Зарубежный детектив 1979

Коллектив авторов

12

В селении, как и уверял Дамиран, никто не искал злоумыш­ленников, оборвавших жизнь председателя Сэда. Все считали, что несчастный случай повернул лицо этого доброго человека к стра­не спокойствия, и искренне желали ему счастливого перерожде­ния. Один Цултэм не допускал, чтобы изнуренный частыми даль­ними разъездами конь, привыкший исполнять любую волю хозяи­на, мог так запросто,

ни с того ни с сего сбросить хорошего, можно сказать, удалого наездника, каким был Сэд. Он был убеж­ден, что гибель председателя — это выплеснутая наружу черная злоба заклятых его врагов, лишившихся богатства, нажитого кровью неграмотных аратов, бывших феодалов и богачей. И Цул­тэм дал себе слово найти убийц председателя и воздать им по закону.

Сообщив в Центр о печальных событиях минувшей нсчи, Бал­дан решил не трогать до поры до времени Лувсана.

На телеге Гомпила, запряженной парой волов, он ездил по хотонам и аилам, собирал с верующих пожертвования на субурган, строго отмечая, кто что давал. Часто он брал с собой и Гом­пила. Тогда Балдан садился на верхового копя, а Гомпил правил подводой. Однажды, объехав несколько аилов, разбросанных по степи и в долинах на значительном расстоянии друг от друга, они направились к хотону, где жил Лувсан. Балдан пришпорил коня и ускакал вперед. Войдя в юрту Лувсана и получив от хозяина пиалу традиционного чая, заправленного сливками, Балдан объяс­нил причину своего приезда, и напряженное выражение тотчас исчезло с сизого, испитого лица Лувсана.

— Конечно, конечно, — закивал он головой, — в такое святое дело как не вложить своей лепты, достойный Балдан. За наши пожертвования бурхан дарит нас, своих послушников, особыми милостями. Каждый воздает столько, сколько может. — Лувсан выпрямился, выпятил грудь и громко, чтобы услышали соседи, сказал: — Я даю на возведение священного субургана два круп­ных буйвола, пять рысаков, сто тугриков и тридцать выделанных шкурок мерлушки. Да очистятся мои прегрешения, да пожалует мне благословение всемогущий бурхан!

Балдан церемонно поблагодарил его за такую лепту, повторяя по традиции за хозяином: «Пусть исполнится! Пусть испол­нится!»

В ожидашш подводы, которую лениво тащила пара волов, Балдан зашел в соседнюю юрту. Все в ней говорило о бедности: две низенькие самодельные кровати без полога, покрытые старой, облупившейся клеенкой, некрашеный узкий столик, несколько протертых до дыр засаленных тюфячков, обломок зеркала на жертвеннике да два-три деревянных чемодана вместо шкафа — вот и вся обстановка. На левой, мужской половине сидел, скрес­тив ноги, крепко скроенный молодой мужчина и потягивал труб­ку, у железной печурки возилась худенькая женщина в дешевом далембовом дэли. Они оба без особого энтузиазма выслушали сло­ва пришедшего о новом субургане.

– Давать-то, наверное, добровольное дело? Или нет? — не­ожиданно грубо спросил молодой хозяин.

– Конечно, добровольное.

– А если мы ничего не дадим, тогда что?

– Можно и пе давать. Насильно вас никто не может заста­вить. Не имеют права.

– Да у нас и нет ничего. А в таком случае бурхан не одарит нас своею милостью. Ну и не надо. Так проживем.

– Сандаг, Сандаг! — послышалось снаружи.

– Идите сюда, — позвал хозяин, и старуха неуверенно пере­ступила порог юрты.

–

Помоги мне, сынок, пока жива буду, не забуду твоей добро­детели. Кроме тебя, сынок, не к кому обратиться за помощью.

– Что случилось, бабушка? Да вы не волнуйтесь, садитесь сюда, — пригласила молодуха.

– Субурган возводят, сыночек. А мне совсем нечего возло­жить на длань господню. Стыд падет на мою седую голову, я и без того несчастная грешница с тяжелой судьбой. Дай мне что-нибудь, сынок, век не забуду.

– Мать, ведь никто не заставляет нас давать подаяние на этот субурган, а вы пороги обиваете, милостыню выпрашиваете. Пусть дает, кто хочет, а нас с вами это не касается, мать. Мы только-только на ноги становимся, у нас и самих-то нет ни­чего.

– Если бы я знала, что ты мне откажешь в этом, я бы не по­шла к тебе, — обиделась старуха.

– Не сердись, мать, спроси-ка лучше вот у этого человека, — он указал на Балдана, — он сам говорит, что подаяние на субурган добровольное, а ведь он лучше всех знает, потому что сам собирает пожертвования. Из монастыря он.

– Совершенно верно, бабуля, — вступился Балдан. — Зачем влезать в долги только для того, чтобы внести свои жалкие крохи? За таких, как вы, сполна пожертвовал Лувсан.

— Интересно, что отдал наш богач, сынок? — прошамкала старуха. А когда Балдан подробно перечислил щедрые воздаяния Лувсана, всплеснула руками.

— Господи! Всю жизнь мы гнули спину на этого жмота и самодура. И если сложить вместе все, что мы получили от него за многолетний тяжкий труд, то не наберется и половины того, что он возложил на субурган. Как странно устроен мир, в кото­ром мы живем. Этот проклятый богач не знает, что такое ходить с протянутой рукой, потому и сам редко оставляет что-нибудь на ладони у других. В прошлом году он до полусмерти избил моего внучонка только за то, что ребенок осмелился взять у него с та­релки кусочек засохшего арула (1) Надо же, такой жадный и вдруг раскошелился, расщедрился. Наверное, стал задумы­ваться над тем, что за все его грехи ему выпадет по судьбе плохое, несчастливое перерождение. Вот и хочет задобрить бурхана. По мне, так пусть переродится после смерти, став собакой!

Еще долго старуха ругала и срамила краснолицего Лувсана, и тем не менее потребуй сейчас у нее Балдан подать воздаяние на субурган, она пошла бы к тому же Лувсану и стала бы лизать ему ноги за кусок голубого хадага. Неодолимо было ее желание высказать своим подаянием глубокую веру в бурхана.

– Если ваша семья много лет работала на Лувсана, то вы, бабушка, с чистым сердцем можете считать, что в его щедром воз­даянии есть и ваша доля, — старался успокоить бедную старуху Балдан.

– Вот и хорошо, вот и слава бурхану, если это так. Ну я пойду.

1 Здесь: лепешки, бруски сушеного творога.

Не успела старуха сделать и десятка шагов, как ее окликнул Лувсан. Она неуверенно подошла к нему, и па нее пахнуло от­вратительным запахом винного перегара и дешевого китайского одеколона.

— На тебя сзади посмотришь, будто двадцатипятилетняя молодица! — Лувсан громко захохотал. — Что там так долго делает этот человек? — Он кивнул в сторону юрты, откуда толь­ко, что вышла старуха. — Что он говорит, а?