Зарницы красного лета
Шрифт:
— Нет, твой на годок постарше.
— А Костя, значит, помоложе,— без особой нужды заключил Мамонтов.— Он родился в десятом, без меня, когда я уже был на действительной. Идут годы-то, а?
— Летят!
— Да, десятый год не расстаюсь с шинелью. Надоела! Сменял бы на любой зипунишко!
Внизу, на первом этаже, зашумели мужские голоса. Адъютант метнулся за дверь, а возвратясь, доложил с порога:
— Из Солоновки, товарищ главком!
— Зови.
— Привезли патроны.
— Давай сюда и патроны, а то их там растащат.
Два
— Ив мешке патроны? — спросил Мамонтов.— Тащите сюда. Ставьте здесь. Осторожно.
Он сам развязал мешок и, загребя в нем рукой, вытащил горсть патронов для трехлинейной винтовки. Осмотрев их на свету, приблпзясь к лампе, заговорил с восторженной певучестью:
— Да вы поглядите, братцы, какие самоделки, а? Вот молодцы! Залюбуешься, как делают! — Он потрогал пули, проверяя, прочно ли они сидят в гильзах.— Мастера-а! Это из Кабаньего. Твоего отца, Семен, выделка! Гляди!
Я так и навострил уши, услышав про деда, живущего в Кабаньем. О нем сегодня не однажды заговаривал со мной отец. Оказывается, дед, всегда занимавшийся малярной работой, имел краскотерку и, когда узнал, как мучаются молодые мастера, готовя самодельный порох, явился с нею в кузницу, где была создана партизанская оружейная мастерская. «Машинку вам не доверю, дорогая штука,— сказал он мастерам.—Сам робить буду». И начал растирать своей краскотеркой селитру и уголь для изготовления самодельного пороха. Дело в мастерской быстро пошло па лад. Молодые мастера с помощью деда готовили не только тысячи винтовочных патронов, используя стреляные гильзы, которые доставляли им с полей боев, но и самодельные бомбы. Отец хотел отправить меня к деду в Кабанье, считая, что там, близ Солоновки, я буду в полной безопасности.
— Хороши, хороши! — Продолжая нахваливать патроны, Мамонтов отобрал их у отца.—Самодельные пули здорово рвут!— Вспомнив о чем-то, вдруг положил перед адъютантом один патрон.—Держи. На всякий случай проверьте.—Кивнул па отца,— На его беляке. Приговор трибунала есть? Завтра же утром и приведите в исполнение. Приготовь приказ. Л где пакет из Солоновки?
Он быстро, как делал все, пробежал глазами вечернее донесение начальника штаба Якова Жигалина. С нетерпением ожидаемое сообщение не вызвало, однако, у главкома особого иптереса. С заметной досадой он отодвинул его адъютанту.
— Об алейцах пишет, а я о них уже все знаю,— сказал Мамонтов.— Да-а, подвели алейцы. Этого не забыть никогда! — Он помолчал, сдерживая сердце.— Из Кабаньего еще ждет патроны. На три полка этого, знамо, маловато.
— Зря он обещает, товарищ главком,— заговорил один из курьеров.— Я опосля еще подводчиков из Кабаньего встретил. Они сказывали, там всех мастеров побило.
— Как побило? — чуть не вскрикнул Мамонтов.
— Делали бомбу, она и взорвалась.
— И всех насмерть?
— Говорят, еще живы.
— Всех в лазарет,— бросил Мамонтов адъютанту,
— А я ведь собирался его туда отправить,— указывая на меня, сказал отец.
— Вот это зря,— возразил Мамонтов.— У твоего отца изба небольшая, а ребят своих полно. Где там жить? Мои вой живут в Солоновке — и твой пускай поживет. Солоновка — самое надежное место. Туда мы их не пустим. Костьми ляжем.—Он опять обернулся к адъютанту, который сидел над чистым листом бу-* маги, собираясь под диктовку главкома писать ответ начальпику
штаба: — Не забыть бы про листовки. Чего он их не шлет? Сейчас раздали бы мужикам в Мельникове, а те подсунут белякам, когда они придут в село. Вот бы дело было!
— Искурят их мужики,— ответил адъютант.
— Часть, знамо, искурят, а кое-что и подсунут.
— Разреши идти? — спросил отец главкома, видя, что тот уже готовится отправлять курьеров обратно.
— Может, ужинать пойдем, а?
— Мы в полк...
Здесь к месту будет сказано, что младший брат главкома Тимофей, истерзанный белогвардейцами, умер во время боя под
Солоновкой. Ефиму Мамонтову не удалось даже прискакать на его похороны. А мой дед, Леонтий Захарович, получив тяжелое ранение от взрыва самодельной бомбы, умер позднее и похоронен вместе с партизанами в братской могиле.
III
Среди ночи я проснулся от мужского нешумного разговора. Хозяйский сын Илюшка, мой ровесник, ночевавший со мной рядом, свесил черноволосую кудрявую голову с полатей. При слабеньком свете коптилки партизаны торопливо собирали с пола в кухне, застланного соломой, свои шинели, зипуны и полушубки, обувались кто в сапоги, кто в пимы, осматривали вещевые мешки и оружие. Цыганистый, черноглазый Илюшка, сорвиголова, знавший доподлинно все, что делается в селе, переживший уже не один бой, услышав, что я заворочался под шубенкой, быстро обернулся ко мне и сообщил:
— Собираются на позиции.
— Воевать?
— Дежурить в обороне,— охотно пояснил мне Илюшка.— А попрут беляки — и воевать, знамо. Холодно в окопах-то, долго не просидишь, вот полки и меняются на позициях. Вчерась с утра стояли славгородцы, с обеда — степняки, а с вечера —• кулуидинцы. Теперь бутырцы идут. До утра. Твой отец в Бутырском? А мой в Славгородском.
— Ты чо там, атаман, все наши секреты раскрываешь? — заговорил один из партизан, снаряжавшийся в поход у самых полатей.— Военные секреты полагается сохранять в полной тайне.