Вы опочили в памяти земной, Слова, слова, создавшие предметы. Еще поныне, в ужас ваш одеты, Стремительно живут они со мной. И я не создал песни ни одной Без радостной стремительности этой. Но, тихий дух, ты никогда не сетуй, На долгий холод мы растянем зной. И в нас вольется тяжесть золотая, Ночами время вспыхнет, облетая… Бродите, звезды, в сумрачном соку, Рука моя ваш трепет не похитит, И ныне легкую
мою строку Замедлит полновесный мой эпитет.
"И был мне голос в буре и пыли..."
И был мне голос в буре и пыли: Сойди в юдоль, бичуй людские беды, Одень печалью гордые победы И тлением добычу опали. Дай птице песню мудрую как Ведды, В зрачке зверином растопи угли, Разумному хозяину земли Певучий трепет жадно проповедуй. И я сошел, в плаще земных ветров, Как облак, нищ, прекрасен и суров, – Да слепы зрячие, и в пух одеты Не уши, а разинутые рты, Не черепа – в оплечьях пустоты Вопящие гниющие планеты.
Отчизна штормов
"Изрыты берега соленой тьмой..."
Изрыты берега соленой тьмой, Кощунствует в песке священном Каспий, Тайга могучая, могучи распри, Гримасничает чернозем немой. А те, что разбежались, вновь домой Бегут из дальних стран, их сердце – аспид, Им снится тот, который где-то распят И бродит в мире с нищенской сумой. Отчизной штормов стала Русь, добычей Ветров, а в облаках безмолвье бычье… Гренландия студеная бледна, Над Византией солнечная вечность, И над равниной высохшего дна Иных морей клокочет бесконечность.
"Гипербореи мы, гипербореи..."
Гипербореи мы, гипербореи, За тьмою льдов мы нить времен плетем, И ни водой и ни сухим путем Нас не постигнут вскормленники Реи. Их вянут паруса, косятся реи, Плащи насквозь истерзаны дождем, А мы тысячелетия ведем, Сквозь ямбы и сквозь лютые хореи. Цефей над нами бродит золотой, Кассиопея блещет красотой И медленно глядит на хвост Медвежий. Под нами пыль и суета земли, Качаются у бронзовых прибрежий Лишь груженные бурей корабли.
"Мы древние кривые караваны..."
Мы древние кривые караваны, Мы временем земным нагружены, Не можем позабыть родной страны, И в чуждый край бредем обетованный. Мы знойные разбойные сыны, Лучами стрел у нас полны колчаны. Главарь наш, дерзкой славою венчанный, Бренчит на струнах бронзовой зурны. Будь проклят, столп обманчивый и вражий, Рассыпчатый как звезды и миражи. Слабее золота твой желтый щит. За нами блеск иной, как ужас, тихий, Могучий как былые Псамметихи, Так тускло только платина блестит.
"Магическая память, помоги мне..."
Магическая
память, помоги мне, В зеленое былое увлеки, Широким шелестом лесной тоски Расти, земля, в моем студеном гимне. Метели голубые далеки, Уж белой сухости не видно зимней, Веселых дикарей гостеприимней Коричневого марта ручейки. Пора бродить по древним переулкам, Где на заре времен в затишьи гулком Топтал вот эти камни Тохтамыш. Не буду петь огонь грядущей сечи, Я песней всполошу давно прошедший, Но Пугачева слышавший камыш.
"Раскидистый и низкий небосвод..."
Раскидистый и низкий небосвод, Под ним сбирали жатву бранной дани Десницы божьи, а людские длани Нежданно уводили жен и скот. По тощим ребрам этих мертвых вод Челны скользили с тайнами посланий, И мгла безлунная была желанней, Чем обнажающий весь мир восход. Дубравы, где при грозном Иоанне Разбойным свистом раздирали рот, Поля немые в матовом тумане. Как звезды несосчитанный народ, Страна, что не живет, а вечно ждет, Народ, чья жизнь проходит в ожиданьи.
ПРЕДОК
Под куполом горячим и нагим Зеленого раскидистого неба На берегу шумящего Мареба Родился абиссинец Ибрагим. Он был пленен и был судьбой храним, Не знаю, Петр прозорлив был иль не был, Но черным он подарком не погребал И как с приемышем возился с ним. А он не забывал родной погони, В ушах стоял последний стон Лагони, Что брата восьмилетнего звала. И ревности жестокую науку, Веселое блаженство ремесла Он передал задумчивому внуку.
"Твой медный месяц для певцов твоих..."
Твой медный месяц для певцов твоих, Больных огнем твоей дрожащей грусти, Которой полон каждый пыльный кустик И каждый стебелек полей сухих. В каком безмолвии, в пустынях чьих Раскроет сумрак столько звезд-соустий, Трепещущих, сосущих всех, кто впустит В свой тихий дом ночной бродячий стих. В твоем живу я городе громоздком, Твой медный месяц светит слабым воском И тайно тает в медленном хмелю. Брожу по набережным опустелым, Шатанье праздное толпы люблю, А я один с душой своей и телом.
"Когда перегрызутся все собаки..."
Когда перегрызутся все собаки, И землю-мать объемлет тишина, Взойдет над миром белая луна, И звезды заблестят в полдневном мраке. Пустынные поля и буераки Скелетами усеют племена, И рухнут как от крепкого вина Милан и Кельн, Иван и наш Исакий. Лишь тот, кого манила эта мгла, Кто в пушки перелил колокола И шел с оркестром к светопреставленью, Лишь тот безумец не погибнет сам И морду благородную оленью Подымет к равнодушным небесам.