Зеленые яблочки
Шрифт:
— Давно бы так, — не выдержал Михаил. Он обрадовано потирал руки. Мужики за столом воспрянули духом. После трудов праведных как же не выпить. После первой, за столом повеселело. Даже Петр отмяк душой и начал рассказывать о своих делах. Харитон слушал молча и думал, что в сущности они с Петром оба вдовцы. Что с того, что Лизка сидит на печке? Петр сам, как и он, Харитон, управляется по хозяйству. Да еще на шее обуза. — Вот и кому легче? — усмехнулся про себя Харитон. Петр, как будто угадав его мысли, замолчал. Потом решительно сказал:
— После сенокоса повезу Дашку да Лизку. Не может того быть, чтобы девка такая молодая осталась калекой на всю жизнь. — Катернина и Михаил смотрели
Сенокос не заставил себя ждать. После снежной зимы, напоившей степь талыми водами, травы росли по балкам густо. Мужики не могли нарадоваться на такой травостой. Косили и день и ночь не покладая рук, благо ночи были лунные. Спали мало. Приходили из деревни жены и дети, ворошили траву, собирали сухую в копны. Потом мужики дружно высокими возами везли сено домой. Но и время сенокоса прошло. За делами пролетел июнь. Наступил душный июль. Бабы пололи теперь картошку. Катерина рано утром собиралась на огород. С прополкой в один день не управиться, огород огромный, если стать в одном конце, то другого и не увидать. Помощница теперь одна бабка Авдотья, да и та сегодня не поднялась, после вчерашней прополки. Катерина повязывала платок, когда в окно увидела подъезжавшего Петра. На телеге сидела и его жена Лизка. Катерина сквозь стекло увидела бессмысленный Лизкин взгляд и в который уж раз пожалела Петра. Тот вошел в хату.
— Вот еду. Собирай-ка Дашуху.
— Как же ты не предупредил заранее? — растерялась Катерина.
Петр поморщился.
— Сколько же говорить? Сказал — после сенокоса… Буди давай. Чай не в город едем, дня за два обернемся. Кинь в торбу поесть чего, у меня только яйца вареные. Переночуем в Покровке.
Катерина смахнула набежавшие слезы. Как-то неожиданно. Она прошла в боковушку:
— Вставай, Дашуня, дядя Петро приехал, зовет.
Даша как будто и не спала, открыла глаза. Катерина помогала ей одеться. Потом завернула в узелок хлеб, творог, несколько сдобных пышек. Налила в бутылку воды. В холщовую сумку положила огромный кувшин с медом. Слезший с печки дед Василий суетился, мешал Петру, выносившему Дашу. Тот поднял ее, и словно пушинку понес к телеге. Катерина заплакала: отец-то с ребятами потемну еще за сеном подались, не попрощались даже. Ее одернула с печки свекровь: ты чего разнюнилась? Привезет через два дня. — Глядишь и здоровую, — бабка не выдержала, тоже пустила слезу. Катерина шла за телегой до самого ручейка. Она еще долго смотрела вслед, утирая слезы. Наконец телега скрылась за рощицей, и она, оглядываясь, начала подниматься вверх.
Ночевали у знакомых Петра. До деревни Скворцы, куда они ехали, было не так далеко. Но явиться ночью к незнакомым людям… Петр долго пил чай с хозяином, рассказывая о болезни племянницы да жены. Хозяин согласно качал головой: тот дед многим помогает, на ноги сколь людей поставил.
Петр проснулся затемно и стал собираться в дорогу. На уговоры хозяев, хоть чайку попить, за стол так и не сел. Ему не терпелось увидеть свою жену вновь здоровой, веселой. Он перенес спящую Дашу в телегу, удивляясь ее легкости: надо же, болезнь как доконала девку. Даша проснулась от постукивания колес. На востоке уже алела заря. Было немного прохладно и она потянула на себя укрывавшее ее одеяло. Петр повернулся:
— Проснулась, Дашуха? Может, пожевать хошь? Нам положили с собой.
Даша отрицательно покачала головой. Она посмотрела на сидящую с краю Лизку. Та сидела спокойно, явно не понимая, куда ее везут. Даше сделалось вдруг так хорошо и спокойно на душе, как давно уже не было. Она смотрела в небо и улыбалась. В Скворцы приехали поздним утром. Когда проезжали плотину, Лизка вдруг соскочила
— Ничего, сейчас придут, — услышала Даша голос сбоку от себя. Она повернулась. Согбенный дед стоял около телеги и тоже смотрел в ту сторону, куда побежала Лизка. Борода его, местами позеленевшая, свешивалась почти до земли. Узловатые темно-коричневые пальцы держали толстую отполированную палку. Даша подумала, что ему трудно стоять, вон какой древний на вид.
— Дедушка, а ты садись на телегу, — предложила Даша, — скажи куда, мы тебя и довезем. Дед ласково глянул на нее: подожду хозяина. Петр тяжело поднимался, волоча Лизку за руки. Он увидел старика и остановился.
— Здравствуй, отец. Не подскажешь, где тут у вас дед живет, который лечит?
— Подвезешь, я и укажу, — ответил старик. Он сам взобрался на телегу. Петр дернул вожжи. — Правь теперь налево, вон к той землянке, — велел дед. Они подъехали к домику, действительно напоминавшему землянку. Наполовину дом врос в землю. Соломенная крыша давно сгнила и было непонятно, как же хозяин обходится во время дождя? А зимой в лютую стужу? Дед легко слез с телеги и усмехнулся в бороду, словно прочитав мысли приехавших.
— Вот так и живу.
Он открыл заскрипевшую дверь и призывно махнул рукой, приглашая войти. Петр отвел сначала Лизку. Потом вернулся за Дашей. Пригибаясь, он входил в дверь.
— Высоковат ты, парень, для моей двери, — пошутил дед. Он велел положить Дашу на полати. Лизку и Петра он усадил на колченогие табуретки. Даша огляделась. Стены землянки были деревянными, и такими же темными как лицо хозяина. Земляные полы давно не видели метлы. Маленькое окошко, затянутое паутиной, едва пропускало дневной свет. «Эх матушка не видит!» — подумала Даша, ей захотелось вымести полы и вымыть окошко, ведь старик не в состоянии наводить порядок. Петр оставил открытой дверь, чтобы было посветлее. В стороне от двери стоял небольшой грубо сколоченный из горбыля стол. Такая же грубая табуретка стояла рядом. На столе лежала огромная книга с желтыми страницами, в истертом кожаном переплете. Даша удивилась; как же читать такую? Пока до конца страницу дочитаешь, забудешь, чего там вначале. С обеих сторон от книги стояли две толстые свечи. Старец, поставив клюку в угол, посмотрел на приехавших. Петр, волнуясь, поднялся и начал объяснять, по какой причине прибыли.
— Садись, мил человек, — дед открыл книгу, — знаю, зачем приехали. Он помолчал глядя на Лизку. — Поздно ты жену свою привез. Я ей уже не помогу. — он поднял руку, предупреждая возражения Петра. — Погоди, сейчас скажу, а ты потом суди. Он уставился в книгу. — Жене твоей наговор на смерть сделали, потому что не могли тебя простить. Не женился ты, как она хотела. Хороводился с одной, а женился на другой.
Петр хотел возразить, но дед остановил его.
— Вижу, что не обещал той ничего, да она-то думала иначе.
Петр недоуменно смотрел на старца; откуда тому известны его сердечные дела, тем более с тех пор воды утекло неведомо сколько. Старец опять усмехнулся.
— Мне многое ведомо, сынок. Не зря столько живу на белом свете. Вот ты уезжать будешь, так как за плотину заедешь, повстречаешь бабу с пустым ведром. Не огорчайся, путь твой легкий будет, хоть и безрадостный. А вот голубу вылечу. Хоть и на нее та же женщина порчу навела. Но по настоянию молодой женщины, — уточнил дед. — Ты, голуба, слушай, что баить буду, если не так — останови.