Был силой богатырской славен Муром, Дубовою дремучестью лесов, И громы соловья и слезы сов Катились по ночам во мраке хмуром. И в домике Яги дрожал засов, Она молилась бесам белокурым, И кошка черным горбилась лемуром, И мышь дружила с циркулем часов. И выезжал из муромского леса Илья, конем на пастбищах Велеса Колодцы вышиб, в даль глядел и в близь. Крестясь, он византийский чтил обряд твой, Рудая
По кольцам города трамвайный бродит гром, Кудрявым трауром клубятся тротуары, В поля небесные летит с планеты <старый> Град жесткой музыки в сиянии сыром. Лучи полдневные слабей земных солом, Легко ломаются от сумеречной кары, И солнце выбито, заходит за бульвары, И звезды спутаны, лучистый бурелом. А утром небеса кичатся урожаем, Мы снова город свой грозою заряжаем, И то же самое, что было и вчера. Лишь зайцы желтые смелеют понемногу, Танцуют на столе вкруг строгого пера, И я по их следам ищу свою дорогу.
"Сохатый зверь кричал и выла рысь..."
Сохатый зверь кричал и выла рысь, Почуяв кровь соленую Редеди, Двенадцатипудовые медведи Ломали чащу, с лешими дрались. Языческой луной блистала высь, Касожские полки – для волчьей снеди, Победный пир справляли их соседи, И лебеди с Баяньих струн лились. Среди племен, что вырастила Припять, Я не был, мне дано сегодня выпить Твое, Россия, жесткое вино, За круговым столом разгулы те же, И медного ковша сухое дно Мне кажет блеск улыбки печенежьей.
"По Чуди древней, родине Ильи..."
По Чуди древней, родине Ильи, По густо шевелящимся погостам, По мудрым городам, по их помостам Кирпичные краснеются кремли. Извилист известняк, в земной пыли Веснушчатый гранит, по мягкокостым По берегам песчаным под норд-остом Смирившиеся камни полегли. Они древнее золота и нефти, При фараоне, может быть, Менефте Уж их тесали темные рабы. Они молчат, грядущие скрижали, Чтоб в красный час восстания судьбы Их дождь гремел и стены дребезжали.
"Со свистом кланялись Малютам плети..."
Со свистом кланялись Малютам плети, Горбатые кряхтели топоры, Колесовали бы до сей поры, Когда б свинец не полюбили эти. Купцы преподнесли Елизавете За грамоту алмазные дары, Короны колебались от игры Камней своих, единственных на свете. Степан и Емельян зажгли восток, Но был еще не предназначен срок, И двадцать пятый год повис над мглою. Лишь год семнадцатый, год красных пург, Тебя унять пожарною кишкою И то мечтал лишь глупый Петербург.
"Под кожей розоватой не темно..."
Под
кожей розоватой не темно. Там странный свет и гам неугомонный, Скребутся мышцы, бегают гормоны, И в жилах бьется липкое вино. В костях темней, в груди веретено, И легкие как улья виснут сонно, И череп как орех и умудренно В нем серое ядро разделено. И древний звук оттуда я исторгну, Я оглашу пустующую стогну Покинутой столицы роковой. Петровские каналы в баркароле Прошедшего и не услышат вой Души, чьей плоти дни не побороли.
"Слабей чем снег и платины плотней..."
Слабей чем снег и платины плотней Нежданных строк нестойкие металлы, Они трепещут миг, их гребень алый На всходах и закатах древних дней. Нам не забыть, как Рим громили галлы, Как Русь рыдала, и текли по ней Стада татар, верблюдов и коней, И воины с угрюмых льдин Валгаллы. И проходил волгарь, и скиф, и серб. Без молота сиял в лазури серп, Насиловали пленниц на просторе. И выл огонь по русским городам, Чтоб черными зажглась цветами там Культура: шахматы и крематорий.
"С крылами деревянными война..."
С крылами деревянными война До смешанного с пьяной кровью пота, Освобождают мутного кого-то, Прокопченного сумерками дна. Не спят рога, не стынут стремена, На зверя неизвестного охота, Карикатурной тенью Дон-Кихота Великая земля облачена. Не смуглые овалы Византии, В углах висят холодные витии С губами голубыми лебеды, Но с черепом веселым как колено, И красен блеск лампадочной звезды, Качающийся в зеркале вселенной.
ЛЕВ ТОЛСТОЙ
Художник, презирающий Шекспира, Мудрец, юродствующий во Христе, Застывший в своенравной простоте Средь звездного ликующего пира. Русь корчится от красных губ вампира, Убожество людское на кресте, И это белокаменные те, Что кинули Девкалион и Пирра. Выслушивал Каренина и моль Ловил юрист, Бетховена бемоль Убийца слушал, ревностью убитый, Пил пунш Наполеон в Бородине, И чурку Петр строгал, а Шакловитый На дыбе выл с быками наравне.
"Мы правнуки Персея, к Андромеде..."
Мы правнуки Персея, к Андромеде Несет крылатый конь безумных нас, Неугасимый светит нам Парнас Всем ужасом космических комедий. Медузы кровь блуждает в нашем бреде, И каменеют дни от наших глаз, И зорь тускнеет розовый атлас, И золото светил мутнее меди. Мы в жадной памяти как в кладовой Храним вселенский хлам, и бури вой, И клочья туч, и мертвый блеск жемчужин. В пустынный час восстания и бед Мы вспоминаем всё, и свят, и нужен Не нужный никому наш звонкий бред.