Зарево зорь

Бальмонт Константин Дмитриевич

Два дара

Телу звериному – красное, Зелёное – телу растения. Пойте свеченье согласное, Жизнь, это счастие пения. Зверю – горячий рубин, Изумруды – побегам долин. Кровь сокровенна звериная, Страшная, быстрая, жгучая, Львиная или орлиная, Празднует, в празднике – мучая. Слитность законченных рек, Кровью живёт человек. Кровь огнескрыта растения, Стебли как будто бескровные. Правда ль? А праздник цветения? Зорность? Одежды любовные? Это напевная кровь В вёсны оделася вновь. Две разноблещущих цельности, Два разноцветных сияния, Царствуют, в мире, в отдельности, Всё же дано им слияние. Глянь,

над мерцаньем цветков, В жерла тигриных зрачков. В звере, глаза раскрывающем, Пламя зелёное светится. В стебле, влюблённость внушающем, Замысел розой отметится.

Метеор

Зеленоватый метеор Упал среди небес. Меж тем лазоревый простор Ещё алел над чернью гор, И свет в нём не исчез. Он был как быстрый изумруд, Нисброшенный с высот. Блеснул вон там, мелькнул вон тут, И вот упал, как в некий пруд, За тучевой оплот. А я смотрел на мир внизу, Взнесённый до стремнин. А час, меняя бирюзу, Готовил к полночи грозу, Пока я был – один.

Гиероглифы звёзд

Я по ночам вникал в гиероглифы звёзд, В те свитки пламеней в высотах совершенных. Но немы их слова. И дух, в томленьях пленных, Не перекинет к ним, их достающий, мост. Их повесть явственна и чётко различима, Но дух в них не найдёт возжажданный ответ. На все мои мольбы они ответят: «Нет». Промолвят: «Миг живи, как смесь огня и дыма. Гори. Ещё гори, покуда не сгоришь. Когда же догорит лампада золотая, Созвездье между звёзд, взнесёшься ты, блистая, Узнавши звёздную, в провалах Ночи, тишь. Но, если ты душой ненасытимо жгучей Возжаждал то продлить, что длиться миг должно, Ты камнем рушишься на мировое дно, Созвездием не став, сгоришь звездой падучей».

Дай мне вина

Небо, быть может, и может, но Небо ответить не хочет, Не может сказать Человек ничего. Сердце слепое безумствует, молит, провидит, пророчит, Кровью оно обливается, бьётся – зачем? Для кого? – Всё для тебя, о, любовь, Красный мне пир приготовь. Рощи мне роз расцвети, в этих пропастях мёртво-синих, Между жемчужностей зорь, и меж хрусталями дождей, Красного дай мне вина, перелившейся крови испей, Вместе сверкнём, пропоём, и потонем как тени в пустынях.

Цепи

Лишь цепи взяв, и окрутившись ими, – Так свит удав, по дереву, кругом, – Я вижу мир – как в неком дальнем дыме, И я живу – моим стозарным сном. Но цепи те я принял добровольно, И радостен душе глухой их звон. Привет тюрьме. Очам раскрытым больно: – Так светел мой безмерный небосклон.

Венчальный час

Как светлые невесты, убрались все деревья. Вон вишня, слива, яблонь, их целые кочевья. Среди невест брожу я, а сердце млеет, рдеет. Вдали, зажжённый Солнцем, испанский дрок желтеет. И вот я наклоняюсь к одной невесте, белой. Красивую целую, влюблённый и несмелый. И пред другой склоняюсь, учтивый как Испанец. Медлительно целую девический румянец. И с ними я венчаюсь, избрал любовь законом. А шмель, звонарь садовый, гудит протяжным звоном.

Цветочный сон

Солнце («Это Солнце вызывает все растенья к высоте…»)

Это Солнце вызывает все растенья к высоте, Их уча, что вот и Солнцу к вышней хочется черте. Златокрайностью пронзая сон сцепляющих темнот, Солнце всходит, мысль златая, на лазурный небосвод. На пути дугообразном расцвечаясь в силе чар, Солнце тайно разжигает жизнетворческий пожар. Зажигает состязанье, быть различными маня, Поелику в лике Солнца – семицветный лик Огня. Оттого у всех ответных солнцесветных лепестков Так различествует сказка красок, запахов, и снов. Влажный лютик, нежность-роза дышат солнечной мечтой, Это

красная амфора и бубенчик золотой. Дева лилия и ландыш – отраженья облаков, Это – чаша причащенья, пузырёчки для духов. Незабудка, глаз фиалки, колокольчик, зверобой Небу молятся, затем что Солнце – в бездне голубой. Образ змея, орхидея, раскрывает страстный рот, Ибо Солнцем кровь согрета, поцелуй – души полёт. И ещё, ещё, и много кругообрисов-цветов, Ибо Солнце круг свершило до закатных берегов. Опустилось, исчезая, к аметистовой черте, Чтоб звездистые сирени в ночь дышали темноте.

Вандины

Выплывая из топели, Девы-Водницы, Вандины, Проскользают хороводом, Возле клёна, под Луной. Вьются нити из кудели, Нежность тел белей холстины, Небо синим смотрит сводом, Над водой туман ночной. В очи глянь. Дрожит глубоко В тех глазах изнеможенье, Пали волосы на плечи, Каждый волос – как струна, Слышен звон, как бы далёко Нарастающее пенье, Удивительные речи, Разомкнулась тишина. Подходите, вейте нити, В сердце Водниц – влага счастья, Дух Вандины – словно воды, Ярче тайный разговор. В лёгкой пляске потоните Свет узнайте соучастья, Вовлекитесь в хороводы, Хорошо на дне озёр.

Свершилось

Свершилось. За музыкой взгляда Тебя я, Сибилла, целую. Бледнеешь. Ты в страхе? Не надо. Мы празднуем Вечность живую. Священны мои поцелуи, Как луч на цветах олеандра, Священны, как вещие струи Идущего в вечность Скамандра.

Пчеле

Журчат водомёты, В них капель полёт. Заветные соты Лелеют свой мёд. Залит шестигранный Чуть-чуточный жбан. И пьяностью странной Медвяно я пьян. Мой месяц медовый, Венчанье с душой. Я новый, я новый, О, пчёлка, я твой.

Мирра

Мне чудится, что ты, в одежде духов света, Витаешь где-то там, высоко над Землёй, Перед тобой твоя лазурная планета, И алые вдали горят за дымной мглой. Ты вся была полна любви невыразимой, Неутолённости, как Сафо оных дней, – Не может с любящим здесь слитным быть любимый, И редки встречи душ при встрече двух людей. Но ты, певучая, с устами-лепестками, С глазами страстными, в дрожащей мгле ресниц, Как ты умела быть нездешней между нами, Давала ощущать крылатость вольных птиц. Любить в любви как ты, так странно-отрешённо, Смешав земную страсть с сияньем сверхземным, Лаская быть как ты, быть любящим бездонно Сумел бы лишь – сюда сошедший – серафим. Но на Земле живя, ты Землю вся любила, Не мёртвой ты была, во сне, хоть наяву. Не в жизненных цепях была живая сила, Но возле губ дрожал восторг: «Живу! Живу!» И шествуя теперь, как дух, в лазурных долах, Волнуешь странно ты глядящий хор теней, Ты даже там идёшь с гирляндой роз весёлых, И алость губ твоих в той мгле всего нежней.

Тоска степей

(Полонянка степей Половецких.) Звук зурны звенит, звенит, звенит, звенит, Звон стеблей, ковыль, поёт, поёт, поёт, Серп времён горит, сквозь сон, горит, горит, Слёзный стон растёт, растёт, растёт, растёт. Даль степей, не миг, не час, не день, не год, Ширь степей, но нет, но нет, но нет путей, Тьма ночей, немой, немой тот звёздный свод, Ровность дней, в них зов, но чей, но чей, но чей? Мать, отец, где все, где все – семьи моей? Сон весны – блеснул, но спит, но спит, но спит, Даль зовёт, за ней, зовёт, за ней, за ней, Звук зурны звенит, звенит, звенит, звенит.