Зажечь солнце

Hioshidzuka

Друзья в любой момент могут стать самыми страшными врагами…

Танатос не хочет в один миг оказаться преданным и убитым. Лучше уж жить в абсолютном одиночестве, не зная ни одного живого человека вокруг. Лучше уж всю жизнь прожить рядом с Эрментраудом — он хотя бы никогда не притворялся, что желает добра. Он был злым, язвительным и равнодушным. Но хотя бы честным.

— Мне не нужны никакие друзья, — хмуро произносит Танатос. — Я никогда не смогу стать тебе другом.

Это звучит резко. Толидо совершенно точно это знает. Он и хотел, чтобы это прозвучало резко. Мальчику доставляет удовольствие тот факт, что бард просто отшатывается от него, что смотрит почти испуганно. Он кажется похожим на загнанного в угол раненного

зверька. Растерянного, не знающего, как ему поступить. Возможно даже — оскорблённого в своих лучших чувствах… На Йохана жалко даже смотреть. И Танатосу отчего-то доставляет это какое-то непонятное удовольствие.

Хелен смотрит на него с осуждением, но бывшему послушнику совершенно плевать на неё. Пусть думает про него, что хочет, пусть ненавидит, пусть презирает — пока от этого нет осязаемого вреда, это даже лучше. Пусть задаёт меньше вопросов и вообще говорит поменьше. Это будет полезно для них обоих. Она всего лишь глупая десятилетняя девчонка, которая мало о чём знает.

Йохан бормочет извинения. Множество всяческих глупостей, которые только ему могли прийти в голову. Он кажется подавленным, уставшим и ужасно расстроенным. Будь у Танатоса совесть, ему непременно стало бы стыдно. Но совести у Толидо нет, поэтому ему хочется лишь расхохотаться.

Эрментрауд бы расхохотался. Он расхохотался бы и с того, что Танатос изо всех сил старался себя сдерживать, чтобы не особенно обижать барда. Жрецу в любом случае было бы смешно. Толидо старается об этом думать поменьше. Не раздражать себя ещё больше. Он и так чувствует себя разозлённым, рассерженным. И едва может понять, почему Йохан вызывает у него эти эмоции. И от собственного непонимания Танатос сердится на барда ещё больше.

— Сделай одолжение — заткнись! — шипит Толидо.

Йохан покорно замолкает и снова молчит всю оставшуюся дорогу. Кажется, он очень расстроен поведением Танатос. Что же… Так, должно быть, даже лучше. Если они поедут дальше, бард, пожалуй, будет лишь мешаться. Он едва может идти, постоянно витает в облаках и ровным счётом ничего не смыслит в чём-либо, кроме своих сказочек и музыки. По правде говоря, такой спутник будет лишь мешать. До Грамелена Танатосу будет проще добраться с одной Хелен, а не волоча за собой этого полуживого Йохана.

Хелен цепляется за него ещё больше. Танатос почти физически чувствует её злость. Пусть злится сколько угодно, думается мальчику. Всё равно она обязана жизнью ему. Не только своему отцу, погибшему — следует рассуждать здраво — где-нибудь в ордене. Она обязана жизнью ещё и ему, Танатосу. Дважды — в первый раз, когда он сбежал ради неё, во второй раз, когда убил вендиго.

Но Хелен на него всё равно злится. Йохан нравится ей куда больше. И бывший послушник прекрасно понимает, почему — бард добрее, он понимающий и куда более спокойный. Он не отвесит ей подзатыльник, если будет злиться, он не ударит её и не потащит куда-нибудь, схватив за ворот. Она сердится на Танатоса за то, что тот устал, за то, что не может сдерживать раздражения. Мальчику хочется толкнуть её, схватить за ворот и потрясти как следует, хочется закричать… Он решает этого не делать.

Так что Толидо не остаётся ничего, кроме как закутаться потеплее в свою одежду и продолжать путь.

***

Они добрались. Добрались до Меливерта. Тут можно было остановиться на пару часов, прежде чем снова ринуться в путь. Тут можно было немного передохнуть, прежде чем снова пойти вперёд. Они устали. Очень устали. И заслужили хотя бы небольшую передышку. После всего, что случилось за последнюю неделю, Танатос считал себя почти что победителем.

Подумать только — вырваться из самого ордена и забраться так далеко! Должно быть, были жрецы, что могли проделать такое же. Только Танатос ещё не был жрецом. Он был всего лишь послушником. Лишь мальчишкой, который посягнул на слишком многое. Ему просто хотелось жить… Но он смог добраться до Меливерта. Расслабляться

было ещё рано, но это уже было победой. Орден больше не внушал ему страха, который невольно появляется, когда кого-то уважаешь.

Танатос Толидо гордился собой. Ему было приятно осознавать, что он сумел справиться с тем, чего раньше так сильно страшился. Ему было приятно чувствовать сильнее, чем он о себе думал. Он ведь был почти что героем — суметь вырваться из лап жрецов и отодвинуть хотя бы ненадолго неминуемую смерть Хелен. Вкусить свободы… Той свободы, о которой он раньше и мечтать-то не мог! Евискориа под конец пути уже начала ныть о том, как ей холодно, как она хочет есть… И это при том, что они останавливались в специально предназначенных для этого маленьких домиках каждые четыре-пять часов! Лучше было не спать, конечно, но можно было немного передохнуть, расслабиться, поесть и, наконец, отогреться… Йохан не ныл вовсе, но вид у него был столь несчастный, что это было даже хуже завываний Хелен.

Девчонка кажется уставшей. Она не привыкла к столь долгим нагрузкам, и Толидо прекрасно её понимает. Будь у него возможность, он остался бы в Меливерте на пару суток, чтобы отоспаться, хорошо поесть и снова двинуться в путь. Будь у них возможность, им следовало бы задержаться на три-четыре недели в каком-нибудь замке под видом прислуги, прежде чем отправляться в дорогу.

Бард отказался поехать с ними дальше. Он, очевидно, решил попробовать задержаться в Меливерте и подлечиться. Или просто обиделся. Танатос легко его отпускает. Во всяком случае, внешне. На деле же он чувствует смутное чувство вины за собственную грубость, но вряд ли когда-нибудь скажет об этом вслух.

Танатос бродит по городку и покупает себе и Хелен по меховой куртке. Так будет намного теплее, говорит мальчик себе. Так им будет легче добираться до Грамелена. И Евискориа будет меньше ныть о том, как сильно ей холодно. Она ходит за ним, крепко держа его за руку. Толидо это раздражает. Он не привык к столь пристальному вниманию. Не привык к тому, что кто-то его постоянно трогает.

— Иди пока с Йоханом, — хмуро бросает ей Танатос. — Где-нибудь встретимся, как надумаем идти. А не встретимся — пойдёшь одна или останешься здесь. Я тебя спасать в ущерб собственной жизни не собираюсь.

Хелен слушается его с радостью. Мальчик всегда видел, что бард нравится ей гораздо больше. Пожалуй, это было даже хорошо — она легко могла убежать от самого Танатоса. А все припасы и деньги были у него. Так что… Это будут проблемы самой Евискориа, если девчонка решит удрать от него. В орден она вернуться не сможет, там её убьют, а нигде больше ей жизни не будет.

Городок не представляет из себя ничего особенного. Маленький, немного шумный и грязный. Впрочем, он никогда не считался особенно крупным. Зато Авер-Кайи когда-то был самым настоящим чудом. А теперь он — просто легенда. От него остались только старые сказки, которые старики рассказывают маленьким детям. Красивые сказки — о торжестве справедливости и любви. Танатос не верит, что когда-то это было так. Танатос не верит, что когда-нибудь в этой жизни такое может наступить.

Ни один человек, имеющий власть, не будет ей делиться. Ни один человек, имеющий деньги, не будет ей делиться. Ни один человек, имеющий хоть что-то ценное для него, не будет этим делиться. Толидо никогда об этом не забывал.

Эрментрауда Танатос замечает сразу. Его легко узнать. Кто ещё из жрецов — и уж тем более, местных жителей — решит надеть на себя расшитый серебром тёмно-серый плащ? Кто ещё из жрецов будет ходить с таким видом, будто он не какой-то там представитель ордена, а самый настоящий князь или ландграф? Эрментрауда можно узнать по высокому росту, по копне тускло-рыжих волос… Наставник всегда заплетал их в тугую косу — так было принято у жрецов. Все они носили длинные волосы и не носили бород, все они носили роскошные плащи, но Эрментрауд выделялся даже на их фоне.