Земля
Шрифт:
— Когда Коратские болота осушим.
— Ничего себе!
— Не беспокойся, Чичи, мы их скоро одолеем. Как только закончится прокладка главного канала, нам дадут участок, и мы поставим дом... Если вдруг дядя Эстате проснется, ты его не пускай, ладно?
— Идите, идите. Я его по рукам-ногам свяжу.
Ция схватила Учу за руку. Они вбежали в калитку, бегом пересекли двор, осторожно обошли длинный ряд тускло сверкающих в лунном свете теплиц, вошли в коридор и робко остановились возле двери лаборатории. Только здесь осознали они, что сказал им
В это время дверь отворилась, и из лаборатории вышел сам Гванджи Букия, с усталым лицом и портфелем под мышкой. Он с нескрываемым изумлением уставился на парочку, понурясь стоявшую у его дверей.
— Это мы, товарищ Гванджи... Я и Ция.
— Ах да, Ция. Конечно, конечно... Но что с вами случилось? — оглядывая их жалкие фигуры, спросил он.
— Ничего такого... Просто намокли... Знаете, дождь.
— Дождь? — выглянул в окно Гванджи.
— Ну, не то чтобы дождь... Мы в море купались... А нашу обувь унесла волна... И мы остались босиком.
— Как бы вы не простыли.
— Мы не простудимся, товарищ Гванджи... Напротив, нам так жарко.
— Жарко? Ничего не понимаю.
— Да, знаете, немножко жарко, — не смея от стыда поднять голову, пробормотала Ция.
Гванджи распахнул дверь в лабораторию.
— Пожалуйте!
— В таком виде? — спросила Ция.
— Ничего страшного, Ция.
И все-таки Ция не осмелилась переступить порог лаборатории. Гванджи взял ее под руку и чуть ли не силой заставил ее войти. Положив портфель, Гванджи сел за стол и зажег настольную лампу.
Перепуганная и растерянная, Ция, смущаясь, стояла у стола.
— Ну, здравствуйте, Ция. Вот вы, оказывается, какая.
— Да, да, босая, мокрая, смешная, во всем виноват Уча.
— Босая, мокрая — согласен, но вовсе не смешная, — серьезно сказал Гванджи. Ция ему понравилась сразу.
— А какая же? — подняла наконец голову Ция и посмотрела на Гванджи.
— Ну, знаете, такая... В общем, отказавшая Уче, пока он на земле не поселится.
— А вы откуда знаете? — удивилась Ция.
— Я все знаю.
— Я Уче не отказывала... Я иду за него. Вы просто не знаете, хоть сегодня за него иду, — затараторила Ция. — Я здесь остаюсь, если вы меня на работу возьмете. Я с Учей остаюсь.
— Да. Ция останется со мной, если вы ее на работу возьмете, — сказал Уча. — Она — цитрусовод, сможет саженцы выращивать.
— Я знаю. Ты мне уже говорил. Взять-то я ее возьму, только вот где она жить будет? С жильем у нас туго! Общежитие — это все, чем мы располагаем.
— В общежитии я и буду жить... если вы позволите, — быстро ответила Ция, боясь, что директор вдруг передумает.
— В общежитии? Как же вы будете в общежитии жить вдвоем? — улыбнулся нетерпению Ции Гванджи.
— Мы еще не муж и жена, товарищ Гванджи, — сказал Уча. — Мы пока врозь поживем. Я — в Кулеви, она — здесь.
—
— Да, да, врозь. Вот когда главный канал закончим, тогда и станем жить вместе.
— Ну что ж, главное — любить друг друга, а немного потерпеть можно.
— Мы любим друг друга, — выпалила Ция и покраснела. — Мы потерпим.
— Вот и прекрасно. Ради любви человек все на свете вытерпеть может. — Гванджи что-то написал на листке блокнота, вырвал его и, сложив вдвое, протянул Уче. — Отнеси это Лонгинозу Ломджария. Пусть он ее во второй барак поселит. Это здесь, во дворе.
«Здесь я буду жить», — повторила про себя Ция, переминаясь с ноги на ногу. Она боялась, что Эстате уже проснулся и вот-вот зайдет сюда. Поэтому она с испугом, не отрываясь, смотрела на дверь.
— Ну что ж, до свидания, друзья.
— Большое спасибо, товарищ Гванджи, — направляясь к двери, сказала Ция.
Едва выйдя в коридор, Ция взяла записку у Учи и быстро пошла к выходу.
Эстате по-прежнему храпел в машине.
— Ну, как дела? — спросил их Чичико.
— Бсе в порядке. И на работу взяли, и жилье дали, — сказала Ция. — У тебя нет карандаша, Чичи?
— Есть, — Чичико протянул ей карандаш.
Ция осторожно оторвала кусочек чистой бумаги от записки Гванджи, положила ее на крыло машины и написала мелким почерком: «Дядя Эстате! Я вышла замуж. Отцу с матерью передайте, что я вышла за того парня. Не обижайтесь, дядя Эстате, что я не пишу имени и фамилии того парня... — Ция на мгновение задумалась: — Я очень счастлива, дядя Эстате. Люблю, люблю, люблю. Ваша сумасбродная Ция». Записку она отдала Чичико.
— Эту записку ты отдашь дяде Эстате в Хораги, хорошо? А теперь поезжай. Счастливо ехать. — Ция приподнялась на цыпочки и поцеловала Чичико в щеку. — Если бы ты знал, Чичи, какая я счастливая.
— Не растравляй мне рану, девочка.
— Ты не знаешь, что такое любовь, Чичи.
— Знаю, знаю. Не заставляй меня плакать, девочка... — расчувствовался Чичико. Потом он медленно забрался в машину и тихонечко захлопнул дверцу. — Не забывай о своем обещании, девочка.
— Где же я найду лучшего посаженого отца, Чичи?
— Пока.
До самого Хораги Чичико вел машину осторожно. Председатель спал все в той же позе, привалясь к дверце машины. Во сне он сердился на Цию, грозил ей, ругал. В промежутках так храпел и сопел, что Чичико со страхом смотрел на него.
— Улетела, дядюшка Эстате, наша сумасбродная девочка. Фьюить! Улетела, — бормотал Чичико, сожалея в душе, что она действительно улетела.
Уже светало, когда они добрались до Хораги. Эстате зашевелился. Он обычно всегда просыпался в это время, вместе с птицами. Поэтому и просила Ция передать ему записку в Хораги — она знала, что раньше председателя не добудишься. И правда, стоило только машине въехать в Хораги, как Эстате проснулся и стал протирать глаза.
— Где мы, Чичико? — удивился он, заметив, что машина уже не у ворот опытной станции.