Зарево зорь

Бальмонт Константин Дмитриевич

Сон («Весь звенчатый, коленчатый, изгибистый, змеистый…»)

Весь звенчатый, коленчатый, изгибистый, змеистый, Извивно-криво-выгнутый, углистый, и локтистый. Приснился мне Неведомый, и как его понять? Лесным лишь ведьмам ведомый, лишь змеям перенять. Огромной сколопендрою, мерцая чешуёю, Излучисто, изломчиво, лежал он предо мною, И вдруг, в изломе сдвинувшись, меняя вид и нрав, Предстал как волосатый он мохнатый волкодав. Ну, думаю, не тронусь я. Пойду ли на авось я. Шуршит зловеще тулово, и пасть разъята песья, Собакозмей извивчатый, с свирепой головой, То узкий, то разливчатый, раскрывшийся извой. Мерцает излохмаченный, и с крыльями – предплечья, И в песьем взоре светится ехидство человечье, Приблизься,

мол, запутаю, взгляни сюда, прошу, Я чешуёй окутаю, душа, я укушу. Влачить и изволакивать – услады, мол, сердечные, Оденусь в алый бархат я, укроюсь в дымы млечные, – Не Дьявол ли, не плавал ли в лихой он ледоход, И вот теперь лукавится, забавится, идёт. Я вскрикнул, – в ходе звенчатом внезапно остановленный, В излове ловком сведущий, но словом сам уловленный, Угрозный вдруг рассыпался, взметая огнь и чад, – Проснулся я, и вижу лишь, что тучу ветры мчат.

Из вихря

В Бездне задуманный, в Небе зачатый, Взявший для глаз своих Солнце с Луной, Скрывший в себе грозовые раскаты, Льдяные срывы и влагу и зной, Знавший огней вековые набаты, Праздник разлитья созвездий и рек, Страстью ужаленный, Бездной зачатый, Я – Человек.

К царице пламеней

Царица Пламеней, владычица громов! О, запредельная! О, взрывно-грозовая! Когда устанем мы от равнозвучья снов, Когда молельня в нас разрушится живая, Ты вся нахмуришься, и в траурный покров Ты облекаешься, пары Земли свивая. И нечем нам дышать, и ждём мы, ждём громов. Царица Пламеней, тогда свои запястья Ты надеваешь все, и, траур свой порвав, Ты мечешь молнии, как знак единовластья Над Небом и Землёй, над жизнью душ и трав, И мы зовём дождём твой праздник сладострастья, И слушаем твой гром, первичность вновь узнав. А к ночи свет зарниц лазурит наше счастье.

Грозовой поцелуй

Молило тучу облачко: Грозой меня одень. От облака до облака легла густая тень. И облачко пушистое с могучею слилось. Возникла в поцелуе их мгновенность разных роз. И белые, и красные, и чёрные, весь куст, Разросся и раскинулся, весь полный жадных уст. Внезапно пронизался он изломчивым огнём, Внезапно разрумянился игрою молний гром. И облачко, прилипшее к той туче грозовой, Ниспало каплей светлою, восторг узнавши свой.

Кони бурь

Ржали громы по лазури, Разоржались кони бурь, И дождавшись громкой бури, Разрумянили лазурь. Громы, рдея, разрывали Крепость мраков, чёрный круг, В радость радуги играли, Воздвигали рдяность дуг. Завершив свой подвиг трудный, Ливень струй освободив, Мир растений изумрудный Весь прикрыли мглою грив. И промчались в небе взрытом, Арку радуги дожгли, И ушли, гремя копытом. Чу, последний гром вдали.

За грозой

Гроза ушла. Окован гром. Далёкий голос чуть грозит. И меж разъятых туч сквозит Луна холодным серебром. Голубоватым серебром Внутри замлели облака, И тут разрыв, и там излом. И вот их белая река, Не по земному широка, И вспенена не по земному, Сплетает длинный саван грому, Который умер на три дня, В гробу лазоревом безгласен, Но снова, яростно прекрасен, Восстанет в змейностях огня.

Зачарование («Я был в таинственных чертогах…»)

Я

был в таинственных чертогах Зачарования собой, Молчит там стража на порогах, И говорит полночный бой. Лишь только в полночь, в час созвездный, Пробьют старинные часы, Я вижу там, над звёздной бездной, Встают две равных полосы. Одна черна, как ворон чёрный, Чернее самых чёрных глаз. Другая, в яркости повторной, Как гранетысячный алмаз. Они ведут, и мне знакомы, Они являют путь двойной, В них солнца, молнии, и громы, Всё то, что было здесь со мной. Не вопрошу я – Что ты? Кто ты? – Кого б ни встретил на пути: – Давно мне ведомы темноты, И буду в них ещё идти. Не удивлюсь я краскам радуг, И самоцветностям дорог: – Я ведал множество загадок, Но все их разгадать я мог. Предел доверен верной страже. Иду. Как сладко отдохнуть. И в этот миг – вот в этот даже – Короче в бездну бездн мой путь.

Бор

Наклоняясь к сосне, я вбираю в себя Благовоние пряное смол. А добычу на дальнем суку теребя, С ликованьем клекочет орёл. Воркованью подобен клекочущий звук, Он доволен, могучий летун. И хочу я движенья играющих рук, Золотого мелькания струн. Вот пошёл по верхам перекатистый гул, Перемолвь, восходящая в хор. И орёл неспеша два крыла развернул, Покидая для облака – бор.

Древесная сказка

В молчаньи древесных стволов Есть тишь заколдованных снов, В упоре захватном корней Извивы продлившихся дней. Одна вековая сосна Скреплённая чудо-страна, Один зачарованный дуб То шопоты призрачных губ. Убор белоствольных берёз Как белые снежности роз, В медвяном цветении лип Влюблённой мечты перегиб. Древесную сказку любя, Мы помним давнишних себя, И руны звездит высота В сребристых шуршаньях листа.

Осенний праздник

Ещё осень моя не настала, Но высокое лето прошло, И деревья напевом хорала Овевают мой праздник светло. Это праздник великий сознанья, Что затих огнемётный дракон, И огонь не уменьшил сиянья, Но возник как рубиновый трон. Над вершинами алое чудо, Благодать снизошла с высоты, И исполнены долгого гуда Озарённые краской листы. Широко, как последние пчёлы, Перекатная сказка поёт, Уходя за соседние долы, Упадая в сознанье как мёд. Высоко, к благодатностям Юга, Улетают семьёй журавли, Я как точка безмерного круга, Всё – моё, и вблизи, и вдали.

Осенний лес

Лесная чаща. В изумруд, Ещё недавно, там и тут, Рубины изливались, рдея. Теперь, парча листвы, сполна, Как дымно-жёлтая стена, Броня дерев шуршит, редея. Цвет постаревший, – не седой, А серо-пепельный, подседный, – Скользит по этой сказке медной, И, вспыхнув, гаснет чередой. Так в час вечерний, козодой, В лазури неба, перед нами, Мелькнёт неверными крылами, Свершая быстро путь витой, И вдруг исчезнет над водой, Где, взор души слияв с мечтами, Последний медлит луч златой.