Затмение: Корона

Ширли Джон

Но Смок говорил:

— Нет.

Торренс бормотал, что репрессии — это личное. Что у Уотсона и Ненасытного, социопата-бюрократа Гиссена, на него зуб.

Услышав это, отец Леспер обозвал его солипсистом и мегаломаньяком.

Короче, они его отговорили.

Но, глядя на Торренса, Роузлэнд вдруг подумал, что Второй Альянс в каком-то смысле уже победил. Торренс не стал сдаваться им в плен. Однако внутренне он уже сломлен.

— Иисус и Будда в борделе! — выдохнул Хэнд, созерцая размытые снимки. — Это же...

—

Заткнись, — прошипела Бибиш.

— Они же вас заметят, — прошептал Хэнд и затрясся, как осиновый лист.

— Мы слишком далеко, — возразил Роузлэнд. — Охрана не узнает нас на таком расстоянии. Даже если ближе подберёмся, то, наверное, тоже не узнает. Я изменился. А наш Дэнни-бой старается не светиться попусту.

Хэнд глубоко вздохнул. Роузлэнд видел, как репортёр с трудом подавляет панику.

— Не могу поверить, что этот экран в центре всего... Чёрт, вы гляньте!

Телеэкран крутил старое кино. Французский фильм о героическом полицейском комиссаре, который борется с арабскими террористами. Из халуп, щурясь на солнце, выбрались несколько человек и стали смотреть кино.

— Кино! — воскликнул Хэнд. — Невероятно! Люди голодают, живут в хибарах, построенных из натурального дерьма, а им подсовывают вот это! В смысле, это же дорогущая штука.

— А в городе их добрая дюжина, плюс ещё в лагерях, — добавил Роузлэнд.

— Контролировать умы важнее, чем обеспечивать жильём и едой, — отстранённо проворчал Торренс.

Бибиш заметила:

— Mais, они кое-кого обеспечивают жильём. Они выгоняют из домов арабов и евреев, чтобы заселить туда белых. Простое решение. А по ту сторону лагеря всё иначе. Там металлические дома... — Она развернулась к Торренсу. — Как ты их назвал?

— Квонсетские ангары. Там вода есть, биотуалеты, душевые кабинки. Там кормят. По сравнению со здешними лачугами — вполне пристойное жилище.

Он мотнул головой в сторону юга; там солнце сверкало на серых металлических крышах ангарообразных построек.

— Ну, значит, не всё так плохо, — сказал Хэнд. — Делают хоть что-то.

— Это только для белых беженцев, Хэнд, — устало пояснил Торренс. — И только для тех, кто лоялен властям. Но, попадая сюда, белые беженцы довольно быстро становятся лояльны ВА и Партии.

— Есть ли у вас доказательства? — спросил Хэнд.

Торренс кивнул.

— А мы вас сюда за этим и доставили. Поговорите с ними.

— Я бы хотел снять видео...

— Когда немного устаканится, сможете.

Хэнд нервно посмотрел на него.

— Что значит — когда немного устаканится?

— Я думал, вам охота на НС в действии поглядеть.

— Сегодня? Ой, я думал, мы... э-э, ну да, хотел, но не так же сразу. Мне бы снимать откуда-то поблизости. Из безопасного места. Я журналист, а не солдат. У меня и аппаратуры нормальной нет, только камерафон.

Торренс

взглянул на Бибиш.

— Ты ж вроде сказала, он не прочь с нами смотаться? Ты разве не...

— Ой! — Бибиш притворилась смущённой. — Я забыла. Merde!

Торренс чуть не рассмеялся. Роузлэнд зафыркал. Хэнд обвиняющим взглядом пронзил Бибиш.

— Вы меня подставили! Это вы так прикольнуться решили?

Она удивлённо посмотрела на него. Хэнд ей явно не нравился.

— Вы о чём?

Торренс вздохнул и покачал головой.

— Не надо было так поступать. Он для нас важен. Он принесёт людям правду.

Она надула губки.

— Ладно-ладно. Пускай сначала живым отсюда выберется.

— А если нет, — весело добавил Роузлэнд, — мы из него чучело набьём. Оно тоже сможет выступать на камеру.

— Очень смешно, — ледяным тоном отозвался Хэнд.

— Ну ладно, не обижайся.

Хэнд развернулся к Торренсу.

— Вы что это задумали? Я что, стрелять должен?

— Если повезёт, то нет. Наверное, потому Бибиш и решила вас с собой взять. Да ну, не бойтесь, мы не могли упустить такой возможности. Это место так часто обыскивают, что следующего шанса могло и не...

Торренс свернул в лабиринт лачуг, кольцом окружавших поляну с телеэкраном, и завёл группу в дерновую хибару — в буквальном смысле построенную из полос дёрна и пластика, скрепляемых кирпичами и металлическими дрынами, с гудроновыми листами вместо черепицы. Двое босых тощих мужчин, которых Роузлэнд не узнал, на вид — пакистанцы или индийцы, появились на пороге с самодельными булавами — вениками, утыканными девятидюймовыми гвоздями. Кивнув Торренсу, они опустили веники и убрались в сторону.

— Уходите, — сказал Торренс, — и забудьте дорогу сюда.

Они не поняли его, поскольку он говорил по-английски, но жест уразумели. Казалось, они не спешат уходить, чего-то ожидая. Торренс полез в карман, достал оттуда две консервных банки из американских армейских запасов.

— Чуть не забыл.

Те взяли у него консервы и растворились в лабиринте разношёрстных лачуг.

Дыра, служившая тут дверным проёмом, выходила на тыльные стороны остальных хибар. Никто не видел, как Торренс отодвигает заслонку из мешковины и пропускает остальных внутрь.

В хибаре было темно, только полоска солнечного света падала через вентиляционную дыру в дерновом потолке. На утоптанной земле стояли портативный видеотранслятор и ещё какое-то оборудование. Роузлэнду эта аппаратура была незнакома. Она напоминала гибрид коротковолнового передатчика со старым лэптопом. На задней стенке виднелся испачканный грязью или дерьмом логотип Dell.

Хэнд приложил к носу надушенный носовой платок, перебивая жаркую вонь. Роузлэнд пожалел, что у него таких нет. В Париже дорогие духи сейчас дефицитом не были. Консервная банка бобов ценилась выше.