Здравствуй, Чапичев!
Шрифт:
Мы думали, что Каупинь будет в восторге от нашей боевитости, а он после «атаки» хмуро сказал:
— Хреновая у вас закалочка. Надо поставить на бюро вопрос о военной подготовке комсомольцев. Никуда вы не годитесь такие.
Вот тебе и на! Похвалил, называется.
Каупинь повел нас к сельскому артезианскому колодцу, разрешил утолить жажду, умыться и привести себя в порядок. Мне казалось, что ему даже смотреть на нас противно. Во всяком случае, вести нас таких дохлых в город он не пожелал. Мы столпились у колодца. Вода медленно текла из гнутой ржавой трубы, а нас было более ста человек. Кое-как Петру
— Пошли!
— Отстань. Сил больше нет. Садись отдыхай…
— Идем, не пожалеешь. Там тетка молока обещала. Холодного, из погреба.
Это было соблазнительно. Я поплелся вслед за Чапичевым.
— Вы куда? — окликнул нас всевидящий Каупинь.
— Мы сейчас, только оправимся, — крикнул в ответ Яков.
— Зачем ты ему соврал?
— Не беда. Скажи ему правду, так он не позволит. Он такой сухарь пересушенный… Не пойму, почему он ко мне придирается.
— Выдумываешь.
— Ничего не выдумываю. К тебе он не придирается, вот ты и говоришь… А меня позвал перед «атакой», протянул деревянную трещотку и сказал: «Чапичев, отдайте кому-нибудь винтовку, будете обозначать танковый пулемет». Я отказался. С какой это стати?
— Сам нарушаешь дисциплину, а валишь все на Каупиня.
— И ты туда же, — помрачнел Яков. — Не мог я отдать винтовку. Понимаешь, не мог.
— Представляю, как он рассердился.
— Такого рассердишь. На него ничего не действует. Только посмотрел на меня строгим взглядом и скомандовал: «Кругом, марш!» Я повернулся, но, видно, неправильно. Я же не знаю еще всех этих правил. А он командует: «Отставить!» и снова — «Кругом, марш!» Четыре раза возвращал меня, пока самому не надоело. Ну вот мы и пришли. Заходи, не стесняйся. Она добрая, эта тетка.
Тетка и в самом деле оказалась доброй. Встретила нас приветливой улыбкой:
— Заходьте, хлопчики, заходьте, дорогие. Смотри, как вас на военщине замордовали, бедненьких.
Голос у нее был грудной, певучий, голос степнячки-тавричанки. Она вынесла нам желтую глиняную кринку, покрытую бисеринками воды, и две щербатые фаянсовые чашки.
— Пейте на здоровьичко, родненькие. Может, хлебца вам? Ну как хотите. Пейте, пейте, у меня еще есть, не обедняю.
Мы пили холодное молоко, испытывая безмерное наслаждение, болтали о всякой всячине с доброй хозяйкой и любовались крохотными забавными цыплятами, которых водила по двору степенная, заботливая наседка.
— Чего это вы к осени цыплят завели, не поздно? — спросил Яков.
— Поздновато, конечно, миленький, — вздохнув, ответила женщина. — Но что поделаешь? Мы ведь только-только начали птицей обзаводиться.
— А раньше не держали?
— Почему же? Держали и раньше. Без этого в хозяйстве нельзя. Да ведь перегиб был. Забрали у нас все подчистую до последней цыплушки, — пояснила хозяйка.
— Да, перегнули, — задумчиво произнес Чапичев.
— Еще как перегнули, миленький. Так перегнули, что хребет у нас треснул. Думали, что не подымемся. Счастье наше, что взнуздали наконец этих самых перегибщиков. У нас тут уполномоченный был, Кареглазов. Ну прямо скаженный: кричит, ногами на нас топает, чтоб ему сейчас,
— Про Кареглазова не слыхал, — ответил Яков. — Но думаю, что погнали. Обязательно погнали. Партия таких по головке не гладит.
— Значит, есть бог на свете, — сказала женщина.
— Не бог, а справедливость, — поправил Чапичев.
Тревожно закудахтала наседка, скликая цыплят. Хозяйка резко вскинула голову, всплеснула руками:
— Ой, лишенько мое, опять этот разбойник!
В небе над самым домом кружил коршун.
— Стреляйте его, окаянного, — закричала женщина. — Сбейте его, ворюгу!
— Сейчас, сейчас мы его снимем, — ответил Яков и щелкнул затвором.
Мне его шутка показалась неуместной. Чем это он собирается сбить коршуна? Холостыми патронами? Да и холостых уже нет — израсходовали. «Глупая шутка», — подумал я, с интересом наблюдая за маневрами степного разбойника. Видно было, что он уже высмотрел и наметил жертву. Теперь делал последний заход. Еще миг, и он ринется вниз, выхватит из стайки цыплят какое-нибудь крохотное, пушистое, трепещущее в предсмертном страхе тельце. Но неожиданно грянул выстрел, и с коршуном произошло что-то странное: его подбросило вверх, затем он несколько раз кувыркнулся через голову, словно голубь-вертун, и начал неудержимо падать, пока, к моему великому удивлению, не шлепнулся посреди двора. Я оглянулся. Яков открыл затвор, по пальцам его скользнул синий дымок, к ногам упала стреляная, слегка закопченная гильза.
— Вот так его! — воскликнула ни чуточки не удивленная случившимся хозяйка. — Так ему и надо, подлюке! Двух цыплят у меня стащил, разбойник. Так ему!
Лицо ее сияло. Вдруг женщина смолкла. В ее глазах появилась озабоченность.
— Начальник, — шепотом сказала она. — Кажись, за вами.
В воротах стоял наш командир Петр Янович Каупинь.
— Ну, сейчас начнется, — буркнул Яков.
Каупинь спокойным, ровным шагом подошел к распластанному на земле коршуну. Присев на корточки, двумя пальцами приподнял сбитого хищника, внимательно оглядел, и на тонких бледных губах его появилось какое-то подобие улыбки.
— Видишь, доволен, — шепнул я Чапичеву. — Похвалит.
— Он похвалит, — усмехнулся Яков.
Каупинь выпрямился, одернул гимнастерку и негромко приказал:
— Комсомолец Чапичев, ко мне!
Прижимая к бедру винтовку, Яков приблизился к командиру.
— Ваша работа? — спросил Каупинь.
— Моя.
— Хороший выстрел.
— Да, неплохой, — согласился Яков.
Каупиню это не понравилось.
— Не так отвечаете, — сказал он.
— Как умею.
— Комсомолец Чапичев, доложите, каким образом у вас оказался боевой патрон?
— Достал.
— Где достали?
— Это не имеет значения.
— Вы так думаете, Чапичев?
Яков промолчал.
— Ну хорошо, потом в этом разберемся, — продолжал Каупинь. — А зачем вам понадобился боевой патрон? Это, надеюсь, не секрет?
— Я думал… может, встречу этого… который убил Найду, — неохотно признался Яков.
— Вы так думали? Что ж, могли и встретить. Свободно могли встретить. Но допустим, вы встретились бы лицом к лицу. Что тогда? Вы бы выстрелили?
— Да, я бы выстрелил.