Зажечь солнце
Шрифт:
— Вот видишь, в этот раз — закончили! — Эрментрауд усмехается. Зло. Удовлетворённо. Победно.
Танатоса восхищает это. Безумно восхищает. Он смотрел бы на это ещё долго — он любит всё красивое. Он видит, как гаснут глаза незнакомца — серые и чистые. Как вода. Даже его лицо, искажённое предсмертной судорогой, кажется мальчику красивым. Толидо мог бы долго за этим наблюдать.
Эрментрауда шатает. Должно быть, он сильно ранен. Впрочем, вряд ли Танатосу стоит из-за этого огорчаться. Наставник только что хотел убить его. Пусть и спас от этого странного человека. Эрментрауд был убийцей, мучителем и только иногда хорошим наставником. Изредка.
Танатос не спешит покидать своё укрытие — ту небольшую нишу в одном из домов. И не зря. Один из жрецов — Толидо плохо его знает, появляется очень рядом. Он тоже довольно молод. Он кажется довольно внимательным, поэтому мальчик старается ничем не выдать своего присутствия. Пожалуйста, думается ему, пожалуйста, пусть его убьёт Эрментрауд. Пусть его не пытают в ордене. Пусть он умрёт быстро и безболезненно — это всё, о чём мальчишка может просить.
— Поворачивай, — слышит Танатос металлический голос Эрментрауда. — Из своих врагов в Меливерте я почувствовал его. Ни мальчишки, ни девчонки тут нет. Поворачивай! Должно быть, они пошли другим путём!
Бывший послушник даже вздрагивает от неожиданности. Голос наставника оказывает на него почти магическое воздействие. А слова, когда Толидо вдруг осознаёт их смысл — ещё более сильное магическое воздействие. Он почти боится дышать. Во всяком случае до того, как тот жрец послушно уходит. Лишь когда снег под ногами того перестаёт скрипеть, Танатос осмеливается выглянуть.
Всё, что мальчик видел несколько минут назад, остаётся неизменным. Разве что появляется ещё дорожка следов, оставленных тем жрецом. Даже странно — как эти двое всё здесь не затоптали?..
Человек остаётся лежать на снегу. Недвижимый. Мёртвый. Убитый из-за подлости своего соперника. И что-то в этом кажется Танатосу ужасно неправильным. Он и сам толком не может понять, что именно. Должно быть, тот человек действительно был из нивидийцев — тех называли в шутку людьми снега. Или нет… Эрментрауд был жесток, когда дрался с ним. Нет, Эрментрауд был в ярости… Он злился, его грудь тяжело вздымалась и опускалась, а этот человек казался спокойным и полным холодной злости одновременно. Они оба казались неправильными в своей борьбе и очень логичными одновременно — Эрментрауд был огнём, пламенем, что всё сметало на своём пути, а незнакомец был водой, очень холодной водой, но ещё всё-таки не льдом. Окажись он ледяным — он не погиб бы так нелепо. Окажись он ледяным, он сначала добил бы поверженного противника, удостоверился бы в его гибели, а уж потом подошёл бы к странному мальчишке, наблюдавшему за боем. Он оказался бы жёстче. И безжалостнее.
— Кем он был? — сиплым от волнения голосом спрашивает Толидо. — Кого вы убили, наставник?
Эрментрауд всё никак не может отдышаться. Он сумел пересилить себя и крикнуть подчинённым достаточно уверенно, но Танатос прекрасно видит, что он сам ранен, что его руки дрожат. До этого Толидо никогда не видел, чтобы у его наставника дрожали руки. И это зрелище наталкивает его на мысль, что Эрментрауда тоже вполне можно победить. Как и вендиго. Как и любого. Танатос видит теперь в своём бывшем наставнике обычного человека, а уж обычному человеку Толидо ни в коем случае не собирается проигрывать. Эта драка дала Танатосу осознание того, что Эрментрауда не стоит бояться.
Эрментрауд ранен. Ему больно. Танатос с удовольствием огрел бы его палкой по спине, припоминая одно из тех избиений, когда сам Толидо тоже получил некоторые травмы в драке с другим послушником. Эрментрауд тяжело дышит. И кажется, едва может что-либо думать от боли.
— Его звали Вильгельм Ярвинен, малой, — усмехается жрец. — Он был ландграфом, оборотнем и тем ещё подонком. И тебе очень повезло, что он оказался здесь, и я сумел его убить. Иначе бы наша братия пришла по твою голову. А теперь проваливай. Я больше не желаю тебя когда-либо видеть. Если я тебя ещё когда-нибудь увижу, то точно убью.
Танатосу не нужно повторять дважды. Ему не хочется и минутой дольше пробыть рядом с Эрментраудом. Ему не хочется и минутой дольше подвергать собственную жизнь опасности. Будь его воля, он никогда в жизни больше не сталкивался со своим бывшим наставником. Будь его воля, он забыл бы обо всём, что творилось в ордене и принялся жить обычной сытой жизнью.
Жрец облокачивается на один из домов. Ему больно, и он едва может дышать. Должно быть, проклятье задело ещё и лёгкие. Танатос только сейчас видит, что плащ наставника потемнел. Возможно, из-за крови. В таком случае, ему лучше как можно скорее добраться до ордена, если он не хочет умереть. Толидо усмехается и проходит мимо него. Как можно более спокойно. Не желая созерцать его искажённое болью лицо ещё хотя бы пару секунд.
Напоследок, Танатос всё же оглядывается, но не на наставника, который всё ещё прислоняется к дому и тяжело дышит, а на тело ландграфа. Тот не шевелится. Впрочем, мёртвые не шевелятся. Чаще всего. Должно быть, он был богат, этот ландграф Вильгельм Ярвинен. Аристократы всегда богатые. Танатос осторожно опускается на корточки рядом с телом и быстро расстёгивает куртку на мертвеце.
Во внутреннем кармане оказываются только кошелёк и маленький кулон на цепочке. Кошелёк кажется битком наполненным деньгами. Танатос задумчиво оборачивается на Эрментрауда, взвешивая все «за» и «против» — быть может, в карманах этого покойного ландграфа есть что-то важное для ордена. И упаси Арэд в таком случае что-нибудь из этого забрать с собой.
Не долго думая, мальчик всё-таки хватает кулон и кошелёк и убегает. В кошельке хватит денег на некоторое время, уверен он. А кулон в виде птицы — из бронзы, кажется — можно будет продать. Или подарить Хелен — девчонки любят всякие побрякушки. Евискориа, должно быть, тоже понравится. Он бежит как можно быстрее. Накидывает капюшон, чтобы никто не увидел его лица и запихивает кошелёк и птицу к себе в куртку. Танатос от всей души желает, чтобы то, что он забрал с собой, не оказалось вдруг нужным Эрментрауду. В таком случае, тот обязательно его найдёт…
***
Йохан бродит по Меливерту. Он с грустью оглядывает эти двухэтажные деревянные домики, похожие на тот, в котором он когда-то жил вместе с матерью — до своих пяти или шести лет. Юному барду хотелось бы вновь оказаться в уютном доме, где на окнах висят занавески, а ночью всегда можно укрыться одеялом. Ему хочется прижаться к матери и расплакаться от досады. Пожалуй, это был единственный способ почувствовать себя хотя бы капельку лучше — обнять её и выплакать все свои обиды и горести, что приключились за всё то время, после того, как она и сёстры пропали.