Здравствуйте, Эмиль Золя!
Шрифт:
Золя возвращается из Рима, он еще ничего не знает. Политика всегда была ему противна. Когда несколько молодых людей предложили ему выставить свою кандидатуру в депутаты, он отказался, несмотря на слабость, которую питал к молодежи.
— Послушайте меданского муниципального советника. После Коммуны образовались две группы людей, которые жаждут отомстить за себя. Есть побежденные, коммунары, красные, которых утопили в крови…
— Верно, мэтр.
— …и экспроприированные, все проигравшие: бонапартисты, легитимисты, орлеанисты, цезаристы. К счастью, они не видят дальше носа их принца. И вот 4 сентября 1870 года Гамбетта провозгласил Республику! Хорошо. Но февральские выборы 1871 года привели в палату двести легитимистов, двести орлеанистов, тридцать бонапартистов и двадцать либералов! Забавная Республика допускает в кабинет министров трех республиканцев.
148
Граф Шамбор — претендент на французский престол. Выступил со своим Манифестом 5 июля 1871 года. — Прим. ред.
— Да, да, мэтр.
— Хорошо. В 1875 году Национальное собрание вотирует поправку Валлона [149] . Республика была нормализована. Не на деле, а на словах. Мак-Магон вынашивает замысел тайно осуществить переворот, но он не обладает ни твердой рукой, ни ясной головой. Тогда выплывает на свет Буланже, который выдает себя за врага монархистов. Это он выдворяет принцев. Со своей стороны республиканцы делают глупости. Как назовешь иначе дело Вильсона! В январе 1889 года Лига патриотов [150] еще может посадить Буланже в Елисейский дворец. Но он любовник, а не кондотьер. Его самоубийство ставит все снова под вопрос. Выборы 1893 года еще благоприятствуют республиканцам. Но довольно странным образом — возрождением другой сильной оппозиции, коммунаров. Теперь республиканцы-буржуа должны бороться против белых, которые далеко не безоружны, и против красных, которые их пугают. В этот момент республиканцы-буржуа пользуются анархическим пугалом и забастовками, чтобы ограничить свободу печати. Цезаристы пользуются Панамой, которая скомпрометировала левых. Анархисты изготовляют бомбы, а правительство Дюпюи бессильно я без меры льстит Генеральному штабу.
149
Во время голосования закона о порядке выборов президента был принят параграф, в котором упоминалось слово Республика. — Прим. ред.
150
Лига патриотов была основана националистом Полем Деруледом. — Прим. ред.
— Значит?..
— Значит, если Франция выйдет из равновесия, то скоро захлебнется в потоках крови из-за разных Равашолей, Эмилей, Анри, Казерио… или же задохнется под властью военной диктатуры.
— Но надо же что-то делать, мэтр, объединяться, действовать… Надо, чтобы вы пошли с нами!
— Я — писатель и совершенно не хочу вмешиваться в то, что надвигается. Мандат депутата — одна из самых тяжелых обязанностей, которую я знаю, если депутат не собирается сидеть сложа руки; и я, будучи человеком добросовестным и трудолюбивым, предпочитаю прежде всего закончить свой труд.
Золя останется верен своему слову до тех пор, пока в нем не заговорит совесть. Конечно, она не вовлечет его в политику, но заставит заняться моральной стороной вопроса. Он яростно ополчится на тех, кто хотел, чтоб цель оправдала средства. Поборники свободы будут всегда за Золя. Поборники порядка — всегда против него. Именно этим и определяется удивительная актуальность Золя.
Он сам отмечает эту эволюцию в 1894 году после убийства президента Карно [151] :
151
Сади Карно был убит анархистом Казерио в Лионе 24 июня 1894 года. — Прим. ред.
«Когда началось Дело Дрейфуса, я был в Риме и вернулся только в середине декабря. Разумеется, там я редко читал французские газеты. Этим и объясняется мое незнание дела и безразличие к нему. Только в ноябре 1897 года, возвратившись из деревни, я заинтересовался этим; обстоятельства, позволившие мне познакомиться с фактами и с некоторыми документами, опубликованными значительно позднее, были достаточны, чтобы у меня сложилось
В ту пору, когда он решится на величайший в своей жизни общественный подвиг, Золя-человека исследует целая орда ученых. Его взвешивают, обмеряют, засыпают вопросами, как борца перед боем: «Три вещи ему кажутся самыми прекрасными: молодость, здоровье, доброта. Он очень любит также драгоценности и паровые машины: то есть превосходное исполнение и прочность работы. Паровая машина из бриллиантов для него была бы одной из самых чудесных вещей».
В этой сногсшибательной цитате упоминается не кто-нибудь, а «он» — «сам Золя»!
Конец октября 1895 года… В один прекрасный день перед Золя предстает респектабельный господин:
— Мэтр, я готовлю медико-психологическую анкету по вопросу взаимосвязи интеллектуального превосходства и невропатии. Автор «Ругон-Маккаров» не может остаться безразличным к этому начинанию. Из наших современников вы — один из тех, интеллектуальное превосходство которых совершенно очевидно. Я прошу вас согласиться во имя науки на целую серию измерений, анализов, осмотров.
Посетитель этот — доктор Эдуард Тулуз, шеф психиатрической клиники при парижском медицинском факультете, врач в психиатрической больнице Сент-Анн.
— Для наблюдения над вами, сударь, я собираюсь прибегнуть к помощи некоторых ученых. Среди них г-н Фрэнсис Гэлтон, член Королевского общества в Лондоне, г-н доктор Мануврие, профессор Антропологической школы. К нам присоединится и профессор Бертильон… Как в полицейской префектуре, он составит вашу контрольную карточку с фотографией в фас и в профиль (такая фотография существует, но на ней Золя снят в галстуке). Другие изучат ваши руки, почерк. Наконец, я попрошу помочь мне трех ваших лечащих врачей и лично вас самого.
В 1895 году только-только начинала применяться анкета Кинсея.
Несколько удивленный, но в то же время и польщенный, романист представил себя в роли писателя-ученого и согласился.
— Я восхищен, мэтр, — заявил доктор Тулуз. — Вы не представляете себе, как я счастлив обследовать такого человека, как вы; в больнице я обследую, безусловно, менее знаменитых пациентов, но не менее интересных…
В 1896 году «подопытный кролик» имеет рост 170,5 см. Череп по своим размерам немного больше среднего. Зубы плохие — он уже потерял восемь зубов. Легкое дрожание пальцев иногда приводит к тому, что он не может публично читать. Мускулатура нормальная. За профессорской внешностью кроется недюжинная сила.
Мы уже сталкивались с вопросом наследственности Золя. Известно, что Золя унаследовал от матери «одновременно с общим неврозом сосудистой системы и предрасположение к невропатии»… Тулуз подтверждает дефект речи Золя, над которым столько раз смеялись Гонкуры и Доде. «В зрелом возрасте у него осталось кое-что от этого дефекта», — замечает ученый [152] . Врач также уточняет то, что мы уже знаем о чувственности Золя, о преждевременной возмужалости, об «интрижках» в десять-двенадцать лет, о «подлинных страстях» («розовая шляпка»). «Несмотря на рано появившиеся мысли о чувственности, женщины играли незначительную роль в жизни подростка и молодого человека». Освещая события в ретроспективном плане, доктор Тулуз уточняет:
152
Это обстоятельство заслуживает уточнения, во-первых, само по себе, и, во-вторых, оно показывает, как трудно писать биографии. Даже такой явный фактор, как дефект речи, и тот вызывает споры. Леон Доде раздул эту черту до гротеска: «chaffe», «jeuneffe» и т. д. Жюль Ромэн, напротив, будучи ребенком, слышал чтение Золя и ничего не заметил. В действительности же ни доктор Тулуз, ни Ромэн не ошибались: этот дефект существовал, но врач в силу профессиональной привычки преувеличивал его — дефект этот был еле заметен.
«Господин Золя не отличался большим сексуальным темпераментом, с раннего возраста ему мешала привычная застенчивость. Несмотря на этот дефект, а может быть, благодаря ему (sic) чувственные восприятия всегда очень сильно отражались на его психической деятельности».
Доктора Тулуза интересует его невропатия. В двадцать лет Золя слишком часто довольствовался хлебом, кофе и итальянским сыром за два су, в результате начинали пошаливать нервы. «К тридцати годам у него возникают мрачные мысли и постепенно становятся обычным явлением». От двадцати до сорока лет врачи зарегистрируют у него колики (резкие боли в кишечнике), а от сорока пяти до пятидесяти — стенокардию с отдающими болями в левую руку.