Зажечь солнце
Шрифт:
Деифилия пока ничего не знала о том, что происходит за стенами Биорига. Лет через пять ей придётся узнать, но сейчас Вигге совершенно не хочется портить ей это ощущение защищённости и спокойствия, ощущение правильности всего происходящего вокруг. Пусть пока ни в чём не сомневается. Ещё успеет. Слишком уж это неприятное чувство, чтобы жизнь позволила ни разу его не испытать. Впрочем, Вильгельм Ярвинен не был уверен, что кто-то из его братьев или сестёр испытывал то ни с чем не сравнимое волнение, когда разум отказывается признавать себя.
— Куда ты едешь? — спрашивает Асбьёрн будто бы недовольно. Даже скорее требовательно,
Поджимает губы. Ни дать, ни взять — Роальд Ярвинен. И глаза смотрят с таким же искренним негодованием… Асбьёрн будет очень похож на своего дядю, когда вырастет, думается Вигге. А возможно, и на Ивара тоже — Ивар умеет быть очень властным, а в жестах сына Ульрики чувствуются сила и уверенность. Вигге ужасно хочется увидеть малыша Бьёрна взрослым. Он должен вырасти занятным. Впрочем, из Деифилии, пожалуй, выйдет больше толку.
Вигге из своих племянников больше любит Дею и младшего сынишку Роальда, которому отец уделяет куда меньше внимания, нежели первым своим сыновьям. С Вегардом, Ринд, Хальд и Ромунтой мужчина иногда пересекался. Они изо всех сил старались ему угодить, так как боялись, хоть и не так сильно, как Роальда, Ивара, Ульрику или Ингрид. Асбьёрна Вильгельм видел редко. Куда реже, чем кого-либо из своих племянников. И, пожалуй, ему хотелось как-то загладить свою вину.
— В Грамелен, малыш, — отвечает Вигге. — Так чего тебе привезти?
Карие глаза вспыхивают неожиданной злобой. Мужчина никогда не думал, что детские глаза могут смотреть так… Он не привык к этому. И вряд ли когда-нибудь сможет привыкнуть. Почти так же на него когда-то смотрели зелёные глаза того жреца. После смерти Птицы они тогда здорово сцепились. И, если бы Ивар не прервал тот бой, кто-то уже был бы мёртв. Жрец, Вигге или даже они оба.
Асбьёрн — не обычный ребёнок, думается Вигге. Он не такой, как остальные его племянники. Он не боится. Он кажется злым, рассерженным. Он совершенно не умеет сохранять хладнокровие. По всем способностям, Асбьёрн вполне может стать охотником. Единственное, чему ему следует научиться, так это выдержке. Ландграфы Ярвинены всегда ею отличались.
— Я не малыш, — мрачно говорит мальчик. — И мне совершенно не нужны твои подарки. Я тебя не люблю.
Твёрдость голоса снова возвращает Вигге образ Роальда. Не того жреца, который, кажется, и вовсе был не в себе в тот момент. А сам-то Вильгельм едва ли лучше. Правильно Ивар тогда ему говорил, что той стычкой он лишь показал этому прислужнику тёмных сил, что Ярвинены могут опуститься до обычной драки. В следующую их встречу он уже не допустил той ошибки. Впрочем, жрец тоже был уже куда лучше подготовлен. Эта встреча тоже едва не обернулась гибелью для них обоих. С тех пор Вигге должен был носить след проклятья на руке и на груди, а жрец — вырезанное магией клеймо в виде огромной птицы на спине.
Вигге остаётся только надеяться на то, что в следующий раз их поединок ничто не прервёт. С тех пор, как Айли не стало, один из них должен был умереть. Когда-нибудь это должно будет свершиться. Так почему бы не ускорить процесс? Вигге не слишком любит ждать. Нельзя сказать, что он не обучился этому ремеслу практически в совершенстве, но какая-то юношеская нетерпеливость в Вигге всё равно осталась. Он уверен, что и Асбьёрну едва ли удастся искоренить свою вспыльчивость
— Почему? — смеётся Вигге. — Почему ты меня не любишь?
Ему кажется забавным это признание племянника. Из уст семилетнего ребёнка слова эти звучат столь смешно, так как сказаны они совершенно серьёзно. Деифилия всегда была трогательной, когда говорила серьёзно. Но она никогда не казалась совсем маленькой девочкой, она была правильной и послушной, едва ли ослушалась старших больше двух раз в жизни за свои двенадцать лет. А Асбьёрн был ребёнком, быть может, только чуть-чуть более необычным, чем те, кто живёт за пределами Биорига. Вигге порой видел из окна, как он играл со своими кузенами и сестрой.
На вопрос дяди мальчик не отвечает. Лишь снова кидает на него полный недовольства и злобы взгляд и убегает.
Вигге обещает себе не забыть что-нибудь купить в Грамелене и для него. Быть может, леденцов или искусно выточенную деревянную фигурку какого-нибудь животного. Что-нибудь, что сможет порадовать Асбьёрна. Вигге почему-то кажется, что разве что этому мальчику удастся спасти Деифилию от той ошибки, которую та может совершить.
***
Метель завывала. Хелен цеплялась за Йохана и шла. Танатос буквально чувствовал, как сильно ей было страшно. Толидо самому было страшно. Впрочем, он старался не обращать на всякие глупости внимания. Подумаешь — страшно! Как будто бы бежать из ордена было не страшно! Ему уже тринадцать, а, следовательно, бояться всякой ерунды ему уже поздно. Метель!.. Конечно, идти было тяжело, крайне тяжело, но она заметала следы… Танатос старался быть хладнокровным. От трусости или смелости мало толку, если они не подкреплены логикой. Метели бояться не следовало. Следовало только изо всех сил пытаться выжить.
Танатос чувствовал себя необычайно бодрым, полным энергии. Отдохнувшим, неплохо выспавшимся после частых полубессонных ночей в ордене. Он чувствует себя полностью свободным. Жизнь и теперь кажется ему тяжелой, но уже хотя бы не лишённой надежды. Теперь его существование не может быть невыносимым. Нет, по правде говоря, Танатос никогда не считал свою жизнь невыносимой — себя он любил до того сильно, что вряд ли когда-нибудь сможет перестать цепляться за дополнительные жалкие минуты. Танатос не знает, сумеет ли он когда-нибудь смириться.
На свободе было холодно и постоянно хотелось есть. Но за три года жизни в ордене Танатос привык и к холоду, и к голоду. Он привык к тому, что усталость едва не убивает его. Он привык чувствовать опасность в каждом. Послушнику следует всякого считать врагом — другого послушника, наставника, взрослых жрецов… А жрецы, должно быть, мало чем отличаются. Они же тоже когда-то были послушниками… И, к тому же, их тоже можно было осудить на смерть.
Тут же всё было совсем другим. Нет, Танатос едва ли мог отказаться от привычки видеть в каждом опасность, но если в ордене выжить можно было только поодиночке, то здесь, снаружи, следовало для этой же цели быть с кем-то. Во всяком случае, так как-то сказал бард, а ему хотелось верить. Опасность тут была вовсе не в том, что кто-то может на тебя донести жрецу (впрочем, от того, что такое тоже вероятно, Танатос решил не отходить), а в том, что можно замёрзнуть на смерть или наткнуться на одно из тех чудовищ, похожих на вендиго или кого похуже. В этом случае выжить одному становилось несколько труднее.