватив её снизу под корпус так, чтобы голова была над водой, одной рукой держу. Второй интенсивно загребаю, помогая себе ногами.

Что с Татой понять не могу.

Без сознания?

Наглоталась воды?

Не знаю.

Пугает её состояние до ужаса.

Сил придаёт лишь отчаянное желание поскорее дотащить девчонку до берега.

— Держу, держу, — голос Георгиевича, зашедшего в воду, служит неким сигналом к осознанию того, что у меня всё-таки получилось.

— Марс, братан!

Ромасенко.

— Тяни его.

А это уже Горький.

Под руки меня хватают. Вытаскивают.

Тяжело дыша, боковым зрением замечаю, как Денис и Георгиевич выносят Тату на берег.

— Ты в норме, Кучерявый?

— Да.

Встаю. Поскользнувшись на илистой траве, падаю на задницу. Опять встаю. Подползаю к девчонке.

— Дышит, нет?

Физрук делает непрямой массаж сердца.

Тата бледнючая, позрачная. Губы синие-синие.

Не вздумай умирать!

— Воды наглоталась, — предполагает Ромасенко.

Вода действительно выходит из лёгких, и Тата, покашляв, хватает ртом воздух, но потом… Потом, замерев на пару секунд, резко открывает глаза. Вдруг выгибается дугой, мычит и внезапно начинает биться в судорогах.

— Её трясёт, — растерянно произносит Ромасенко. — Это от холода? Замёрзла?

— Нет. Что-то не так.

Конвульсии пугают и настораживают. Лично я подобного никогда не видел.

— Что с ней?

Взгляд стеклянный, не моргает.

— У неё приступ. Набок переверните, чтобы не захлебнулась, — командует Паша.

Приступ? Какой ещё на хрен приступ???

— Это как у твоего деда?

— Да.

— Чё нам делать, Пах? — встревоженно спрашивает Денис.

— Ничего вы не сделаете. Просто придерживайте её, чтобы не поранилась. Только не давите сильно. Макс, камень отодвинь, ударится.

— Вашу ж мать…

— Капец.

— Лють.

— Астматик Мозгалин нервно курит в сторонке.

— Манал я ваши походы!

—

Как ей помочь?

— Никак. Надо ждать, пока закончится.

Замолкаем.

Тупо таращимся и наблюдаем за тем, как человека корёжит от боли.

— А она коней не двинет?

— Заткнись! — вскидываю сердитый взгляд на Ромасенко.

Поймав маленькую ладошку Таты, осторожно её сжимаю. Однако её пальцы тут же безжалостно стискивают мои в ответ.

Поражаюсь тому, как напряжено её тело.

— Время засеките от начала приступа до окончания. Это важно.

— Георгич, а её бабка не предупреждала вас о том, что такое может случиться?

— Нет.

— Жесть.

— Она в сознании, Паш?

— И да, и нет.

— Это как?

— Вот так. Больше, чем уверен, когда Джугели придёт в себя, этого эпизода сама и не вспомнит.

— Язык себе не откусит? Я где-то слышал, что надо вставить в рот какой-то предмет.

— Не откусит. Это бред и враньё. Язык тоже мышца и он сейчас в тонусе.

— Скоро прекратятся эти судороги?

— Без понятия. Непредсказуемо.

Голоса ребят звучат фоном.

Смотрю на Тату и за грудиной раскидывает так, как будто сам все эти её муки ощущаю.

*********

— Точно ли они там проедут? — беспокоится Германовна, семенящая слева от меня.

— Проедут. К маяку ведёт грунтовая дорога. На неё мы сейчас и выйдем.

— Хорошо.

— Вы позвонили её предкам?

— Ох, звоню-звоню, — спохватившись, Шац снова утыкается в телефон.

Очки забыла в лагере, а без них дальше собственного носа не видит.

— Как она? — тихо спрашивает Филатова, всё-таки увязавшаяся за нами.

— Не айс, судя по всему, — отвечаю, скосив взгляд на девчонку.

— Дышит ведь, да? — боязливо шепчет дрожащим голосом.

— Дышит, — подтверждаю, ощущая вибрации воздуха, щекочущие кожу.

— Спит?

Киваю.

После приступа Джугели так толком и не пришла в себя. Будто в каком-то коматозе пребывает.

Да я и сам ещё не отошёл от произошедшего. Несу её и уже в который раз на повторе прогоняю в голове всё, что случилось.

— Осторожно, пенёк, — предупреждает Полина, чтобы не навернулся.

— Алиса Андреевна, добрый день. Это Матильда Германовна, классный руководитель.

— Добрый день. Вы уже вернулись? — доносится из динамика.

— Нет, — вздыхает Шац.

— Что-то случилось? — настороженно интересуется женщина.

— Вы только не волнуйтесь, пожалуйста…

Самая дерьмовая фраза на свете. Человек на автомате рисует в своём воображении худший расклад.

— Что с Татой? Немедленно говорите!