Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Ширман Григорий Яковлевич

"О ты, отверженный ненужный боже..."

О ты, отверженный ненужный боже, То милость чудотворная твоя, Что и кощунствую, и плачу я, И губы предаю высокой дрожи. И в судорожном этом бездорожьи, Когда чужие снятся нам края, К тебе вражду, а не любовь тая, Тобой горю и стыну я тобой же. Пасутся звезды. Трепет. Бытие. Кругом хозяйство млечное твое. Плывут персты в таинственном потоке. Мне холодно, и больно, и светло. Пою. То милостью твоей жестокой Печали

песнь венчала мне чело.

"Тебя мы славили, еретиков мы жгли..."

Скажи, скажи, какая плата

В твой тихий безнадежный ад.

Г.Ш.

Тебя мы славили, еретиков мы жгли На черных площадях и мучили в подвалах Упорных гениев, внезапных, небывалых, Почувствовавших вдруг вращение земли. Мы славили тебя, и в розовой пыли В летучем пурпуре на конях одичалых Врывались в города, в позорных покрывалах За победителем чужие жены шли. Замаслен истиной как желтый плащ Пилата Закат бессмысленный, как пятна, облака. В твой безнадежный ад, скажи, какая плата?.. Быть может, вскоре нас задаром, а пока Над миром властвуют певучая тоска, Седое серебро и пламенное злато.

"Я пред тобой как древний пленник нем..."

Я пред тобой как древний пленник нем, Поник я головой и вылил очи На голубой ковыль прозрачной ночи, Твой смуглый блеск сравнить чтоб было с чем. Все думы обнаженные поэм, Вся вечность, что мгновения короче, Твои теперь, их резво разворочай, Без слов я в эту ночь тебя воспем. Я вспомню Персию времен Эсфири, Египта вспомню золотую грусть. Пусть звезды улыбаются в сафире, Луна пусть бродит в облаках, и пусть Никто любовь не знает наизусть Под голою луной в подлунном мире.

"Из тонкой перекладинки одной..."

Из тонкой перекладинки одной Той клетки тесной, сердце где томится, Ты выстругана, легкая, как птица, Носительница сладости земной. Тебя я создал в жаркий час ночной, Летала в мире синяя зарница, – Не оттого ли за твоей ресницей Синеет небо точно край иной. И сердце пленное не оттого ли, Как бы предчувствуя конец неволи, К тебе стремится и стучит живей, Когда в саду, посыпанном луною, Печально умолкает соловей, И ты, любимая, воспета мною.

"Давно, давно витийствует вода..."

Давно, давно витийствует вода, И берега безмолвствуют понуро, Утесов непонятная скульптура Мертво глядит в бегущие года. И пышно увядают города, И стрелы рассыпаются Ассура, И Рим гремит как лютня трубадура, Пока растет у камня борода. О, время, твой эфир горяч и дымчат, Туман миров кругом, но, верю, вымчат Когда-нибудь и нас ветры твои, Взнесемся мы за облачные кручи, И камни будут петь как соловьи, Как женщины, что слабостью могучи.

"Я каюсь, не читал

я Калевалы..."

Я каюсь, не читал я Калевалы, Но жаждою познания горя, Узнал я кое-что из словаря Про этот финский эпос небывалый. Я вспомнил вас, могучие обвалы, Суровые потехи бытия, То время шелестит, и слышу я Былых веков умолкнувшие шквалы. То Сампо, что сковал Ильмаринен В ущельях голубеющих Похьолы, Упало в море глыбою тяжелой, И пена вьюг, белейшая из пен, Покрыла землю радугой веселой, Седым сияньем северных камен.

"На самом дне, где сумрачно томясь..."

На самом дне, где сумрачно томясь Колышутся холодные глубины, Воркует с кротостию голубиной Светящаяся рыба Стомиас. Над ней стихий не молкнет шум и пляс, Вселенские вращаются турбины, Она роняет бледные рубины В крутую тьму качающихся масс. Певец непревзойденный, не таков ли И ты, под ужасом небесной кровли Зазвездный зов услышавший миров Твоя строка от вечности промозгла, Суровый взор от кротости суров И смешан с тишиной твой гордый возглас.

"Моя душа в печальном кипарисе..."

Моя душа в печальном кипарисе. Но я могуч и весел как Нимврод, Я продолжаю знаменитый род, Что с гневом львиным и с улыбкой лисьей. Мои глаза тогда еще зажглися, У финских темно-бронзовых ворот Когда плясал и пьянствовал народ На празднестве весенних дионисий. Я был как олимпиец обнажен Средь матовых снегов и снежных жен, Меня венчали миртом зверолова. Священных птиц ловил я на лету, И знал я то единственное слово, Что кости облекало в красоту.

МУЗА

Средь бурой мглы, наполнившей альков, Ты розоватым засияла воском, Окаменела ты с холодным лоском Огромных перламутровых белков. Медлителен и тяжек шаг веков, А ты на полотне желтеешь плоском, Внимая временам и отголоскам Громово проходящих облаков. Твой свет безжалостный, твой сумрак хмурый Неумолимо стерегут лемуры, Начальник их пузатый Вельзевул. Ты неизменчива, одну и ту же Тебя я вижу в миг, когда разгул, И в час, когда затишье вечной стужи.

"Я мудрости спокойствия постиг..."

Я мудрости спокойствия постиг, Узнал я то, что просто и велико, Лучом непотухающего лика Мне очи опалил Архистатиг. Насытился я пылью старых книг, И слеп как Ариосто, Анжелика Моя не блещет словно майолика И радостно не гнется как тростник. Мой кабинет – столетий кладовая, Не раз от скуки щеки разрывая Хламиду я худую надевал. Я воспевал законы Хаммураби, В руке моей был бронзовый кимвал, Я заглушал им вой и ропот рабий.