Зелимхан

Мамакаев Магомет Амаевич

Размышления Зоки прервал топот копыт. Конь

тяжело ступал по камням, взбираясь на кручу: кто-то

поднимался по тропе, ведущей к дому.

Сердито залаяла собака. Зека поднялся. Он

торопливо спустился с крыши и, прикрикнув на собаку,

направился к воротам-

Старик уже собрался было сказать: «Зелимхан, да

будет с миром твой приход», но его опередил чужой

голос:

— Салам алейкум, хозяин, не примете ли вы

дальнего

гостя?

— Ва алейкум салам, — отвечал хозяин, — мы рады

любому гостю. Заходите.

Гость спешился и, передавая узду хозяину,

поздоровался с ним за руку. Из дома выбежал сын Зоки, он

взял у отца повод коня и тоже приветствовал гостя.

Идя впереди, Зока открыл дверь и предложил

гостю войти в дом.

В комнате напротив двери горел камин. Над огнем

на цепи висел чугунный котел. Ароматный запах

свежей вареной баранины щекотал ноздри. Пар,

поднимаясь над котлом, вместе с дымом уходил в дымоход.

Справа, под окном, были разостланы войлочные

подстилки, на которых лежали две подушки из

замусоленного ситца, набитые свалявшейся шерстью; слева в углу

на низкой ступеньке стояли большое деревянное блюдо,

сито, глиняный кувшин с водой и чашки. Над камином

на деревянных гвоздях висели куски вяленой баранины.

Справившись о здоровье гостя и его домашних,

Зока спросил:

— По своей ли воле вы в наших краях?

— Назначили меня сюда, в соседнее село,

писарем, — ответил гость, стараясь придать себе важную

осанку.

— Писарем, говорите? — удивился старик,

подвигая гостю подушку, чтобы тот уселся поудобнее.

— Да. А что?

Зока ответил не сразу.

— Писарь здесь очень важный человек, — сказал

он серьезно. — Работа для него всегда найдется: одно-

му прошение, другому письмо написать, да и всякую

бумагу, что придет сюда, ему же читать приходится.

— А я вот отказался от этой должности и

возвращаюсь назад, — гость оперся локтем о подушку и

выжидательно посмотрел на хозяина: что, мол, он про это

думает...

— Это как же, почему не согласились? — удивился

Зока и потянулся за четками.

— Тут от скуки с ума сойти можно. Нет, не по мне

служба в этих местах.

— Да, в наших краях невесело живется, — пастух,

не глядя на гостя, слегка встряхнул свои четки. — Но

работа эта выгодная, если, конечно, приноровиться к

нашим людям.

— Это как же понять?

— А очень просто: не обижать их и уступать им в

спорных случаях.

— А как

быть с начальством? — спросил гость,

прикидываясь непонимающим.

— С начальством?

– Да.

— А начальство наши люди не признают в таких

случаях, — улыбнулся старик. — Они обходят его.

— О нет, я так не могу, — важно сказал гость и

подмигнул Зоке своим единственным глазом.

— Ну тогда вы правильно поступили, что не

согласились быть писарем в этих краях, а то это могло плохо

кончиться. — Старик выдержал паузу и добавил:

— Здесь у нас был такой печальный случай...

— Какой? Расскажите.

— Очень печальный случай, — ответил Зока и, взяв

длинные щипцы, поправил огонь в камине. — Убили его.

— Кого?

— Писаря.

— За что?

— А кто его знает. Только помню, — продолжал

пастух, — когда по этому случаю приехало сюда

начальство, то и трупа того писаря не могли найти.

— Так и не нашли? — приподнялся гость с подушки.

— Нет, нашли, только без головы. А когда спросили:

«Где его голова?» — то ответили люди, что он и был

безголовым. «Как же это так, сейчас же найдите мне

его голову!» — потребовал тогда пристав. «Где же ее

искать, господин пристав? — ответили горцы. — Была

бы у него голова, он бы и не приехал сюда».

Юмор старого пастуха не понравился

Одноглазому. Хорошенькое это дело — оставить писаря без

головы, хоть маленький, а начальник! В его представлении

снять кому-нибудь голову было во власти именно

начальников, перед которыми он неизменно

раболепствовал до омерзения. Правда, омерзение испытывали

другие, сам же Одноглазый его никогда не чувствовал и не

знал, что это такое. Он бывал счастлив от малейшего

поручения сильных и богатых, это было для него

главной усладой. Еще издали он первым здоровался с

любым начальником и, как трусливая собачонка, виляя

задом, повторял приветствие погромче, если ему не

отвечали. Когда же начальство допускало его до

доверительного разговора, он даже наглел от радости.

Но сейчас Олноглазый всячески старался

расположить к себе хозяина, хотя тот и не был начальником, и

в его тоне зазвучали нотки задушевности.

— Вот с Зелимханом они бы не посмели так

поступить, — произнес он многозначительно. — Эгот абрек 'и

начальство в покое не оставляет, — потом помолчал с

минуту и добавил: — Но вот мы, чеченцы, плохо