Застава, к бою!
Шрифт:
Я вопросительно глянул на лейтенанта.
— А сложится ли дело так, что ты еще чему-нибудь сможешь меня научить?
— Время покажет, Миша, — сказал я покровительственно. — Дело покажет.
Пуганьков не оскорбился такому моему тону. Напротив, он с еще большей надежной посмотрел на меня и кивнул.
— Разрешите идти, товарищ лейтенант? — Спросил я.
— Разрешаю, Саша, — Пуганьков тоже кивнул. — Иди. Дел у нас сегодня еще много. Работа, можно сказать, только начинается.
— Ну, — кивнул Черепанов, —
Таран попытался приподняться и обратить свое бледное, обескровленное лицо к Черепанову. Прапорщик сидел на табурете у его койки.
— Уже не первый год на Шамабаде, а до сих пор таких бойцов ни одного не встречал, — Пуганьков устроился на табурете поудобнее, опер локти о колени, свесил руки. — Обычно все приходят охламоны охламонами. Только к концу первого года из них что-то дельное получается. А Селихов какой-то не такой.
— Не такой, — хрипловатым голосом проговорил Таран, оставивший любые попытки встретиться со старшиной взглядом.
Теперь начальник заставы просто лежал на спине, глядя в беленый потолок своей квартиры.
— Сегодня в бою Селихов всегда появлялся там, где ему было самое место, — убежденно сказал Черепанов. — И как у него это выходит? Признаться, если б ни он, у конюшни духи нашу оборону прорвали бы. Сашка выправил ситуацию. Всех организовал. Поставил в оборону.
Таран молчал, слушая Черепанова.
— Но самое главное — продолжал прапорщик, — с Пуганьковым. Я не знаю, что там Селихов ему такое сказал, но лейтенант будто поменялся. То трясся, как цуцик… И тут на тебе… Поднялся, командование взял. В нужный момент отдал нужный приказ.
— Пуганьков всегда был жидковатый, — слабо улыбнулся Таран. — Я почему до последнего был на ногах? Думал, если не сдюжу, если Пуганьков получит командование, то точно не справится. Просто шарики у него за ролики заедут от нервов, и все тут. Тогда бы все вам на плечи упало.
— Селихов его встряхнул, — сказал Черепанов серьезно, — я не знаю как, но просто взял и встряхнул.
Черепанов поднялся вперед, подпер подбородок руками.
— Да что тут говорить? — Продолжил он, — он и меня умудрился встряхнуть. А я уж, как ты, Толя, слег, запереживал капитально: а сможем ли отбиться? А не сдрейфит ли Пуганьков? А как вообще быть-то нам в этом бою? Засомневался, в общем.
Черепанов понизил голос, почувствовал, что стыдновато ему перед Тараном признаваться в своих сомнениях. Да и перед самим собой тоже стыдно. Но прапорщик всегда был очень прямолинейным человеком. По-другому ему себя вести ну никак его характер не позволял.
Помолчав немного, послушав тяжелое дыхание Тарана, Черепанов продолжил:
— Иногда смотрю на Селихова и диву даюсь. Вроде бы и солдат обычный. Самый простой парняга, каких много. А с другой стороны, что-то есть в нем такое… — старшина задумчиво осекся. — Будто бы он наперед все знает. Будто бы он с пеленок служит.
Черепанов выпрямился, заинтересованно глянул на Тарана.
— Толя, а ты
— Знаю, что с Кубани, — буркнул Таран, — у него брат-близнец есть. Паша звать. В ВДВ служит. Отец — шофер в колхозе. Мать — учительница. Больше ничего.
— Ну про это я тоже знаю, — покивал Черепанов. Потом вздохнул и докончил: — чего ж такое в жизни этого мальчишки было, что он такой получился? А знаешь что, Толя? Если ты решишь кого-то ставить на место командира второго отделения стрелков, то мож Сашку?
Вдруг Черепанов помрачнел. Вздохнул.
— Все ж надо кому-то вместо Тохи Фрундина встать.
Когда раздался стук в дверь, старшина даже вздрогнул, вырванный из собственных мыслей.
— Селихов, видать, пришел, — сказал Таран и покривился от боли. — Сережа, запусти его, пожалуйста.
Дверь мне отворил старшина Черепанов.
— Ну как он? — Спросил я тихонько.
Черепанов поджал губы.
— Да как-как? — Не докончив, он махнул рукой. Прошептал: — рана постоянно открывается. Надо ему быстрее в госпиталь.
— Скоро наши подойдут, — сказал я.
Черепанов покивал. Потом оглянулся на Тарана, поправил китель и фуражку.
— Ну, я пойду, — прочистив горло, бросил он и вышел.
Я шагнул внутрь небольшой квартиры Тарана. Повсюду тут, несмотря на выбитые пулями окна и пыльный от штукатурки пол, виднелась женская рука: аккуратно выглаженная парадная форма висела на ручке антресоли приземистого шкафа; на небольшом складном столике, под немецкой вазой, расстелили салфетку; у стены на столике стояла швейная машинка «Подольск» с ручным приводом. Хозяйка и ее бережно накрыла пыльной от осыпавшейся после боя штукатурки кружевной салфеткой.
На небольшой, скромной стеночке у окна, я заметил красную неваляшку. Видимо, игрушка Тарановой дочурки.
Пусть всех гражданских с заставы и переправили в Дастиджум перед боем, дух их остался в этом месте.
Таран, лежавший в своей постели, уставился на эту неваляшку. Он смотрел на нее буквально не отрываясь.
«Думает о них, — промелькнуло у меня в голове, — о своей жене с дочкой. Находит в них отдушину».
Взгляд Тарана показался мне холодным и… обреченным. Показалось мне, что прямо тут, прямо сейчас, молодой начальник заставы, недожавший еще и до тридцати лет, готовился к смерти.
— Как вы? — Бросил я, наплевав на любую военщину.
— Проходи, Саша, — не ответил на мой вопрос Таран. — Да и чего уж там? Давай на «ты».
Теперь ему не ответил я. Закрыв за собой дверь, я прошел к табурету. Сел.
Таран был бледен и глубоко, прерывисто дышал. Он лежал по пояс голый. Одеяло скомкал под ногами. На груди его краснела от пятен крови ватная подушка ИПП, прилаженная к ране марлей.
— Вот так… — начал вдруг Таран, не сводя взгляд с неваляшки, — целыми днями, ночами служба. Целыми днями Граница. Сработки постоянные. Занятия. Заставские хлопоты. И не заметишь, как жизнь пролетает.