Здравствуй, Чапичев!
Шрифт:
Между деревьями мелькнуло что-то темное. Ни лица, ни фигуры мы не различили. Что-то мелькнуло на миг и сразу же растворилось в лесу.
— Стой! — крикнул Исаев и выстрелил. Последовал ответный выстрел, который едва не стоил жизни нашему командиру — пуля срезала ветку почти у самой головы Исаева.
Мы стреляли, перебегая от дерева к дереву. Стреляли бесцельно. Даже неясной тени, и той уже не было видно. Только выстрел и перебежка. Выстрел и перебежка. Не помню, сколько это длилось, сколько мы прошли. И патроны у нас уже были на исходе. Но нам
— Окружай! — скомандовал Исаев. Но нас было маловато для выполнения такого маневра — всего пять человек. Каждый понимал: пока мы обогнем поляну, пока зайдем Сейфуле в тыл, он, конечно, успеет уйти. Но Сейфуле уже некуда было уходить. Он понял это раньше нас. Мурза все реже и реже отвечал на наш огонь и вдруг выбросил на поляну карабин, а вслед за ним маузер и какой-то короткоствольный пистолет.
— Шабаш, выходи! — торжествующе весело крикнул Исаев.
В ответ ни звука.
— Ранен, — предположил Чапичев.
— А может, уходит? — испугался Исаев и выбежал на поляну. Чапичев вместе с ним. Они уже достигли центра поляны, когда, сверкнув в воздухе, шагах в пяти от них упал какой-то круглый предмет.
— Граната! — крикнул Исаев и мгновенно распластался на земле. — Ложись!
Яков почему-то медлил.
— Ложись, мать твою… — выругался Исаев и, схватив Чапичева за ногу, опрокинул его на землю. И в это время, раздвинув кусты, на поляну вышел с поднятыми вверх руками человек в простой одежде татарского крестьянина — круглая барашковая шапка, темная сатиновая рубаха, синие шаровары, на ногах шерстяные носки, перехваченные крест-накрест ремешками от постолов.
Так вот он какой, мурза Сейфула! Черные, будто обугленные губы, провалившиеся щеки, лихорадочный блеск глубоко запавших глаз и большая кровоточащая царапина на лбу.
Поравнявшись с «гранатой», Сейфула остановился и подбросил ее ногой.
— Консервная банка, не взорвется, — сказал он и расхохотался.
— Ах, дьявол его возьми, он еще смеется над нами!
Первым поднялся с земли Исаев и приставил к вздрагивавшей от смеха груди мурзы револьвер. «Застрелит», — подумал я. Но Исаев не выстрелил, только скрежетнул зубами и заорал как-то очень уж не по-мужски:
— Молчать!
— Подчиняюсь, начальник, — спокойно сказал Сейфула.
Яков поднялся неторопливо, не глядя на Сейфулу, отошел в сторону и принялся старательно оттирать обшлагом рукава зеленое пятнышко на колене. Признаться, выглядел он нехорошо. Смущенный взгляд какая-то совсем не чапичевская виноватая улыбка.
Сейфуле связали руки и повели к дому лесника где был телефон. Лесник отсутствовал, а молодая жена его, хорошенькая татарка лет двадцати, увидев незнакомых мужчин, скрылась в летней кухне. Дворовая собачонка свирепо облаяла нас,
Исаев ушел в контору лесника. Мы слышали, как он сердито и нервно ругался с телефонисткой районной станции. Потом заговорил тише и почтительнее. Вернулся он к нам спокойный и даже веселый. Видимо, начальство похвалило его, и парень сразу подобрел.
— Сейчас вышлют машину с конвоем, — сообщил он.
— А я никуда не тороплюсь, — сказал Сейфула.
— Тебя не спрашивают.
— Зачем же на «ты»? Это что — знак дружбы?
— Шайтан тебе друг, — беззлобно буркнул Исаев. Он все еще пребывал в хорошем настроении.
— Развяжите мне, пожалуйста, руки, — попросил Сейфула. — Я ушиб плечо, очень болит.
— Ничего, потерпишь, — сказал Исаев.
— Слово офицера — не убегу.
— Развяжи! — вдруг сказал до сих пор угрюм молчавший Яков.
— Еще чего,- огрызнулся Исаев, но все же развязал арестованному бандиту руки.
Сейфула размял пальцами ушибленное плечо и что-то сказал Якову по-татарски. Яков не успел ответить.
— Что он говорит? — быстро спросил Исаев.
— Я думал, он татарин, — ответил за Чапичева Сейфула.
— Это не имеет значения.
— Смотря для кого, — возразил арестованный.
Собака лесника приблизилась к нам. Сейфула поманил ее пальцем.
— Пойди ко мне, песик, — позвал ее также Исаев и даже губами поцокал. Собака раздраженно шевельнула ушами. На Исаева она не посмотрела. А подошла к Сейфуле, который что-то говорил ей по-татарски, и доверчиво ткнулась мордой в его колени. Яков рассмеялся.
— Что он ей сказал? — спросил Исаев у Чапичева.
— Я просто позвал ее, — пояснил Сейфула. — Надеюсь, с собакой мне можно разговаривать?
— Разговаривай, мне-то что, — разрешил Исаев, но когда Сейфула снова заговорил с собакой, не утерпел, сказал Якову: — Переводи!
— Разрешите, я сам переведу, — предложил Сейфула. — Я сказал ей, что на своей земле даже собаки и то кажутся удивительно милыми.
— «На своей земле»? — презрительно проговорил Исаев. — Нет у тебя своей земли. И не будет.
— Вы меня не так поняли.
— А чего тут понимать? И ребятишкам понятно, зачем ты сюда полез. Голодной курице просо снится, а тебе отцовские имения. Только номер не прошел и не пройдет. Как говорится, видит око, да зуб неймет. Слышал такое?
— Ошибаетесь, начальник, — возразил мурза. — У меня нет здесь имений. Отец проиграл и прокутил их еще до того, как я родился. У меня тут ни кола ни двора.
— А за что ты тогда кровь людскую проливаешь, за что жизнью своей рискуешь?
— Идея!..
— Идея? — Исаев хотел рассмеяться, но смех у него не получился, только вырвались из горла какие-то гортанные звуки. — Дать бы тебе как следует разок, и вся идея из тебя мигом вылетела б. Да и нет ее у тебя. Откуда, какая может быть идея у бандита?