Заседание рейхстага объявляю открытым
Шрифт:
гг Доклад, в котором она подвергла анализу работу партии за период после объединительного съезда и пыталась помочь найти выход из создавшегося положения, свидетельствует о ее выдающихся способностях партийного руководителя. Наступление — да, действия — да, возражала Клара сторонникам «теории наступления», но отнюдь не наступление любой ценой, а лишь тогда, когда массы трудящихся готовы следовать за партией, и призывать надо к борьбе за такие требования, которые будут поддержаны трудящимися массами.
«Нас разделяет не вопрос о том, что предпочтительнее — наступление или оборона,— сказала она в заключение,— нет, каждый непредубежденный сторонник революции,
Каждый, кто знал Клару Цеткин, историю ее долгой жизни, всегда наполненной борьбой, наблюдал за ней в период после Ноябрьской революции, не мог ей не верить. Но своим добровольным выходом из ЦК Клара закрыла себе путь к сердцам своих товарищей. Она, которую на объединительном партийном съезде чествовали так торжественно, как не чествовали ни одного партийного руководителя, теперь встречала — не только в ЦК, но и в округах, и в местных партийных организациях — стену холодного недоверия, порой даже враждебности и должна была сама считать себя оппортунистом, даже ренегатом. Последнее в особенности потому, что Пауль Леви, о своей солидарности с которым Цеткин заявила во всеуслышание, уже непосредственно после мартовских событий перешел к враждебным партии действиям.
Предложенный Кларой проект резолюции, в которой высказывалось отрицательное отношение к позиции, занятой ЦК во время мартовских событий, и содержалось требование возвратиться к работе с массами, получил всего шесть голосов. 43 голосовали против, трое воздержалис>ь.
Клара Цеткин чувствовала себя совершенпо одинокой, страшно одинокой, как никогда до этого за всю свою жизнь. Никогда еще опа не переживала так остро и болезненно отсутствие своих самых близких друзей, злодейски убитых врагами. Но Клара держалась, мужественно боролась — со стиснутыми зубами, вместе с немногими товарищами. Ей было тем трудпее, что сердце не лежало к тем, с кем она временно была связана, а было отдано храбрым молодым сорви-головам, которые так резко на нее нападали.
На всех партийных заседаниях и собраниях, где Клара Цеткин могла получить слово для выступления, с каждым товарищем, с которым ей представлялась возможность обстоятельно побеседовать, она дискутировала упорно и терпеливо, так, как должен защищать свое мнение каждый коммунист. Да, забота о создании новой, большой, подлинно массовой партии, с которой Клара связывала так много надежд, делала ее сейчас более воинственной, чем когда-либо. Так, ветеран труда Гертруда Моргнер рассказывала, что однажды она оказалась в гостинице в одном номере с Кларой Цеткин и та всю ночь убедительно доказывала вред «теории наступления». Ее разъяснительная работа привела к тому, что ведущий партийный активист Эрвин Хёрнле, принадлежавший к самым близким друзьям Клары, одним из первых выступил на страницах «Роте фане» с критикой «теории наступления».
Но Клара Цеткин не ограничивалась дискуссиями, она выступала с предложениями о повышении качества партийной работы. Это оказало влияние на деятельность коммунистической фракции рейхстага. И прежде всего Клара сделала то, о чем думала давно. Она долго не решалась па этот шаг. Клара Цеткин информировала В. И. Ленина о положении дел в партии, послала ему и свой
В. И. Ленин в ответном письме одобрил политику, изложенную в Открытом письме («считаю его совершенно правильной тактикой»), и это Клару обрадовало. Но в ленинском ответе содержалась и серьезная критика.
«Вашу тактику по отношению к Серрати,— писал В. И. Ленин,— я считаю ошибочной. Всякая защита или Даже полузащита Серрати была ошибкой. А выход из Центрального Комитета!!?? Это, во всяком случае, самая большая ошибка! Если мы будем терпимо относиться к таким порядкам, что ответственные члены Центрального Комитета выходят из него, когда они остаются в меньшинстве, то тогда развитие и оздоровление коммунистических партий никогда не будет протекать нормально...
У нас так мало испытанных сил, что я действительно возмущен тем, что товарищи заявляют о выходе и т. д.».
Надо полагать, что, лишь получив это письмо, Клара Цеткин впервые полностью осознала, что совершила грубую ошибку, но связанное с ней время, полное горечи п страданий, еще не закончилось.
В руках у белых
Клара Цеткин находилась в радостном ожидании. Предстоял Третий копгресс Коммунистического Интернационала, первый, па котором она будет присутствовать.
Однако, когда в середине июня Клара отправилась в путь,— конгресс состоялся в Москве с 22 июня но 12 июля 1921 года — она была в подавленном настроении. С волнением ожидала Цеткип встречи с В. И. Лениным. Вызывал в ней беспокойство и самый конгресс.
«Тяжело, очень тяжело было мне сознавать, что я таким «нарушением дисциплины» очутилась в резкой оппозиции к тем, кто и политически и лично стоял ко мне ближе всего, т. е. к русским друзьям...
Что же думает Ленин по поводу всех этих надвинувшихся вопросов?»
Настроение Клары омрачилось неприятным инцидентом, происшедшим с ней в Латвии по дороге в Москву. Оно была арестована и почти чудом избежала смерти.
«Мы сошли в Риге с поезда,— рассказывал ее сын Максим, сопровождавший в этой поездке мать и ее секретаря,— чтобы пересесть из западноевропейского поезда в русский, стоявший на рельсовом пути с более широкой колеей. В эту минуту к матери и ее спутнице подошли двое мужчин, одетых в странные мундиры, которых я вначале припял за служащих отеля, предлагающих приезжим комнаты. Но они грубо схватили женщин за руки и заставили нх последовать за ними. Это были агенты латвийской полиции, тогда почти целиком находившейся в руках белогвар* дейских офицеров. Мне, следовавшему за женщинами на некотором расстоянии, удалось остаться незамеченным, очевидно, полицейским агентам было неизвестно, что я — сын Клары Цеткип.
Мою мать и секретаря доставили в полицию, обыскали, отобрали документы, деньги, ценные вещи, а затем подвергли допросу. Им сказали, что их доставят в такое место, где их наверняка ппкто уже не сможет обнаружить. Мать хорошо понимала, что, если полиция упрячет их в какую-нибудь маленькую тюрьму в глубине Латвии, навряд ли ее товарищам удастся их разыскать.
Женщин затолкнули в маленькую холодную комнату, где им пришлось пережить несколько тревожных часов. Уже к вечеру, когда кончался день, показавшийся им бесконечным, к ним вошел человек, объявивший хапжсскп-ласковым голосом, что они свободны и могут идти. С ним был иностранец, который их любезно приветствовал. Это был советский консул.