Зарево зорь

Бальмонт Константин Дмитриевич

Дымка («Не хочу я напевов, где правильность звуков скована…»)

Не хочу я напевов, где правильность звуков скована, Хочу я напевностей тех, где своеволит душа сполна. Я струна. Сестра я полночных трав, шелестящими травами я зачарована. Я как белая дымка плыла, За осоку задела, Зацепилась несмело За осоку болотную белокурая мгла. С камышом перебросилась взглядом, Покачнулся камыш, – с тем, что зыбко, всегда он рядом: «Я струна, – Кто пришёл, и куда меня, этой ночью, звать? Утонуть? Утопить? Меня полюбить? Иль меня сорвать!» – Покачнулся камыш, я его обняла несмело, И запела, Будет

нам теперь колдовать Шелестящая топь, и ночь, и Луна, Будет белая тайна нас обвивать, И тихонько, тихонько, тихонько я буду скользить, Чтобы выросла вплоть до того вон лунного леса тонкая нить, Как струна.

Возвещённая

У высокого окна Златоокая жена, Золотая, золотая, В осиянности очей, Золотая, золотая, В шелковистости лучей, Устремлённых Небесами, И сплетённых Небесами С золотыми волосами, Чтоб дышалось горячей. У высокого окна Будет век стоять она, Молодая, молодая, Чтоб внизу была весна, Золотая, золотая, Как воздушный очерк сна, Сон, который, раз приснится, В светлом взоре будет длиться, И вовеки не затмится, Как века горит Луна.

Медвянка

Луна золотая, как щит золотой, Луна золотая, как риза из злата, В пределах Востока горит над водой, Превыше последних мерцаний Заката. Медвяные росы растут. Медвянка! Приди же! – Я тут. Цветок золотой, как Луна золотая, Цветок золотой, как кружок золотой, Тебе принесла я, он дышит, блистая, И сны, расцветая, плывут чередой. – Медвянка! Медвянка! О, кто ты? – Я та, кем восполнены соты.

Счёт

Счесть в лесу хотел я сосны: Сбился в пьяном духе смол. Счесть с тобой хотел я вёсны: Поцелуям счёт не свёл. Счесть хотел цветочки луга, Кашки розовой полки. Да взглянули друг на друга, В войске спутались значки. Всё лицо – в цветочной пыли, Мир горит, во мгле сквозя. И обнявшись мы решили: Ничего считать нельзя.

Как же?

1.

Ни на мгновение огонь не замолчит, И бессиянным быть он не умеет. В нём сердолик текучий влит, Сафир и зыбкий хризолит. И он шуршит, и он горит, И говорит, и говорит, Рубинной песней пламенеет. Так как же ты, огонь любя, Надела траур на себя? Гори нам, струйно-золотая, Или сгори, и пой, сгорая.

2

Я горю. Говорю, Что и я люблю зарю, Сердолик я расцвечаю, Отвечаю Янтарю. Но когда та звезда, Чья настала череда, Задрожит, – всё небо слышит, Ночью дышит С ней вода. И застыв, ветви ив, Листья влагой расцветив, Повторяют безглагольно: Смерть безбольна, Сон красив.

Цветы

Я подхожу – так вплоть – к единственным цветам, Которые цветут – для всех, и одному. Я сладостью дышу. Как все. Но что же там? Цветок цветёт в огне, зерно идёт во тьму. И снова изо тьмы змеится ввысь росток. Вот все запели гимн бессмертию цветов. Но

кто же мне отдаст – мой, бывший, мой цветок? За этот мой цветок – я все отдать готов.

Срыв

Есть в громах, рождённых бурей, Срывный звук. В лёте фурий, в ласках гурий, Есть красивость сжатых рук. Есть в глазах, любовь таящих, Дрожь ресниц. Меж ветвей, в весенних чащах Есть любовный голос птиц. Есть в капризности размера Срыв струны. Есть! Тебе, о, баядера, Пляски-молнии даны.

Цвет власти

Цвет власти – стебель золотой И голубой цветок. Песнь Власти дышит красотой Сребристо-струнных строк. Смотри, Венера изошла Из голубых глубин. Её волос златится мгла, Её уста – рубин. Смотри, Венера изошла Из нежно-синих вод. Над ней Луна была светла, За ней пожар плывёт. Огонь златисто-желтолик, Огонь румян и пьян. Цвета поют, в них властный крик, Расцвет нам в страсти дан. Цвет Власти – стебель-изумруд И золотой цветок. Цвета поют, вон там, вот тут, Миг страсти недалёк. Смешались все напевы строк, Зарделись все цвета. Тебя воздушный свет облёк, Ты та же и не та. Песнь Власти – сладостный намёк На нежно-алый цвет. Я расцветил твой лепесток, Желанней счастья – нет.

Танец

Две их, две их, в вихре танца, пронеслись передо мной. Всплески пляски, огнь румянца, сеть мантилии сквозной. Рты гранатно приоткрыты, зубы – жемчуг в два ряда, Очи ярки, в очи влиты – звёзды, Небо, и вода. Не простая, не речная, а морская, синий вал, В два вместился водоёма, и, блеснувши, задремал.

Сон наяву

В этих душных ночах, в Итальянских ночах, Вдруг крылатую взяв, я сжимаю тебя, Утопивши глаза в потемневших очах, И терзая тебя – и любя – и любя. Этих нежных ступней ощутив красоту, Поцелуй к ним прижал – восходил – восходил, И, напевность любви, я узоры плету, Сочетав поцелуй с воскуреньем кадил. Мы узнали, что вот, это – слитные мы, Две красы – две осы – два касания трав, И читая в очах звёздный сказ полутьмы, Я пою про любовь двух расцветших купав.

Я отдал себя

Я отдал себя, увидавши дорогу. Одной – поцелуй. И поэму – другой. Звездой промелькнул, улетающей к Богу. В ночи закурчавился пеной морской. Мне радостно было – быть радостью нежной. Там в сердце. Там в сердце. И в этом. И в том. И ласкою нежной, в пустыне безбрежной, Растаял… Развеян… Во всём… И ни в чём…

Золотая

Вознеслась над Морем, золотая, Разлилась на Запад и Восток, Расцветила с края и до края, Засветила в сердце огонёк. Там на дне несохнущей криницы, В глубине, где всё схоронено, Как напев, зажгла огонь зарницы, И, сгорев, златым явила дно.