Здравствуйте, Эмиль Золя!
Шрифт:
— Воображаю, какой это будет ужас.
— Волосатый — это Кловис Гюг… Послушайте, какие он написал стихи:
Ты сделал так, что городская
Колеблется толпа, не зная,
Что выбрать, скорбь или порок?
Ты — оскорбленных друг старинный?
К тебе идет гроза с повинной,
Сломав цветочный стебелек?
— После того, как я изображу зло, я хочу предложить средства для его искоренения. Это очень просто.
— Вы читали Мориса Метерлинка? Это оставляет довольно мимолетное впечатление.
— Речь Пуанкаре
— Я заканчиваю работу над музыкальной драмой на сюжет рассказа Золя «Осада мельницы».
— Смотрите-ка, Бюзнах собирается положить на стол свою вставную челюсть.
— «Революционер от литературы станет в один прекрасный день командором ордена Почетного Легиона и непременным секретарем Академии. Дело кончится тем, что он будет писать столь утомительно многословные книги, что их вряд ли смогут раздавать в качестве премии в пансионах для молодых девиц…» Эти слова принадлежат не мне, а Гонкуру!
— Да, действительно, он похудел.
— Это оттого, что он играет на бильярде.
— Жюль Шуи, как вы ответили Сарду, который считает, что Золя недостоин быть избранным в Академию?
Сарду, сбывай свой жалкий лепет, Торгуй смелей! Золя из теплой плоти лепит Живых людей. Он знает: предстоит им длинный Путь сквозь века. Сарду, творит людей из глины Твоя рука.— Несмотря на то, что я уверен в преданности мне Коппе, который, что бы ни стало, будет голосовать за меня, я не вижу шансов на победу. Но это продолжение битвы. Поскольку есть Академия, я должен в ней быть!
— В 90-м году он получил четыре голоса. В 91-м, когда был избран Пьер Лоти, — восемь голосов. В июне прошлого года, когда был избран Лависс, — десять голосов. При таких темпах он будет избран в Академию через пять лет при условии, если умрут пять академиков!
— Нужно, чтобы я представил вам мага искусства теней Трюи. Он великолепнейшим образом что-нибудь у вас стащит, мэтр.
— Эмиль, я получила письмо от Сезанна. Он живет в Жас де Буффане вместе с матерью… Он в очень подавленном состоянии.
— Он спрашивал тебя обо мне?
— Нет.
Участники банкета встали из-за стола. Золя, смущенный от того, что не знал, как отвечать на тосты, признался в конце концов, что не умеет публично выступать. У Александрины усталый вид.
— Скажи-ка, Мариус Ру, ты помнишь…
— Эмиль, ты идешь? — с нетерпением в голосе спрашивает его жена.
— Мариус, тебе известно, чем сейчас занимается Байль?
— Он изготовляет бинокли.
— Ру, а что, если мы соберемся позавтракать в «Беф-Натюр», по-холостяцки, без дам?
Цыгане в своей ярко-пестрой одежде, прижав к подбородку скрипки, наигрывают вальсы для танцующих пар, кружащихся, как немецкие волчки под неусыпным оком владельца ресторана Азаиса.
«Плоскодонка» перевозчика снова плывет через озеро, направляясь на сей раз от ресторана «Шале-дез-Иль» к берегу. Слышно, как с весел стекают капли. Жанне, должно быть,
— Все было очень хорошо, — говорит Александрина с кислой миной на лице.
Фиакр катит по опустевшему Булонскому лесу.
«Сколько сладостных и страшных происшествий, сколько восторгов и страданий заключено в этой огромной груде фактов!.. Чего здесь только нет! Страницы истории — Империя, возникшая на крови, вначале опьяненная наслаждениями, властная до жестокости, покоряющая мятежные города, затем неуклонно идущая к развалу и наконец утонувшая в крови, в море крови, в котором едва не захлебнулась вся нация… Тут… мелкая и крупная торговля, проституция, преступность, земельный вопрос, деньги, буржуазия, народ, тот, что ютится в гнилых трущобах предместий и восстает в крупных промышленных городах, — весь бурный натиск побеждающего социализма, несущего в себе зародыш новой эры…» [145]
145
Эмиль Золя, Собр. соч., т. 16, ГИХЛ, М., 1965, стр. 129.
Огромные цветущие сады, соборы с тонкими шпилями, прекрасное, отвратительное, цветы, грязь, рыдания, мечты, жизнь, жизнь…
Отхлынув, завершенное творение, словно море, обнажило необъятный унылый песчаный берег, где можно увидеть одни лишь камни, напоминающие мертвые головы.
Глава четвертая
Над Золя тяготеет роковой и неотвратимый закон творчества. Он рискует быть раздавленным тяжестью «Ругон-Маккаров». И все-таки он возглавляет Общество литераторов, интересуется музыкально-драматическим театром, с непоколебимым упорством стремится попасть в Академию. Все это свидетельствует, что его творческая мощь сохранилась целиком и полностью.
Он вступил в Общество литераторов сразу же в качестве члена 9 февраля 1891 года, причем его поручителями были Людовик Галеви, в свое время любезно предоставивший Золя материалы для «Нана», и Альфонс Доде. Через два месяца на общем собрании он был избран членом комитета, а на следующий день стал президентом этого общества. «У меня репутация неутомимого работника, и я постараюсь доказать вам, что эту репутацию я заслужил». Каждый понедельник он приезжал из Медана — сначала в дом на Шоссе д’Антен, а позже в Сите-Ружмон, который он распорядился приобрести и из которого Общество переехало сорок лет спустя в Отель-де-Масса.