Земляки по разуму
Шрифт:
Из глотки вырвался протяжный вой безработной волчицы, постепенно перешедший в припев популярного мотива, спетого еще Чернышевским:
— Что-о-о-о де-е-е-ла-а-ать?..
Когда немощное эхо сгинуло среди густых ворсинок персидских ковров ей был ответ:
— Рожать, рожать и еще раз рожать.
— Кого?..
— Того, кого ты сможешь обучать русскому языку и литературе и никакое Министерство образования, никакой местный Наркомпрос не сможет запретить тебе делать это в свое удовольствие!
Послепотопное словосочетание, которое расшифровывалось как «Народный комиссариат
— Кто здесь? — взвизгнула она, метеоритом обрушиваясь на кровать и заворачиваясь в покрывало.
— Свои, — послышалось ей и в подтверждение слов над креслом плавно взмыло в воздух расшитое драконами шелковое кимоно — подарок Семена к 8 Марта. Только такой идиот, как муж, мог вообразить ее в этой басурманской куцей ночнушке!..
— Ты кто? — задала Саньковская вопрос, подтверждая распространенное в народе мнение относительно того, что если жить с идиотом, то набраться от него можно многого, не исключая и своевременных вопросов.
— Угадай, — кокетливо предложило кимоно и протанцевало несколько па по направлению к кровати.
— Не подходи! — взвизгнула безработная, с которой даже в лучшие времена буйные современные отроки не позволяли себе таких шуток. С ужасом вытаращившись на оживший бесовский наряд, она отползала к дальней стене, отчаянно напрягая и сокращая мышцы роскошных ягодиц — все остальные мускулы конечностей ей просто отказали.
Когда расстояние между взбесившимся кимоно и ею показалось относительно безопасным, Мария решилась взглянуть на происходящее трезвыми глазами язвенника. Расслабив судорожно сжавшиеся непорочные стенки желудка и не позволив релаксировать сфинктеру, что не каждому скорбному двенадцатиперстной кишкой под силу, она взвесила все «за» и «против» бредового предположения относительно галлюцинации расстроенных нервов и ляпнула:
— Японское привидение!!!
— Ты еще скажи, ха-ха, японский бог! — кимоно зашлось в жутком хохоте.
Кроме распития на ее глазах спиртных напитков, больше всего, пожалуй, Саньковская терпеть не могла нецензурщины. Нежну девичью душу, которая, вероятно, в прошлой жизни себя не чаяла над стихами Лермонтова и целомудренными рассказами Тургенева, жутко травмировали выражения, солёные как сопли. Вкус выделений из носа помнился ей с детства наряду с матерщиной соседа-алкоголика. Этот привкус преследовал ее до самого окончания пединститута. От него не спасали ни жевательные резинки «Orbit», ни дорогая паста «Colgate» и лишь прислушиваясь к беспомощному лепету припертых к доске учеников младших классов, не употреблявших с перепугу даже эвфемизмов, вроде «ёпересетэ» и «ёлки-палки», Мария отдыхала и наслаждалась великим и могучим чувством к аналогичному языку. А если уж копнуть глубже, то она испытывала нечто сродни оргазму от этакого морального куннилингуса. И что она слышит в своей квартире! «Японский бог»! Что это, как не скрытый намек на гомосексуальные интимные отношения, которыми так богата история религий?!!
Ярость зверя, чьи права были бессовестно
— Геть з хати, бісова душа! — если уж Мария чувствовала, что без крепких словечек обойтись нельзя, то материться она предпочитала по-украински. Делала она это не только следуя принципу «с волками жить — по-волчьи выть», но и для того, чтобы быть понятой первым-встречным аборигеном-полищуком.
Кимоно, однако, продолжало метаться среди четырех стен, заходясь от смеха и сбивая с толку. Наблюдая за истерическими эволюциями заморской одежды, Саньковская впервые заподозрила, что ей недостает убедительности.
— Fuck you [10] , — буркнула она и покраснела. Ей стало стыдно за всех молодых славян скопом, которых поп-культура вынуждает прибегать к импортным ругательствам, отлучая таким образом не только от родных матерей, но и от исконно русского мата, который не одному поколению заменил родного отца. После чего стала совсем уж пунцовой от корней волос и ниже, когда наконец-то поняла, что зря брезгливо воротила носик от ёмких и лаконичных перлов родного языка.
10
Пожалуйста, оставьте меня в покое. \ Перевод Д. Самохина \.
Мария раскрыла пасть, дабы тут же восполнить пробелы в привычной лексике, но так и замерла с растопыренной варежкой, узрев, как бугрится сброшенная ею простыня, как тянется к незагорелым красивым ногам бесплотными, но явно пятипалыми лапами…
Дыхание ей перехватило, в глазах, как водится, потемнело и, уже рушась стеной взорванного изнутри дома, она смутно ощутила, что погружается в нечто мягкое и приятное, как объятия мужа.
«Может быть, к нему снова вернулась способность шутить?..» — мысль промелькнула метеором, крошащимся на слоги-пылинки, и погасла вместе с сознанием.
Когда руки устали, Саньковский не стал себя насиловать и размахивать ими перестал. За спиной зашуршали шины подъехавшего автомобиля и Димкин голос поинтересовался:
— Физзарядку закончил?
— Козел! — в сердцах бросил Семен, садясь в машину.
— Это ты мне?!
— Ты здесь при чем? Это я о нем.
— Тогда надо говорить — агнец божий! — поучительно сообщил Самохин, трогаясь с места.
— Агнец — это молодой баран, а он — козел!
— Такие тонкости важны только при готовке шашлыка, — фыркнул приятель. — Ну, что? Едем…
— На шашлыки? — оживился Саньковский.
— Тебе никто не говорил, что твой организм болен?
— Чем это? — подозрительный взгляд, брошенный на Димку, сказал тому, что он задел друга за живое. — К твоему сведению, я недавно был у врача и он сказал, что у меня нет даже малейшего намека на язву.