Заветы предательства
Шрифт:
— Брат мой! — рявкнул я в вокс-канал, который мы с Торгуном выделили для обмена личными сообщениями. — Что держит тебя? Или ты заснул? Мы обратили их в бегство!
Я старался говорить весело, как всегда делал в гуще сражения. Возможно, даже слегка рассмеялся.
Ответ Торгуна поразил меня.
— Что ты творишь? — отозвался терранин. Даже по каналу связи я разобрал гнев в его голосе. — Закрепись на текущей позиции, капитан. Ты слишком широко растягиваешь силы. Я не стану поддерживать твой темп, мы еще не зачистили собственные точки входа.
Я осмотрелся вокруг. Битва
Это была срочная, неотложная задача. Наверняка Каган быстро продвигался к центру Дробилки, и другие братства спешили туда навстречу ему. Я жутко боялся опоздать.
— Мы наступаем, — произнес я. Сообщил официальным тоном. И больше не улыбался. — Мы должны наступать. Мы крушим их.
— Недопустимо. Удерживай позицию. Как слышно? Удерживай позицию!
Меня изумил его командный тон. Я даже не сразу нашелся с ответом.
— Мы наступаем, — повторил я.
Другого выбора не имелось. Торгун должен был понять это.
Терранин не отозвался. Было слышно, как он ругается на том конце канала, а на заднем фоне я едва разобрал приглушенный грохот разрывов.
Затем Торгун разорвал связь.
Джучи, который сражался неподалеку, подошел ко мне с недоуменным видом.
— Проблемы, мой хан? — спросил он.
Встревоженный, я немного помолчал. Обдумал, не приказать ли воинам оттянуться назад, закрепиться на позициях и дожидаться подхода терран. Так мы сохранили бы гармонию между братствами, которую я совсем не желал нарушать.
Мы с Торгуном были братьями. Мысль о раздоре между братьями отвращала меня.
Затем я оглядел ложбину и увидел, какую резню мы творим. Увидел мой минган во всей красе его несравненной свирепости. Увидел моих воинов, бьющихся так, как они были созданы биться — страстно и вольно.
— Никаких проблем, — сказал я, шагая мимо Джучи обратно в сражение. — Мы сокрушим их.
Мы продолжали сражаться. Пока солнца клонились к закату, мы продолжали сражаться. Когда их свет угас, и теснины превратились в озерца маслянистой тьмы, мы продолжали сражаться. Надев шлемы, мы применяли «охотничий взор» — ночное видение, — чтобы выискивать орков. Все время наступали, все время стремительно атаковали их.
Чужаки яростно сопротивлялись. Со времен Улланора мы не дрались в подобных битвах. Зеленокожие собирались возле вожаков, устраивали засады, бросали в гущу наших сил бойцов-камикадзе. Любая взятая баррикада стоила нам потерь, за уничтожение каждого орудийного окопа мы платили жизнями братьев. Мы сохраняли безжалостный темп, не позволяя врагу перегруппироваться, а себе — замедлить движение. Наша кровь смешивалась с орочьей и лилась по ущельям, окрашивая светлую пыль темно-алым.
В холодный час перед рассветом, когда все три солнца еще таились за горизонтом, я наконец скомандовал братьям остановиться. К тому времени мы уже далеко продвинулись в Дробилку, и нас окружали беспорядочные скопления выступающих отрогов, еще более глубокие,
Тогда я вспомнил предостережение Торгуна. Мне подумалось, что он, возможно, был прав и что моя жажда наступать подвела нас. Братство Луны по-прежнему оставалось вдали от нашей позиции, продвигалось уверенно, но неторопливо. Я не мог отделаться от подозрения, что терранин умышленно задерживает бойцов.
— Будем держаться здесь, — велел я Джучи и Бату, чтобы они довели приказ до остальных. — На заре возобновим атаку.
Я выбрал позицию, более всего похожую на настоящий оборонительный редут. Это широкое скальное плато возвышалось над неровным, искореженным ландшафтом и служило нам господствующей позицией. С трех сторон у него имелись крутые склоны, тогда как четвертый осыпался, образовав скат из расколотых камней и щебня. Место не было идеальным: пики на дальнем краю ущелья все же возносились над площадкой, и на ней самой почти не оказалось укрытий.
И все же так мы могли уменьшить растущие потери, вернуть сражению некоторую осмысленность. С боем пробиваясь на плато, братья карабкались по глубоким трещинам в скале, поскальзывались и съезжали по коварным осыпям. Захватив высоту, мы окопались возле краев, чтобы перекрыть секторами обстрела теснины внизу. Уцелевшие эскадроны гравициклов я направил против главных баз огневой поддержки чужаков, но запретил им двигаться дальше после уничтожения целей.
Как я и предполагал, зеленокожие увидели слабость в том, что мы остановились. Они хлынули на нас, вырвавшись из потайных схронов и туннелей, которые нам не удалось полностью завалить. Хейны волнами лезли по крутым склонам, забираясь друг на друга в стремлении добраться до нас. Они казались армией вурдалаков — кожа почти черная в полутьме, глаза пылают алым.
Мы попали в трудное положение. Взятое в кольцо, братство сражалось по-орочьи — свирепо, безыскусно, жестоко. Ксеносы карабкались наверх, мы повергали их вниз. Зеленокожие хватали когтями воинов, что нарушали строй, и утаскивали их в бездну рычащих ужасов. Мы расстреливали и закалывали врагов, сбрасывали их тела во мрак, и они падали, размахивая руками и ногами. Мы вбивали гранаты в их раззявленные пасти и отпрыгивали, когда туловища чужаков разлетались клочьями мяса и жил. Окружив нас, твари превратили плато в одинокий остров благоразумия посреди вздымающейся бури чужой кровожадности.
Я оставался на передовой, в самой гуще битвы, и, держа гуань дао двуручным хватом, прорубался через плоть зеленокожих так, словно они были единым гигантским бесформенным организмом. Чувствовал, как гулко бьются мои сердца, как пылают натруженные мышцы рук. Пот струился у меня по лицу под шлемом, стекал по внутренней стороне горжета. Орки бежали на наши клинки, пытаясь утомить, задержать нас тяжестью своих тел, пробить собой бреши, в которые ворвались бы их сородичи. Их отвага была исключительной. Их сила — неимоверной. Их приверженность делу — образцовой.