Зелимхан
Шрифт:
ее высоко вздымалась, ее раненое сердце, еще
хранившее под пеплом весь свой неукротимый жар, билось,
как пойманная птица.
Успа метался из угла в угол, как затравленный
зверь в клетке. Затем он внезапно остановился, теребя
рукоятку кинжала, и Зезаг, встретив холодный
угрожающий взгляд мужа, почувствовала себя так, будто
падает в глубокую пропасть. Она была совсем одна,
и страдания ее были тяжелей оттого, что ей не с кем
было
ласки, ни уговоры не могли примирить ее с нелюбимым
мужем.
С трудом переводя дыхание, Успа снова начал:
— Зезаг, я люблю тебя и никому не уступлю!
Запомни это!
Зезаг хранила холодное молчание, прислушиваясь к
отдаленным раскатам грома. Гроза приближалась.
Вдруг Успа зверем бросился на жену, с силой
привлек ее к себе, повалил на кровать. Его побагровевшее
потное лицо тянулось к ее лицу, он пытался ласкать ее,
бормотал какие-то невнятные слова, весь в плену
безудержной похоти. В этот момент совсем близко
оглушительно грянул гром, и руки Успы невольно ослабли.
Воспользовавшись этим, Зезаг оттолкнула его с такой
силой, что он свалился на пол, ударившись виском об
угол стола.
Зезаг кинулась из комнаты. Вдогонку ей просвистел
кинжал, брошенный Успой. Клинок с силой вонзился
в притолоку двери. На шум прибежала свекровь.
— Ваттай!1 — заголосила она, увидев кровь,
стекавшую по лицу сына. — Кто это так подло обошелся
с тобой?
Сын молча сидел на полу, схватившись рукой за
лоб, и глаза его злобно уставились на дверь, за
которой скрылась Зезаг. Мать, как бешеная, выскочила из
комнаты, забыв о приличии, ворвалась в помещение
старшей невестки. Она не ошиблась. Зезаг укрылась
именно там.
____________________________________________________
1 Ваттай — знак крайнего удивления у чеченских женщин.
Увидев озлобленное лицо свекрови, девушка,
подобрав рваное платье, попыталась прикрыть им свою
нагую грудь. Она прижалась к стене, дрожа, как осенний
лист.
— Что это ты наделала, грязная сука? Я убью
тебя! — накинулась на нее с кулаками старуха.
Девушка стояла, закрыв глаза, готовая умереть.
— Ой, мама, ты что, с ума сошла? Не бей ее, она
и без того вся в синяках, — попыталась вмешаться
старшая невестка.
— Уходи и ты, сатана, с глаз моих! Вы бы лучше
радовались, что сыновья мои еще держат вас в доме! —
И, схватив кочергу, старуха принялась учить невесток.
Над
гигантской каменной твердыней высилась крепость
Ведено, построенная здесь царскими генералами для
устрашения вольнолюбивых и постоянно волновавшихся
горцев. Орудия, угрюмо выглядывавшие из бойниц ее
мрачных башен, своими жерлами были направлены на
окрестные аулы.
В крепости под защитой этих пушек жила кучка
чиновников и купцов, которые обирали крестьян
непосильными налогами, двойными ценами на товары. Все
эти люди занимались сочинением различных доносов
высокому начальству. Доносы писались и лживые и
правдивые, поскольку в них говорилось о
неповиновении горцев, об их готовности восстать против белого
царя. Но цель всех этих доносов, как правило, была
прозаическая: желание выслужиться перед
начальством, получить похвалу или деньги. .Между собой
чиновники жили недружно; тут постоянно плелись мелкие
интриги, сочинялись сплетни. Стоило кому-нибудь из
этой своры подняться на ступеньку выше, как тут же
пускались в его адрес порочащие слухи. Что же
касается местных крестьян, то их чиновники считали рабами,
ниспосланными им самим богом для бесконтрольного
выжимания всех соков.
Среди этого десятка власть имущих особое место
занимал веденскин кадий — Оба-Хаджи. Его грозным
оружием была религия, а она проникает в человеческое
сердце увереннее и точнее, чем кинжал. С именем
аллаха Оба-Хаджи двигал или останавливал горы людского
невежества. Стоило кадию, воздев руки к небу,
произнести: «Бойся аллаха!» — и любой горец, даже самый
храбрый, смиренно опускал голову.
Оба-Хаджи окружало всеобщее почтение, уверяли,
что «он занят поисками доброго для всех у самого
бога». И какое бы великое зло ни совершалось, стоило
получить на то одобрение кадия, и зло это начинали
благословлять как «добро, ниспосланное самим аллахом».
Беспомощность добра и храбрости перед «велением
всевышнего» испытал на себе несчастный дом Гушмазу-
ко и его сыновей.
Адод Элсанов, силой отобравший у Солтамурада
невесту и, в конце концов, выдавший ее за сына махке-
тииского старшины, освятил это черное дело словом
святого Оба-Хаджи.
Кадий при этом хорошо понимал, что, благословляя
брак Успы с чужой невестой, он совершает
безнравственное дело, но он был прежде всего политик: не