Здравствуй, Чапичев!
Шрифт:
Однажды в третьем классе гимназисты писали сочинение «Природа нашего края». Учителя словесности восхитило сочинение Сейфулы — изящное, образное, эмоциональное.
— Я думаю, ты станешь поэтом, — сказал учитель.
— Нет, поэтом я не стану. Я стану воином, — ответил ученик.
Осенью 1914 года Сейфула, которому еще не исполнилось и пятнадцати лет, купил на толкучке у загулявшего тылового солдата военное обмундирование и удрал на фронт.
Разбухшего от водянки Усеина Кадыровича нисколько не взволновал побег сына на фронт. Не тронула
— Может быть, у вас есть какие-нибудь желания? — спросил царь.
— У меня нет иных желаний, кроме желания сражаться и умереть за ваше величество.
Газеты подхватили эти слова Сейфулы и преподнесли их читателям как образец верноподданничества и патриотизма. А мурза Сейфула снова отправился на фронт сражаться за своего обожаемого монарха. И о нем как-то сразу забыли.
Летом двадцатого года фамилия мурзы вновь замелькала было в газетах, издававшихся в Крыму белогвардейцами. Но новая «слава» белогвардейского офицера Сейфулы продолжалась недолго. Да и можно ли было назвать то, что было в двадцатом году, «славой» — мурза сам сомневался в этом.
Как-то вечером его вызвали в штаб полка. Навстречу поднялся молодой офицерик, франтоватый, подтянутый, вскинул руку к козырьку, представился:
— Младший адъютант верховного правителя вооруженными силами Юга России поручик Сарычев. — И добавил уже менее официально: — Ставка верховного сегодня утром прибыла на станцию Джанкой. Барон просит вас к себе.
Черный тупорылый английский автомобиль остановился у затемненного джанкойского вокзала. Сарычев отправился докладывать «правителю».
— У верховного совещание, — сказал он, вернувшись. — Он примет вас через два часа. Если желаете, поужинаем.
— Только чай.
Они прошли в ресторан.
— Может, по рюмочке коньяку для храбрости? — предложил Сарычев.
— Не нуждаюсь.
— Вообще не потребляете?
— Не потребляю.
Сарычев открыл портсигар.
— Закуривайте. «Месаксуди», высший сорт.
— Благодарствую, не курю.
— Чем же вы живете, господин подполковник? — искренне удивился Сарычев.
— Любовью и ненавистью.
«Верховный правитель» принял подполковника Сейфулу в полночь в роскошном салоне личного вагона. Отвечая на приветствие, вышел из-за стола. Он был в синей черкеске, в мягких кавказских сапогах без каблуков. Некоторое время молча разглядывал стоявшего перед ним навытяжку офицера-фронтовика в выгоревшей на солнце солдатской гимнастерке, потом неожиданно спросил:
— Вы православный?
— Никак нет, ваше высокопревосходительство. Я мусульманин.
Врангель едва заметно усмехнулся:
— Впрочем, что я вас об этом спрашиваю, подполковник. Ведь тут все сказано. — Он
— Турецкие эмиссары… тайный заговор… — Сейфула пожал плечами. — Все это выдумка контрразведчиков, ваше высокопревосходительство.
— А что же не выдумка? Самостоятельное татарское государство? Отторжение полуострова от России?
— Я сражаюсь за великую, единую, неделимую Россию, ваше высокопревосходительство. А все остальное мечта… мечта о будущем.
— Мечта, говорите? — Врангель прошелся по салону, не спуская глаз с Сейфулы. — Конкретнее не скажете? Директория по образцу Джафара Сейдамета? Курултай?
— Я монархист, ваше высокопревосходительство. Для моего народа неприемлем республиканский строй.
— Значит, ханский трон?
— Так точно, ваше высокопревосходительство.
— Вы принадлежите к древнему мурзацкому роду?
— К очень древнему.
— В вашем роду были когда-нибудь претенденты на ханский престол?
— Никак нет, ваше высокопревосходительство.
Врангель остановился возле Сейфулы и быстро заглянул ему в глаза.
— А могут быть?
Сейфула ответил не сразу; Понял, что решается его судьба, что на карту поставлена жизнь.
— Я русский офицер, ваше высокопревосходительство.
— Хочу вам верить, подполковник. В этой братоубийственной войне, перед лицом грозной опасности мы должны быть сплочены и едины, как никогда.
— Так точно, ваше высокопревосходительство. Сплочены и едины. — И вдруг Сейфула произнес вслух то, о чем признался по дороге лишь самому себе: — Мы одной веревочкой связаны.
— Плохо сказано, подполковник. Скверно. Веревочка — это для тех, кого вешают, для висельников. А мы с вами… — Врангель изорвал на мелкие клочки донесение контрразведки и бросил обрывки бумаги в корзину. — Вы свободны, подполковник. Идите. Сражайтесь. С богом.
Сейфула шел по перрону, ожидая в любую минуту услышать короткое: «Вы арестованы». Или еще короче: пуля в затылок. И только на рассвете, когда пробирался ходом сообщения в свою офицерскую роту, он понял: «Врангель знал, куда я вернусь. Зачем ему было тратить на меня пулю, когда для этого есть красноармейские. Мы все здесь обречены».
Но красноармейские пули не задели подполковника Сейфулу ни в боях у Перекопа и Юшуни, ни у Севастополя, ни тогда, когда с последней заставой, на последнем катере он уходил в открытое море догонять крейсер «Генерал Корнилов», на борту которого находился Врангель со своим штабом. Долго, неотрывно сухими, словно перегоревшими глазами смотрел Сейфула на тающие в сиреневой дымке крымские берега…