Заставь меня жить

Your Personal Boggart

Лёгкий и непривычно ласковый для зимы ветерок теребит пряди волос профессора, открывая моему взору его вполне умиротворённое лицо. Острый подбородок не задран, но даже сейчас его голова сохраняет гордую посадку. Только в том, как он с лёгким интересом созерцает медленно проплывающие мимо фасады, как расслаблены его лицевые мышцы, не усиливающие чёткость мимических морщин, не сжимающие губы в недовольную полосу, как его привычно-бледная кожа становится благородного оттенка слоновой кости в рассеянном свете послеобеденного солнца, в драгоценном сиянии снежных кристалликов…

Во всём этом есть нечто чарующее, отчего я вновь без малейшего укора мирно посапывающей совести всматриваюсь в этого многогранного и притягательного для меня человека и с трудом верю в то, что нас по-прежнему разделяют и будут разделять более чем пятнадцать лет жизни, прожитой им до моего появления на свет.

Он плавно и незаметно переводит взгляд с остроконечной кирпичной башенки на моё наверняка мечтательное лицо. Запоздало захлопываю приоткрытый рот, чем зарабатываю насмешливый, но совершенно безобидный взгляд.

– Директор посвятил меня в детали вашего разговора. Однако я желаю услышать всё, так сказать, от первоисточника.

В горьком сожалении пинаю ни в чём не повинную шишку - одну из тех, что темнеют на снегу неподалёку от раскидистой ели. Снейп полностью поворачивает ко мне лицо, вытянутое в святом удивлении:

– Неужели ты полагал, что я ничего не узнаю?

Как оказывается, его удивление наигранное, потому как в глубоком голосе слышится не особо тщательно замаскированная улыбка.

Взглянув на профессора поверх очков, кривлю губы и отрицательно качаю головой.

– Нет, потому как я знаю, что это бесполезно.

Мой ответ его вполне устраивает, а я спешу добавить, предварительно оглянувшись по сторонам:

– Думаете, нас никто не услышит?

Он тоже смотрит по сторонам, скорее для вида, и отвечает:

– Я уверен, что нас никто не услышит.

С трудом контролирую мимику, когда профессор выделяет интонацией слово «уверен».

Когда я заканчиваю свой рассказ, узкая улица резко врезается в поляну, по форме напоминающую то ли неправильный круг, то ли слегка кривой овал. Ближе к центру поляны располагается круглый фонтанчик, замёрзший и покрытый приличным слоем снега, в компании одинокой деревянной скамейки. Место это тупиковое, к тому же глухие стены домов с одной стороны и линия соснового леса с другой служат надёжной защитой от зимних ветров, поэтому здесь удивительно тихо и даже немного теплее.

Я никогда не бывал здесь прежде, но моментально влюбляюсь в это местечко. Снейпу оно тоже приходится по душе, раз он глубоко вдыхает необычайно свежий воздух и присаживается на скамейку, предварительно смахнув с неё снежинки.

То ли это пунш всему виной, то ли необычный магнетизм данной поляны, но, когда я сажусь рядом с профессором и принимаю расслабленную позу, моментально погружаюсь в тягучее, как засахаренный мёд, ощущение тепла и комфорта. Сейчас причина, по которой мне пришлось покинуть весёлую компанию друзей, кажется не такой уж печальной.

Тихо крякнув, я ёрзаю на месте и пристраиваю ступни вытянутых ног на бортике фонтанчика.

Реакция Снейпа не заставляет себя ждать.

– Изящества манер тебе не занимать, - хмыкает он, но, опять-таки, беззлобно, в ответ на что я театрально развожу руками: мол, куда мне до вас.

А ведь это чистая правда: мне только остаётся восхищаться тем, как ему удаётся сохранять аристократичное достоинство в расслабленных плечах, в закинутой ноге на ногу и ладонях, покоящихся на верхнем колене.

– Ответьте, профессор, почему я вижу всё глазами змеи? Неужели она - всего лишь плод моей буйной фантазии?

Что-то необычное мелькает в выражении лица Снейпа. На какую-то долю секунды мне кажется, что он вот-вот раскроет тайну. Всё замирает во мне в томительном ожидании, но вот он отворачивается и нагоняет на себя привычную сдержанность.

– Пойми, не все вещи и события однозначны. Природа многих из них настолько туманна и необъяснима, что мы не всегда можем давать им определённую оценку.

Его голос. Тихий и глубокий - он использует его, как искусные чары. Ничего импульсивного, непродуманного. Как тонкая незримая паутина, он окутывает и обволакивает ничего не подозревающую жертву, и я бы рад отдаться в его власть, но что-то настойчиво дёргается в моей груди, из последних сил подавая знаки протеста.

Я покидаю своё место и останавливаюсь напротив него.

– Вы говорите совсем как директор.

Мне не удаётся скрыть негодование, что, конечно же, не ускользает от внимательного Снейпа. Не привыкнув смотреть на собеседника снизу вверх, он тоже встаёт, чем стремительно восполняет разницу в росте, и коротко спрашивает:

– То есть?

– Загадками. Совершенно непонятными.

Он лишь снисходительно кривит губы. Спрятав руки за спиной, неспешно огибает фонтанчик и откликается, только лишь когда останавливается у его противоположного края:

– На что, позволь узнать, ты надеялся?

Тон его осторожный, как поступь хищника, завидевшего жертву. Опускаю голову и разочарованно вздыхаю: всё опустилось до той отметки, на которой мы остановились вчера, на лестнице башни Гриффиндора. А я надеялся…

– На откровенность и понимание. На доверие.

Он смотрит на меня так, будто знает чуточку больше, чем нужно. Чуточку больше, чем я сказал. Внимательный прищур не сулит ничего хорошего, а тон, хоть и вежливый, означает, что ему приходится говорить о том, что не доставляет ему ни малейшего удовольствия:

– Хочешь откровенность? Хорошо. Ничего нет хорошего в том, что подобный вид ментальной связи установился между тобой и другим живым существом. Если ты, хоть и ненамеренно, но можешь проникать в чужое сознание, соответственно, то же самое может случиться в обратном направлении. Ты должен научиться контролировать свои эмоции, дисциплинировать свои мысли - в противном случае ты становишься весьма и весьма уязвимым. Я обсужу с Дамблдором этот вопрос. И ещё: думаю, что в семнадцатилетнем возрасте ты можешь ясно осознавать такую простую истину, как то, что не всё случается так, как нам того хочется.