Зелимхан
Шрифт:
Несмотря на сильную усталость, Саламбек долго
не мог заснуть. Он слышал, как старик время от вре-
мени переворачивался с боку на бок, громко вздыхал
во сне. На минуту Саламбек задремал, но вздрогнул
и тут же проснулся. Не то стон, не то вопль жены
звучал в его ушах. Приподнявшись с постели, он
прислушался. Было тихо. Свежий ветер, дувший с гор,
проникал в комнатушку через разбитое окно и щели
ветхой двери.
«Показалось», —
сном, снова лег на войлок. Но абрек знал: ничто ему не
почудилось, ему просто вспомнилось.
...Саламбек никогда не надеялся на милость
начальника Терской области генерала Михеева или белого
царя. Он знал, что этот генерал хочет жестоко наказать
его. Но все же после разговора с женой Фатимой,
которая приходила к нему два дня -назад в Бамутский лес
по просьбе стариков-сагопшинцев, абрек серьезно
задумался.
Фатима передала ему тогда, что прислали ее
старики, а их, дескать, вызвал генерал и приказал им выдать
его, Саламбека, властям. В противном случае, сказал
им генерал, он от села Сагопши не оставит камня на
камне, а всех жителей его сошлет в Сибирь. На
размышления было дано пять дней.
— Подумай сама, ну как я могу, словно глупый
баран, покорно отправиться на убой? — объяснял
абрек жене.
— Нет, не говори так, они не убыот тебя, они
сжалятся над нашими детьми, надо мною, — уверяла
Фатима со слезами на глазах. — Сошлют тебя в Сибирь,
а я с детьми поеду за тобой.
— Конечно, не убьют! — горько усмехнулся
Саламбек. Его большие брови тревожно задвигались.
— Просто повесят на веревке, и дело с концом!
Фатима не могла поверить в такую жестокость
генерала. «За что, ну за что, — думала женщина, — он,
генерал, будет вешать Саламбека — отца ее маленьких
детей?»
— Нет, — сказала она вслух, — генерал дал слово
старикам, что не позволит судьям повесить тебя.
— Генерал?.. — Саламбек покачал своей рыжеи
головой. — Ты плохо знаешь этих генералов.
— Как же может генерал нарушить свое слово? —
возражала Фатима и смотрела на мужа умоляю-
щими глазами. — Нет, Саламбек, людям надо
верить.
— Людям — да, — вздохнул сагопшинец, — но не
генералу Михееву...
— Нет! Этого не может быть, нет! — со стоном
воскликнула тогда жена...
Саламбек поднял голову. Ему казалось, что он еще
слышит этот стон, но это стонал Зока. На людях пастух
обычно никак не обнаруживал, что рана еще
причиняет ему страдания. Сейчас
не слышит.
Саламбек опять лег, но сон теперь совсем его
покинул. Вдруг пришло твердое решение сейчас же
поехать в Сагопши и подчиниться воле односельчан. «Но
что скажет Зелимхан? — подумал сагопшинец. — Ведь
он же будет возражать, не позволит мне отдаться в
руки врагов... Нет, лучше не говорить ему об этом!
Скажу просто, что мне нужно поехать к семье».
* * *
Поздно вечером, проводив Саламбека, Зелимхан
отправился в Эгиш-аул, куда тайно переселилась его
семья. Выйдя из леса, он поднялся на невысокий бугор
и при свете луны заметил две осторожные тени,
двигавшиеся по краю оврага. Это были волки.
«Куда они? Видно, тоже к аулу, на добычу», —
подумал Зелимхан. Волки подошли ближе и замерли, то
ли удивленные, то ли испуганные неожиданной
встречен с человеком. Они долго стояли так, неподвижные,
как изваяния, слегка посеребренные светом луны.
Самец — худой, высокий, со впалыми боками, и самка —
пониже ростом, с большими, светящимися в темноте
глазами. Казалось, они не знают, куда им податься.
Через некоторое время к ним присоединились еще две
нары. Потом все они начали выть. Сначала протяжно,
на низких нотах, а потом все сильнее и выше.
Хотя Зелимхан с детства привык к этому
душераздирающему вою, все же каждый раз он вызывал в нем
смертную тоску и тревогу. «Волки воют оттого, что
голодны, — думал он, — значит, и для <них времена эти
не легкие...»
Харачоевец решил было перестрелять волков, но
пожалел патроны, а главное — не хотел он нарушать
тишину ночи.
Затем» почему-то перестав выть, волки внезапно
повернули назад и бесшумно направились к лесу, унося
на щетинистых спинах отсветы лунного серебра...
Зелимхан снова тронулся в путь. На душе у него
было неспокойно. Странным ему казался неожиданный
вечерний отъезд Саламбека. Еще за какие-нибудь два
часа до отъезда сагопшинец ни словом не обмолвился
о своем намерении, будто у него и в мыслях не было
этого... Да и вся природа сейчас вокруг Зелимхана
словно взывала к настороженности. Стояла такая
тишина, что казалось, и земля, и деревья, и редкие
звезды на небе прислушивались к его шагам и мыслям.
Абрек вошел в спящий аул, над которым висел
удушливый, тяжелый запах. Его приносил ветер от