Зарево зорь

Бальмонт Константин Дмитриевич

Он вращающий колесо

Пятьсот голубоватых птиц Летели, млея, чрез пространство, Пятьсот слонов склонились ниц, Узрев однажды постоянство, – Души, отмеченной меж душ Для утверждения покоя, Кто меж людей единый муж, Познавший ход страстей и зноя, – Кто Майей был в саду рождён, При ликованьи всех растений, Кто был цветком сопровождён В Страну, где мир без изменений, – Кто был как лотос голубой, И был как лотос нежно-белый, Как лев недвижный пред толпой, Средь ужасов спокойно-смелый, – Кто был как новая Луна, В веках сверкающее Солнце, В безмерном Море тишина, И тихий лепет веретёнца.

Благовестие

Тот, кто думает, что человек может быть убийцей, и тот, кто думает, что человек может быть убитым, оба не знают ничего. Бхагавадгита Кто

думает, что, убивая, Он убивает, тот слепец. Кто думает, что жизнь живая В предельных ликах, тот слепец. На миг напев свой прерывая, Я начинаю в свой конец. Кто думает, что в Мире слитом Есть пропасть смерти, тот слепец. Кто думает, что быть убитым Конец есть жизни, тот слепец. Века ходил я полем взрытым, И из колосьев плёл венец. Что я, то я, и измененья Суть только зрелища одежд. Я прерываю праздник зренья, Привет мой сну сомкнутых вежд. Но тьма и ужас нисхожденья Есть восхождение надежд. Что я, то я, не разделяет Игра оружия меня. Вода меня не потопляет, Я целен в бешенствах огня. Что это правда, сердце знает, И голос мой поёт, звеня. Кто думает, что, умирая, Он умирает, тот слепец. Кто думает, что жизнь, сгорая, Не возгорится, тот слепец. Я был в Аду, и в жажде Рая Из свежих трав плету венец.

Достоверность

Тот же верный точный счёт, Знанье точек и причин, Мне вещают верный ход От провалов до вершин. Тот же верный точный счёт Говорит мне: Ты один, Тот родится, кто умрёт, Чарой вечности причин. И смотри: В выси темно, В лунном царствии ущерб, Вот и умерло зерно, Все колосья срезал серп. Но взгляни на вышину, И взгляни перед собой: Видишь, новую Луну На лагуне голубой? И взгляни на ширь полей, И взгляни перед собой: Как смеётся меж стеблей Василёчек голубой.

Вышние знамения

Глядишь ли ты в лазоревые дали Ночных небес? Шатры отшедших там, светлея, встали, Лучистый лес. Мы говорим – созвездие там Девы, Стрельца и Льва. Но там, в полях, растут свои посевы, Своя трава. И каждый, кто с земным разъят мгновеньем, Тот, ввечеру, Зажжёт свечу, и ставит, с означеньем, Её к шатру. И знаменья тех свеч неисчислимых Горят всю ночь, Покуда Ночь, в своих глубоких дымах, Уходит прочь. И между тем как все земные свечи, Сгорев дотла, Оделись в мрак, – пресветлый лик предтечи, Заря светла. И свеч небесных гаснут вереницы. Где все шатры? Одна свеча властительной Денницы Глядит с горы.

В пещерах друидических

Я входил в пещеры тёмные, Меж утёсов, над рекой, В углубленья их укромные Я входил с моей тоской. В ропот мраков, где отшельники, Где вертеп, что в камень врыт, Где слезливые капельники Возращают сталактит. Говорил во тьме с пещерником, О превратностях души, Был подземному придверником, Громы чувствуя в тиши. Переходы видел рытые, Где рисунок без теней, Развивал я судьбы свитые, Понимал теченье дней. Бороздами – иссечения, Слева вправо, полный ход, И свеченье возвращения, И чертёж наоборот. Пашня рун, колосья знаками, Дуги, взрывчатый потоп, Клин-топор, игранье мраками, Сказка крови, жизнь и гроб. Атль-вода, узор зигзагами, Змеи, вставшие жезлом, Духи, шедшие оврагами, В светомраке мировом. Я читал их начертания, Этих пращуров сих дней, Дал им долю лучшей дани я От живой души моей. Но прикрытье это шлемное Бранно-мыслящей Земли Бросил, – бросил потаемное, Сжёг – к возврату – корабли. Над подземностью вещающей, Дух впивая свежих струй, Я стою как жнец встречающий Меж колосьев – поцелуй.

Сказка о серебряном блюдечке и наливном яблочке

Жил мужик с женою, три дочери при них, Две из них затейницы, нарядней нету их, Третью же, не очень тароватую, Дурочкою звали, простоватою. Дурочка, туда иди, дурочка, сюда, Дурочка не вымолвит слова никогда, Полет в огороде, коровушек доит, Серых уток кормит, воды не замутит. Вот мужик поехал сено продавать. «Что купить вам, дочки?» он спросил, и мать. Старшая сказала: «Купи мне кумачу». Средняя сказала: «Китайки я хочу». Дурочка молчала, дурочка глядит. «А тебе чего же?» отец ей говорить. Дурочка смеётся: «Мне купи, родной, Блюдечко серебряно, яблок наливной». Сёстры насмехаются: «Кто дал тебе совет?» «А

старушка старая», дурочка в ответ. «Стану я по блюдечку яблочком катать, Стану приговаривать, стану припевать». Близко ли, далёко ли, мужик в отлучке был, Торговал на ярманке, гостинцев он купил. Сарафаны красные у старших двух сестёр, Блюдечко да яблочко у младшей, – экой вздор. Блюдечко серебряно дурочка взяла, В уголок запряталась, смотрит, весела. «Наливное яблочко, ты катись, катись, Всё катись ты посолонь, вверх катись и вниз. Ты гори, показывай, как горит заря, Города показывай, лес, поля, моря. Ты катись, показывай гор высоту, Ты катись, показывай Небес красоту». Эти приговорные сказала ей слова Старая старушка, – чуть была жива, Дурочка дала ей калач, чтобы поесть, А старушка: – слово, в слове слов не счесть. Катится яблочко по блюдечку кругом, Катится яблочко, и ночь идёт за днём, Видны на блюдечке поля и города, Зори златистые, серебряна звезда, Вон корабли, закачались на морях, Царские полки на бранных на полях, Солнышко за солнышком катится, Тёмный лес, как тёмный зверь, мохнатится, Звёзды хороводами, звездится в Небе гладь, Диво-то, красиво-то, пером не написать. Сёстры загляделись, зависть их берёт: «Как бы это выманить? – Подожди, придёт», «Душенька-сестрица, в лес по ягоды пойдём, Душенька-сестрица, земляники наберём». Дурочка блюдечко отцу отдала, Встала, оглянулась, в лес она пошла. С сёстрами бродит. Леший сторожит. «Что это, заступ острый тут лежит?» Вдруг злые сёстры взяли заступ тот. Вырыли могилу. Чей пришёл черёд? Дурочку убили. Берёзка шелестит. Дурочка в могилке под берёзкою спит. Белая берёзка. Леший сторожил. Он на травку дунул, что-то в цвет вложил. Выросла тростинка, тростинку шевельнул, И пошёл по лесу. Шелест, шорох, гул. «Дурочка-то где же?» говорит отец. «– Дурочка сбежала. Из конца в конец Лес прошли мы, снова обошли его. Видно, волки съели. В лесе никого». Кто-то был там в лесе. Сёстры, сёстры, жди. Кто-то есть там в лесе. Что там впереди? «Всё же дочь, хоть дурочка». Заскучал отец. Яблочко и блюдечко он замкнул в ларец. Сёстры надрываются. Только сказка – скок. Вдруг переменяется, сделала прыжок. Водит стадо пастушок, Он играет во рожок, Размышляет про судьбу, На заре трубит в трубу. Он овечку потерял, Нет её, есть цветик ал. Он заходит во лесок, Под берёзкой – бугорок. И цветы на бугорке, Словно в алом огоньке. И лазурь за тот же счёт, И тростинка там растёт. Вот тростинку срезал он, Всюду зов пошёл и звон. Диво-дудочка поёт, Разговаривает: Звон-тростиночка поёт, Выговаривает: – «Ты тростиночка, играй, Диво-дудочка, играй, Ты игрою Разливною Сердцу милых потешай, Мою матушку, Света-батюшку, И сестриц родных моих, Не сужу я строго их, Что за яблочко, Что за блюдечко, Что за яблок с свету сбыли, Что за блюдце загубили, Ах ты дудочка, Диво-дудочка, Ты играй, ты играй, Ты всех милых потешай». Люди тут сбежались. «Ты про что, пастух?» А пастух ли это размышляет вслух. Он тростинку срезал, кто-то в ней поёт. Для кого-то в песне, может быть, расчёт. «Где была тростинка?» Тут, невдалеке. «А давай, посмотрим, что там в бугорке». Бугорок разрыли. Так. Лежит она. Кем была убита? Кем схоронена? А тростинка шепчет, а цветок горит, Берёзка шуршит, разговаривает. Дудочка запела, поёт-говорит, Поёт-говорит-выговаривает: – «Свет мой батюшка, Светик-матушка, Сёстры в лес меня зазвали, Земляничкой заманили, И за блюдечко – связали, И за яблочко – убили, Погубили, схоронили, В тёмной спрятали могиле, Но колодец угловой Со водою есть живой, Есть колодец, дивный, он На скрещеньи всех сторон, Вы живой воды найдите, Здесь меня вы разбудите, Хоть убита, я лишь сплю, А сестриц не погубите, Я сестриц родных люблю». Скоро ли, долго ли, колодец тот нашли, Царь был там, Солнышко, и все к Царю пришли. Дурочку, умночку, вызволили, вот. Вышел Царь-Солнышко, в дворец её зовёт. «Где ж твоё блюдечко и с яблочком твоим? Дай усладиться нам сокровищем таким». Ларчик берёт она тут из рук отца, Яблочко с блюдечком, явитесь из ларца. «Что ты хочешь видеть?» – «Всё хочу, во всём.» Блюдце – как лунное, и яблочко на нём. Яблочко – солнечно, и красно как заря, Вот они, вот они, леса, поля, моря. Яблочко катится по блюдечку, вперёд, День зачинается, и алый цвет цветёт. Воинства с пищалями, строй боевой, Веют знамёнами, гудят стрельбой, пальбой. Дым словно облаком тучу с тучей свил, Молнию выбросил, и всё от глаз сокрыл. Яблочко катится, и Море там вдали, Словно как лебеди столпились корабли. Флаги и выстрелы, и словно сумрак крыл, Дым взвился птицею, и всё от глаз сокрыл. Яблочко катится, и звёздный хоровод, Солнышко красное за солнышком плывёт, Солнышко с Месяцем, и красных две Зари. «Яблочко с блюдечком отдашь ли мне?» – «Бери. Всё тебе, всё тебе, солнечный наш Царь, Только сестёр моих прости ты, Государь. Яблочко с блюдечком – тебя пленив – для них, Сколь же заманчиво!» – На том и кончим стих.